— А пупок не развяжется? — с грустью в голосе осведомился Мулла.
Через грязные окна в барак пробивался тусклый свет, но и его хватало, чтобы разглядеть худощавую фигуру Хрыча. Его лицо выглядело зловеще — трехдневная щетина черной тенью лежала на заостренных скулах. Он напоминал Мефистофеля, выбравшегося из глубоких недр преисподней для того, чтобы самолично расспросить зэков о лагерном житье-бытье.
Ответ Муллы прозвучал вызывающе. Он бросил перчатку, которую вор обязан был поднять. Лицо Хрыча злобно дернулось. Мефистофель был разгневан, а потому решил низвергнуть наглеца в геенну огненную.
— Мне жаль тебя, Мулла. В общем-то, ты был неплохой бродяга, но сейчас должен умереть. Ты помолился своему мусульманскому богу?
В руках Хрыча сверкнул нож. Заки знал, что свой авторитет Хрыч завоевал не карманными кражами, а в лагерных драках с «автоматчиками», переполнившими лагеря в конце войны. И что владел пером он так же искусно, как фехтовальщик рапирой. Но Зайдулле потребовалось лишь мгновение, чтобы извлечь из рукава острый обломок опасной бритвы и швырнуть заточенное жало точно в шею Хрычу.
— Господи… — захрипел Хрыч. На его губах запузырилась кровавая пена.
— На перо их! — крикнул Мулла.
В следующее мгновение он подскочил к Хрычу, крутанул кусок стали, словно отвертку, и, услышав, как затрещали хрящи, выдернул лезвие из шеи врага.
— Режь сук! — раздался вопль у самого уха Муллы. Это орал жиган по кличке Бидон. — Коли блядей!
Воры, словно дружинники на поле брани, сошлись грудь с грудью. Матерясь, переполненные ненавистью, они кололи друг друга заточками, нанося смертельные раны. За дружбу с Мефистофелем приходилось платить кровью, и уже через несколько минут беспощадной рукопашной схватки на полу барака валялось девять трупов с рваными ранами.
Обессиленные воры разошлись в разные стороны. Барак был поделен на две половины, где нейтральной территорией была груда обезображенных трупов.
Мулла получил глубокое ранение в левое плечо, боль давала о себе знать при каждом резком движении. Четверо из его кодлы были убиты, еще троим вспороли животы, и они, сидя у стены барака, истекали кровью.
— Охрана! — Мулла постучал здоровой рукой в дверь. — Открывай! Здесь у нас раненые!
— Не велено!
— Помрут ведь!
— Сказано тебе, не велено! Подыхайте, если жить по-человечески не можете! — безразлично басил молодой голос.
— Хоть трупы разрешите убрать!
— А нам что с ними делать? Ха-ха-ха! Это ваше дело, вам и решать, впредь умнее будете.
Мулла отошел от двери. Такие проказы были в духе Тимохи Беспалого: тот любил повеселиться. К тому же Тимоха всегда был максималистом: если унижал, так с тем расчетом, чтобы вытереть об упавшего подошвы, и если дрался, то непременно добивал упавшего противника ногами. Он вообще ничего не делал вполсилы — и ненавидел, как и любил, всей душой.
— Жрать дадите?! — выкрикнул кто-то из зэков.
— А зачем вам жрать, когда вы столько мяса для себя нарубили?
Грянул оглушительный хохот — караул веселился. Мулла готов был поклясться, что солдаты наблюдали за побоищем в щели и делали на дерущихся ставки, как это заведено на ипподроме.
— В общем, так, бродяги, если нас не прирежут «шестерки» Хрыча, то мы здесь подохнем от заразы или от голода. Я своего приятеля Тишку Беспалого хорошо знаю, ничего другого от него ждать не стоит.
— Ну и дружок у тебя, Мулла! Видно, он нам при жизни ад решил устроить, — отозвался вор по кличке Стасик. В драке ему распороли правую щеку, и сейчас из раны на воротник его затертой телогрейки капала кровь. — Суки, что сделали! С такой порезанной рожей в приличную малину не заявишься, все бабы будут нос воротить!
— Много ты понимаешь! — возразил Мулла. — Бабы по своей сущности самки, чем больше у мужика шрамов, тем он для них привлекательнее. Так что, как вернешься, бабы на тебе гроздьями висеть будут.
— Твои бы слова да богу в уши. — Стасик осторожно вытер кровь с подбородка. — Но боюсь, что до воли я не доживу.
* * *
Кодла убиенного Хрыча затаилась в дальнем углу барака. На освободившееся место пахана взошел Грек — молодой вор с красивым породистым лицом. При общении с Хрычом Грек всегда был ласков, как кошка, и готов был задрать хвост от одного хозяйского прикосновения. В разговорах же с корешами он чаще всего держался высокомерно, а если общался с мужиками, то спесь лезла из него, как тесто из кастрюли. Такое поведение могло прощаться при сильном покровителе, но не сейчас, когда Грек осиротел. Однако здесь, в бараке, где кодла была сплочена пролитой кровью и потерей лидера, позиции Грека оставались сильными. Мулла был уверен, что наутро Грек поведет остатки своего воинства в решительную контратаку.
