— Ты вот что, Шоша, — мягко начала она, — ты спроси у него по-ассирийски, для чего нужно так много убийств?
— Чтобы искоренить зло! — ответил Шоша.
— Так пускай он и ответит на вашем родном языке.
Не отвечая, Шоша вышел из будки и побрел прочь.
— Ох, что-то на сердце тяжело! — вздохнула Галия.
— Ты что. Кривой, веришь во всю эту брехню? — Али-Баба, правая рука авторитета, засмеялся коротким деланным смехом. — Это же сказки для мальцов! Пацаны передают какую-то фигню, будто Толстого и Монгола с Шубой призраки замочили, но кто же этому поверит!
— А кто же их тогда замочил? — с сомнением в голосе спросил Кривой — костлявый одноглазый тип в отлично сшитом английском костюме, не скрывавшем его уголовных повадок.
Откинувшись на заднее сиденье «лексуса», он вытянул из пачки «Парламента» сигарету, и Али-Баба услужливо щелкнул зажигалкой.
— Если по делу разбираться, их только мы могли замочить, больше некому. Но мыто с тобой знаем, что к этому делу непричастны!
— Неужто гастролеры какие-нибудь работают? — Али-Баба задумчиво выглянул в окно.
«Лексус» проезжал мимо гостиницы «Санкт-Петербург», приближаясь к Литейному мосту.
— На фига это гастролерам? — Кривой выпустил облачко дыма. — Хлопот уйма, а навара никакого. Нет, таких людей только здешний кто-то может убирать, чтобы территории переделить.
— Может, кто-то новый к власти рвется? — предположил Али-Баба.
Кривой покачал головой:
— Новому так, с ходу, город под себя не подмять, тем более он не стал бы сразу всех крошить. Наехал бы на кого-то одного, а с остальными договорился... Если по уму, он должен был уже давно ко мне подъехать.
Еще до того, как Толстого пришил. А он молчит! — Кривой зло рубанул сиденье рукой и продолжил:
— Мне это непонятно.
А что непонятно, то опасно. Казалось бы, радоваться надо: конкурентов убрали, дорогу расчистили, — а у меня внутри кошки скребут. Так и чувствую, что в спину прицел направлен!
— Да брось. Кривой! — Али-Баба махнул рукой. — Мы все время начеку, охрана хорошая.
— А у Монгола что — плохая охрана была? У Толстого плохая охрана? Ты дурака-то не строй! Не расслабляйся!
— Видишь, Кривой, пока нам от этих смертей одна выгода: Киргиз с нами связался, предлагает свой товар, а так бы Толстому отдал, он всегда только с Толстым работал...
— Ох, не нравится мне это! — Кривой загасил недокуренную сигарету. — Не из-за Киргиза ли вся эта махаловка затеяна? Он такую большую партию привез, какой никогда раньше не бывало, такие бабки сумасшедшие светят, что из-за них могли весь город на ножи поставить, кровью залить...
«Лексус» свернул к Литейному мосту и начал притормаживать: впереди стояли двое бойцов дорожно-патрульной службы с мотоциклом и знаками приказывали остановиться.
Кривой резко пригнулся и крикнул водителю:
— Не останавливайся, мать твою! Гони мимо! Это засада! Как пить дать засада!
Водитель послушно прибавил газу, переключил скорость и, вильнув мимо милиционеров, вылетел на мост. Бойцы вскочили на мотоцикл и рванули следом.
«Лексус», рыча мощным мотором, мчался по мосту, обходя неторопливо движущиеся машины. Кривой так и сидел, согнувшись, хотя никто пока и не думал стрелять по ним, не говоря уже о том, что машина изнутри была бронирована.
Али-Баба сидел, насмешливо поглядывая на босса: слаб стал Кривой, всего боится Всюду ему опасности мерещатся! Скоро братва на него начнет косо посматривать — кому же охота труса над собой видеть? А там. глядишь, и его час настанет, и Али-Баба в большие люди выбьется! Главное сейчас — в деле с Киргизом не облажаться! Большое дело, большие деньги, это Кривой правильно сказал Сейчас Киргиз ждет их, и если они договорятся — вся партия дури пройдет через их руки...
Али-Баба оглянулся. Мотоцикл патруля поотстал, но все еще висел на хвосте. Если бы это была засада, не посмели бы они так нагло держаться, сразу отвалили бы. А раз так упорно висят — значит, настоящая ДПС.
Свяжутся со своими по рации, перехватят... конечно, ничего серьезного не будет, откупиться всегда можно запросто, но задержаться можно прилично, а Киргиз уже ждет...
