— Ты стреляла в собак? — спросил Олег.
— Да, они все почуяли издалека и бросились на меня, когда я открыла дверь, пришлось выстрелить несколько раз. Ермохин орал не хуже Мардасова, когда первые псы ворвались в машину, я бросила переноску ему на колени, открыла и отбежала, псам было не до меня, они и мертвых сородичей-то не заметили, даже начали рвать их, но уже после.
— Переноску? — повторил Олег. — Какую переноску, зачем?
И тут сам сообразил, посмотрел на Веру, а та улыбалась с довольным видом:
— Течная сука, даже две сучки мелкой паскудной породы, похожи на лохматых тараканов. Я объездила пол-Москвы, прежде чем нашла их, потом оставила в «Усадьбе», прикинулась богатой дурой и оставила собачек персоналу, потом забрала их с собой. Ненавижу таких, а псам понравилось. Они разорвали Ермохина в лоскутья, как ты и предсказывал, и не ошибся, это реально страшно, я не завидую ермохинскому папаше, там нечего было опознавать.
— Не завидуй, — негромко сказал Олег, — некому было опознавать, их обоих уже закопали. Отец твоего дружка разбился на машине, когда ему сообщили о смерти сына. Тебе все удалось, ты молодец.
По лицу девушки Олег видел, что та едва сдерживает улыбку и слез больше нет. Что ж, Веру можно поздравлять, ей действительно все удалось, план был безупречен, реализация не подкачала, за исключением мелочей, не повлиявших на результат. Впрочем, нет, осталось еще кое-что.
— А Шестаков? — спросил Олег. Вера улыбнулась, ответила легко и быстро:
— Я просто убью его. Вот за этим я и пришла в «Бункер», и ты снова помог мне, научил стрелять. Но не ожидала, что встречу там Шестакова, я не знала, что он тоже вроде как снайпер, и до сих пор не понимаю, как не пристрелила его на дуэли. Но решила, что убью его позже, пристрелю и уеду, оружие никто не найдет, можешь не сомневаться, я избавлюсь от него, обещаю. Гильзы, экспертиза — пусть доказывают сколько хотят, нет оружия — нет дела, можешь не волноваться.
«Спасибо тебе». — Олег понял, что проворонил удобный момент, и второй шанс если и получит, то не в этой жизни. Вера преобразилась, как тогда, после дуэли, смотрела обжигающе и нимало не заботилась о том, что у Олега все сжалось внутри. Внутренний голос не подсказывал — орал, что девушку он видит в последний раз, во всяком случае, живой. Шестаков ей не по зубам, она ошиблась катастрофически, и начинать надо было именно с него, а не с больного на голову Вити-Хохломы.
— Вера, не надо… — Он мог распинаться сколько угодно, девушка не слушала его, пистолет уверенно лежал в ее руках, и Олегу показалось, что он слышит щелчок предохранителя.
— Я убью его и уеду отсюда, из этого города, из этой страны. Отец был прав, здесь у меня нет будущего…
Ее голос дрогнул, дыхание перехватило. Лукавит девушка, лукавит безбожно, но она все решила и менять свои планы не собирается. Но голосок уже не тот, глуховат, не так уверен, что-то мешает ей радоваться по-настоящему.
— Я продам свою московскую квартиру и уеду в Хорватию, куплю себе там дом у моря и буду жить как человек, и забуду свое прошлое, забуду этих скотов…
— И меня забудешь, — поддержал Олег, — и правильно сделаешь. А вообще ты молодец, хорошо все придумала. И меня использовала по полной. И про день рождения свой наврала…
— Не наврала! — вскинулась Вера. — Это правда, это мой день рождения из прошлой жизни. Сейчас у меня другие документы, другая фамилия, я купила себе все новое, прежде чем приехать сюда. Прости меня, пожалуйста. Прости и не мешай, я должна сделать это.
— Я понял, — Олег шагнул вниз через ступеньку, — я все понял, ты все сделала правильно. Я бы и сам поступил так же, но ты могла бы все рассказать мне…
Вера помотала головой и отступила на шаг, держа «беретту» перед собой. Олег спрыгнул еще ниже и шагнул к девушке.
— Отдай мне ствол, я положу его в сейф, и все уляжется.
— Нет! — выкрикнула Вера. — Нет, не подходи! Я предупредила!..
Она вскинула пистолет, вытянула провисшие было руки и нажала на спуск. Грянуло над самым ухом, Олег невольно шарахнулся назад и вбок, едва не свалился с лестницы на груды мусора, удержался в последний момент. Вонь перебила запах пороховой гари, пуля, никого не задев, улетела куда-то на второй этаж, и сейчас Олег лихорадочно соображал, слышал ли кто выстрел, и если слышал, то что будет дальше — убежит или позвонит куда следует?
— Я предупредила, — повторила Вера и опустила «беретту». — Олег, прости меня, прости, если сможешь. Я все решила, я не могу… Я должна убить его, как он убил мою семью.