— Бродяги, мы должны сегодня же порешить Грека. Если мы не сделаем этого сейчас, то завтра они перережут нас всех.
— Они, паскуды, способны на это. Мы не должны проиграть! — согласился Стасик.
Мулла одобрительно посмотрел на него — со временем из него должен вырасти сильный вор. А как уверенно и бесстрашно он вел себя в драке!
— Неудачников не любят. Если нас не добьют сегодня «свои», то завтра заколют суки. А я не хочу так рано помирать, поэтому мы должны ударить первыми.
— Хорошо, Мулла, — поддержали Заки воры. — Когда?
— Через час, — глухо отозвался Мулла. — А пока мне нужно помолиться.
Грядущее сражение Мулла расценивал как борьбу за веру, как свой маленький джихад. Он достал из кармана остро заточенный обломок опасной бритвы, потрогал лезвие пальцем и убедился, что оно почти не затупилось. После этого он стиснул зубы и провел лезвием по виску.
Мулла брился всухую. Процесс этот доставлял ему муку — череп не желал оголяться, но Заки, скрипя зубами, настойчиво скреб лезвием по израненной коже. Из глаз Муллы обильно текли слезы, он кривился от боли, но самоистязания не прекращал. Закончив бритье, он вымученно улыбнулся. Осколок опасной бритвы, сделанный из отличной стали, как всегда, верно послужил ему.
Муллу никто не тревожил. Он стряхнул с плеч пряди темных волос, потом встал на колени и несколько минут отбивал поклоны:
— Мы вернулись с джихада малого, чтобы приступить к джихаду великому… Аллах, дай мне силы, чтобы победить недругов, чтобы не испугаться смерти, когда она посмотрит мне в лицо. Аминь!
Мулла поднялся с колен. С этой минуты он был готов к бою, даже если ему было суждено погибнуть в этом бою.
— Вы готовы умереть? — холодно спросил воров Мулла.
Сам он уже давно приготовился к смерти и к суду Аллаха.
— Смерть всегда ходит рядом с вором. Мы готовы к ней с той самой минуты, как признали закон справедливых людей, — отвечал за всех Стасик. — А потом, Мулла, у нас просто нет другого выбора.
— Тогда вот что. — Мулла сделал паузу и пробежал взглядом по напряженным лицам блатных. Он понимал, что некоторых из них видит в последний раз. Мулла любил своих корешей и был привязан к ним, но не настолько, чтобы во имя их спасения жертвовать главным — воровской идеей. — Людей у нас примерно столько же, сколько и в кодле Хрыча, а это не так плохо. Я беру на себя Грека: очень мне хочется посмотреть, какого цвета у него ливер. Ты, Стасик, займешься Штырем. Нужно его сделать! Не бойся его: в такого амбала как раз легче всего попасть. Тебе, Кирсан, достанется Рыхлый. Завалить его будет несложно. — Мулла повернулся к молодому парню лет двадцати пяти. Кликуха у него была Художник — вовсе не потому, что этот вор тянулся к творчеству. Просто все его тело было украшено затейливыми татуировками. — Тебе, расписной, достанется задача потруднее: ты должен завалить Крота. Крот парень скользкий, как змея. И резкий! Вы смогли убедиться в этом сами — он зарезал Чижа, а тот был малый не промах.
— А еще он ранил двоих наших… Скоро отдадут богу душу! — послышался голос из угла.
Раненые, прижавшись спинами к стенке барака, смотрели прямо перед собой. Жить им оставалось лишь несколько минут. Они уже даже не просили пить, в их глазах застыли безмятежность и равнодушие ко всему происходящему вокруг.
— Ты его сделаешь! Ты тоже неплохо машешь перышком! — сказал Художнику Мулла.
— В одной руке у меня будет нож, а в другой заточка. Он от меня не уйдет! — уверенно пообещал вор.
— Якши! — одобрил Мулла и проговорил, обращаясь к остальным: — Каждый из вас должен выбрать себе по суке. Да следите за тем, чтобы вас не пырнули в спину. От того, как сложится эта резня, зависит, жить ли нам дальше. Помолитесь, кто верит, а кто не верит… молитесь тоже.
* * *
Под крик Муллы: «Аллах акбар!» — кодла рванула в угол, где сосредоточились люди Грека. Заки бежал с перекошенным от злобы лицом прямо на Грека. Мулла видел его сухощавое лицо, горбоносый профиль и крепче стиснул осколок бритвенного лезвия. Обритый наголо череп весь был в кровоточащих порезах. Мулла производил устрашающее жутковатое впечатление. Он что-то орал по-татарски, но голоса своего не слышал, потому что рядом надрывали глотки десятки зэков. К его удивлению, Грек держался совершенно спокойно. Мулла понял, что они оба из одного теста: видимо, и Грек успел помолиться своему богу. Когда до Грека оставался лишь шаг, тот молниеносно выбросил вперед руку и полоснул Муллу лезвием по груди. Мулла не почувствовал боли. Левой рукой, превозмогая боль в плече, он ухватил Грека за рукав и с силой дернул на себя, насадив сухощавое тело на заточенный обломок.
