Потребовав заплетающимся языком, чтобы жена никому, кроме него, дверь не открывала, Рунич надел кепочку и покинул квартиру. Спустившись на лифте, он долго не мог выбраться из парадного, наконец открыл дверь и увидел двух серьезных мужчин в черных костюмах.
— Вы Евгений Борисович Рунич? — Спросил один из них.
Журналист кивнул и зажмурился. Он ждал выстрела в лоб. Не дождавшись, открыл глаза и удивленно посмотрел на нерешительных киллеров. Те стояли спокойно и в свою очередь ждали, когда он сможет понимать родную русскую речь. Решив, что момент настал, оба показали ему красные книжицы и попросили следовать за ними.
В большой черной машине Рунич снова зажался, предполагая, что его везут в лес, чтобы совершить над ним нечто ужасное. Всплыла в памяти жуткая информация о зверском убийстве журналиста на Украине. Тому отрезали голову и именно в лесу. Но в лес он так и не попал. Поняв, что машина остановилась на Кузнецком мосту, Евгений, наконец, поверил, что казнь его отменяется, по крайней мере, до суда, и пришел в неописуемый восторг. В кабинет с массивным письменным столом, за которым восседал усталый пожилой человек, он вошел с улыбкой.
— Чему вы радуетесь? — Поинтересовался хозяин кабинета.
— Жизни! — Искренне ответил журналист и тут же выложил все, что знал о судьбе своего материала, начиная со звонка лейтенанта Птахина из дежурки дорожной милиции на Казанском вокзале, до беседы с главным редактором Вениамином Строчкаревым, состоявшейся на утро следующего дня в редакции газеты. Рунича внимательно выслушали, предложили подписать бумагу с обещанием больше ни с кем данной информацией не делиться и, проводив до проходной, отпустили на все четыре стороны. Через час он явился домой с пакетом великолепной провизии и двумя бутылками виски. Приобрел журналист все это не в своем гастрономе с вывеской «двадцать четыре часа», а в шикарном магазине по соседству с Лубянской площадью.
Но жизнь, как известно, многогранна и состоит из противовесов. Если Евгений Рунич получил облегчение, признавшись в содеянном, то пожилой мужчина в казенном кабинете после его визита обрел себе головную боль. Закончив беседу с журналистом, он прихватил пленку с записью допроса и поднялся этажом выше. Кабинет, куда он вошел, был значительно больше, а мужчина, сидевший за столом, значительно моложе.
— Что будем делать, Владимир Андреевич? — Спросил он пожилого коллегу, ознакомившись с показаниями журналиста.
— Вам виднее, Слава. Вы начальник отдела, вам и решать. — Ответил пожилой коллега.
— Представляешь, какой поднимется вой, если мы в это дело ввяжемся? Демократы тут же заверещат, что мы устраиваем политические репрессии! Газеты Березы напишут, что арест кандидата и руководителя его предвыборного штаба органами ФСБ делается с ведома президента и по его инициативе. Что это политический заказ Кремля! Короче, Владимир Андреевич, нас с тобой ждет большая куча говна. Причем тебя по пояс, а меня по шею…
Владимир Андреевич кивнул и кисло улыбнулся:
— Может, подождать?
— Чего?
— Я же докладывал, что там афганские ветераны свой интерес имеют. Не мешать им и посмотреть, что будет.
Молодой хозяин кабинета задумался:
— А что будет? Если твои афганцы шлепнут дамочку, опять на нас все свалят. Вот господина Казиева, если бы они утихомирили, это еще куда ни шло. Нам работы меньше, и ментам помощь. В общем, думай, Владимир Андреевич. До выборов месяц у нас есть. Во всяком случае, ты молодец — на девушку политика крючок в кармане. Попадет в Думу, вызовем и поговорим. Вот это уже реальный успех, с чем тебя и поздравляю.
— Работаем потихоньку. Как говориться, старый конь борозды не портит.
— Ладно, не прибедняйся, Владимир Андреевич. Премию подпишу, и Лидии Петровне привет. — И молодой хозяин кабинета встал и пожал пожилому коллеге руку.
* * *
После отлета отца в Англию Лина каждый день ходила к матери спрашивать, не звонил ли папа. Супруга Нелидова поначалу весело отвечала дочке, чтобы та к ней не приставала: «Наш капитан слишком заработался, пусть в заграницах наотдыхается». Потом погрустнела и на вопрос Лины об отце только отрицательно качала головой.