— Он убьет тебя первым, ты не успеешь ничего сделать. Тебе надо было начинать с него, а не с этих двух безобидных придурков. Теперь он предупрежден, он примет меры, он сообразит сложить два плюс два и поймет, что он следующий на очереди. Ты просто не знаешь этого человека…
— Знаю, — улыбнулась из темноты Вера, — и очень хорошо. Я уже все продумала. Я позвоню ему в офис моего отца, представлюсь по-настоящему, Алдашевой, и скажу, что у меня есть компромат, те самые записи, где он держит Аню. И я собираюсь отнести записи в полицию, а сначала обнародую их, заплачу журналистам, деньги у меня есть.
— Ты не успеешь, — обреченно сказал Олег. Уговаривать, просить, объяснять ей что-то бесполезно, это все равно что убеждать подготовленного шахида отказаться от задуманного.
— Успею, — услышал он. Попросил:
— Не делай этого, он убьет тебя.
Вера засмеялась и принялась отступать к двери, шла очень осторожно и тихо, точно парила над заваленным мусором полом.
— Я уже позвонила ему и договорилась о встрече! — крикнула девушка от двери. — Шестаков ждет меня завтра.
— Тебя убьют. — Олег понимал, что выглядит глупо, даже по-идиотски, но ничего поделать с собой не мог. Будь они в горах, на войне, Шестаков уже вчера бы лежал с простреленной башкой, но здесь не война. А Вера уходит, и теперь уже точно навсегда, и точно не на смерть, а на праздник, будто на собственную свадьбу…
— Не убьют, я хорошо стреляю. Прости меня. Прости меня, так получилось! — крикнула она в последний раз и шагнула в проем навстречу дождю и подползавшим сумеркам. Олег шагнул было следом, но Вера была начеку, легко подняла «беретту» одной рукой, и этого движения хватило, чтобы Олег остановился.
— Вернись ко мне, пожалуйста. Мы уедем, забудем все… — Слова прозвучали как последняя просьба приговоренного, но он ничего не мог исправить, на его глазах рушились сразу две жизни — Веры и его самого. А Шестаков, сволочь, выкрутится, вывернется, паскудник, как вывернулся почти два десятка лет назад. Ментам хорошо заплатил, не иначе, и думать давно забыл о девчонке, что прожила всего одиннадцать лет.
— Олег, я не могу. Прости меня и забудь. Я не знала, что… Прощай.
Темный силуэт в проеме исчез, шелохнулись стебли крапивы и полыни. Олег вылетел из развалин, закрутил головой по сторонам. Кинулся в одну сторону, в другую, но без толку, Веры не было, и куда она ушла — непонятно. Может, к той самой «железке» или шоссе за ней, или к домам частного сектора за дорогой — искать уже бесполезно. Олег для очистки совести обошел развалины: никого, что и следовало ожидать. Постоял на взгорке, накинул на голову капюшон и пошел к брошенной у «небоскреба» машине.
…Шестаков оказался скотиной аккуратной и педантичной: на работу не опоздал, по объектам кататься поехал ровно в восемь пятнадцать и посетил все один за другим в строго установленном порядке. На любимчике задержался аж на час с лишним, потом покатил обратно в офис. Олег, как приклеенный, ехал следом, отмечал по дороге не только время и маршрут, но и особенности местности, где Шестакова могла поджидать смерть и где бы он сам ждал мерзавца. Получалось, что где угодно, господствующих высот и складок местности было предостаточно, да чего там складки, когда обычный, небронированный шестаковский «мерин» наравне с машинами простых смертных стоит в пробках. Подходи спокойно, пали по боковым стеклам и по лобовому, пока всю обойму не высадишь, и уходи, не торопясь, пока окружающие в себя не пришли. В незабвенные девяностые так обычно доморощенные киллеры и поступали, валили жертву на глазах у изумленной публики и уезжали на «Вольво» и «бэхах» без номеров. У самого еще воспоминания свежи, как ехал на автобусе из Москвы в один из тех лихих годов и увидел на встречной полосе «Чероки», весь в дырках от автоматных очередей. Лобовое стекло в трещинах, провалилось в салон, по осколкам расползается краснота, передняя дверь приоткрыта, водитель висит башкой вниз, под днище джипа стекает кровь. А мимо машины себе преспокойно едут, кто снижает скорость, чтобы разглядеть все подробности, кто-то пролетает, и ни ментов, ни «Скорой» на горизонте. И с самим тогда что-то вроде кратковременного помрачения сделалось, не от картинки красно-белой — и не такое видеть доводилось, — а не стыковалось у него: свой город, глубокий тыл, родина, друзья и свежестреляные гильзы на асфальте, и как минимум три трупа в салоне, если не больше. Точно сместились картинки, наползли друг на дружку, декорации и действующие лица перемешались, как в том сумасшедшем доме.