«Лексус» мчался уже по Литейному проспекту, мелкие лохи шарахались от него на своих «Жигулях» и «фордах», как рыбья мелочь от акулы, и вдруг из-за угла навстречу, нарушая все правила движения, вывернул по встречной полосе красный «фордовский» микроавтобус и попер на «лексус» лоб в лоб.
Нервы у водителя не выдержали, он крутанул руль, одновременно до полу вжав педаль тормоза. «Лексус» вылетел на тротуар, сплющил в лепешку будку холодного сапожника и остановился.
Надувшиеся подушки безопасности прижали водителя и пассажиров к сиденьям, предохранив от увечий, но лишив возможности двигаться.
Дверцы красного микроавтобуса открылись, и на улицу медленным торжественным шагом вышли две фигуры, какие могут привидеться только в кошмарном сне.
Али-Баба смотрел на этих призраков в длинных развевающихся белых балахонах, не веря своим глазам. Выходит, не врали пацаны?
Вместо лиц у этих двоих были золотые маски с темными провалами глаз. Белая одежда струилась и колыхалась, как утренний туман на кладбище. Что за фигня? Али-Баба никогда не верил во всякую чертовщину, но собственным глазам приходилось верить.
Двое призраков приближались медленно, как будто им некуда было торопиться, но ни Али-Баба, ни Кривой не могли и пальцем пошевелить не только потому, что были скованы ужасом, но еще и из-за проклятых подушек безопасности.
Сейчас очень не помешали бы бойцы дорожно-патрульной службы, но они, как назло, бесследно исчезли.
Златолицые с двух сторон подошли к «лексусу», распахнули дверцы, выдернули из машины Кривого и Али-Бабу, как безвольных тряпичных кукол.
Али-Баба чувствовал себя, как будто он в дурном сне, но никак не может проснуться.
Железные руки златолицего призрака сжимали его, как тисками. Прямо перед глазами у него второй призрак держал Кривого. На мгновение он отпустил авторитета, тот попытался повернуться, вырваться, потянулся к револьверу, но в руке у златолицего возник короткий широкий меч, описал яркую дугу, и голова босса, слетев с костлявой шеи, покатилась по вымощенному плитками тротуару.
Али-Баба впервые в жизни захотел прочесть молитву, но не вспомнил ни одной.
На мгновение руки златолицего разжались, бандит дернулся, но не успел ничего сделать — короткий широкий меч опустился на его шею.
Возле раздавленной будки холодного сапожника лежала на тротуаре в луже крови старая айсорка с раздробленными ногами.
Она была в сознании и расширенными от ужаса глазами смотрела, как два златолицых призрака, обезглавив вытащенных из серебристой машины людей, забрались в красный микроавтобус и уехали.
— Отче наш, — зашептала тетя Галия, — иже еси на небесех, да святится имя Твое...
От шока и ужаса она не чувствовала пока боли в собственных раздробленных ногах, но потеряла уже так много крови, что провалилась в беспамятство, не дочитав до конца молитву.
* * *
В этот день Надежда, не дожидаясь звонка матери, сама сорвалась и поехала к ней — с самого утра сердце было не на месте.
На Литейном, недалеко от маминого подъезда, тротуар и половина проезжей части были перегорожены. Стояли милицейские машины и одна «скорая помощь». Надежда решила не тратить времени на расспросы зевак и поскорее проскочила в подъезд — благо пропустили.
Мать была вся в хлопотах: она отпаивала лекарствами соседку Александру Михайловну, которой приспичило с утра пораньше отправиться в магазин, таким образом она оказалась непосредственной свидетельницей происшедшего. Милиция уже сняла с нее предварительные показания и отпустила пока передохнуть.
— Я иду, а он несется на полной скорости, — захлебываясь, в который раз начала рассказывать потрясенная соседка, — а тот, красный такой автобус — навстречу.
Ну, джип-то и свернул на всем ходу в сторону. И в ларек врезался со всего размаха.
Я как увидела, так сердце и зашлось: Галия-то всегда в это время там! Хочу бежать, кричать, а ноги к земле приросли, с места не сдвинуться.
— И слава Богу, что не кричала, — заметила мать.
— Да, — подтвердила соседка, — потому что выходят из красного автобуса два таких чудища в золотых масках. Сами все в белых простынях, и бороды рыжие.
— Златолицые! — ахнула Надежда.
— Я к стенке прислонилась, стою ни жива ни мертва, а они выдернули из джипа двоих мужиков, как репку с грядки, головы им поотрубали и уехали. А головы с собой увезли. Пресвятая Богородица, думаю, что же это на свете делается? А потом гляжу — наша Галия на асфальте лежит без памяти, вся в крови. Тут я сама чуть сознание не потеряла.
— Выпей чаю, Александра! — вступила мать. — Может, полегчает.
— А тетя Вася слышала? — тихонько спросила Надежда.