А через неделю Лина стала замечать, что глаза у мамы покраснели, а руки дрожат. Спрашивать об отце Лина перестала, и так все было ясно. Нина Петровна и вела себя необычно. Не предлагала дочери угощений, не пыталась усадить за стол. А когда Лина сообщала, что уходит, только кивала головой, словно и не слышала. Но на работу она ходила каждый день и держала в двух отелях строгий порядок. Ее придирчивый глаз подмечал любую соринку, и персонал халтурить не смел.
И только вчера Нина Петровна работу прогуляла. Увидев маму, Лина сразу почувствовала — что-то случилось. «Нет его больше», — тихо прошептала она дочери. Лина пыталась выяснить причину ее страшных слов, но мама прижала руку к сердцу и добавила: «Оно у меня все чувствует. Потеряли мы нашего папу».
Но сама Лина в плохое не верила. У нее даже возникла непристойная мысль, не встретил ли там отец другую женщину. И такое предположение не являлось, на первый взгляд, фантастическим. Нелидов выглядел моложе своих лет, был спортивен, подтянут и красив. Даже седина его не старила, а добавляла облику бывалого моряка дополнительного романтизма. В последние годы, когда Лина куда-нибудь шла вместе с отцом, незнакомые люди часто принимали их за романтическую пару. Рядом с мужем грузная Нина Петровна все больше теряла. Но Лина не могла знать, что в сердце Нелидова мама всегда оставалась молодой и прекрасной. Мало кто, помимо старых моряков, в состоянии ощутить, что такое верная супруга на берегу. Нелидов это знал и умел ценить. Ближе и роднее жены у него во всем мире человека не было. Оттого и самой Нине Петровне ревнивые мысли никогда в голову не лезли. Она прекрасно понимала, какие узы их связывают, и была твердо уверена, что не родилась еще на свете женщина, способная эти узы порвать.
Вечером, когда Лина пришла домой, муж посмотрел на нее как-то странно.
— Что ты на меня так смотришь? Давно не видел?
— А ты ничего не знаешь?
— Нет, а что?
— Тебе из Москвы звонили. Завтра полетишь в столицу кровь сдавать.
— Это еще зачем? — Возмутилась Лина: — У нас своя поликлиника под боком. И потом, я недавно обследовалась.
— Ты тут не при чем. — Вздохнул супруг и отвел глаза.
— Тогда говори, в чем дело.
— В Москве произошла авария. Сгорела машина. Они подозревают, что в ней был твой отец. Опознать человека не могут, слишком обгорел. Ты должна дать им кровь на анализ ДНК. Дорогу они обещали оплатить.
— Папочка, — прошептала Лина, бросилась в спальню и, повалившись на кровать, горько зарыдала.
Муж попробовал ее успокоить:
— Чего ревешь, может, не он.
— Уйди, Гриша. Я сама знаю. Ты маме, пока анализ не покажет, не вздумай сказать…
— Ты чего, Линка? Мы тоже не лаптем щи хлебаем. Как-нибудь соображу.
* * *
В самолете Лина заметила молодую женщину в черном платке, с маленьким пацанчиком на руках. Пока летели, она не подозревала, что это жена Толи Рогова, Лера. Женщины не были знакомы. И только в Москве, когда их обоих встретили незнакомые мужчины и усадили в одну машину, Лина начала о чем-то догадываться. Обращались с ними очень вежливо. Лина Москву знала плохо и видела, что их везут через две реки, но не знала, что одна из них река Москва, а другая Яуза. Еще она заметила высотное здание на Котельнической набережной, а потом машина поднялась в гору и в середине Сретенского бульвара свернула налево. По кривому переулку они подъехали к величественному зданию. Лина пыталась прочитать табличку возле внушительного парадного и не успела. Ей в голову не могло придти, что ее кровь будут брать в поликлинике бывшего КГБ, плавно, как и само ведомство, перешедшую в поликлинику ФСБ. Ее лишь удивила строгая охрана при входе. Встретившие их мужчины показали свои удостоверения и провели Лину и Леру с ребенком. Все тут было величественно и старорежимно. В лаборатории с высоченными потолками их усадили в кожаные кресла. Лина даже не почувствовала укола и через десять минут освободилась. Поволноваться медсестер заставил малыш. Он отдавать кровь не хотел и громко выражал свое неудовольствие. Но опытные лаборантки сумели его отвлечь, и он ничего не заметил. После процедуры их пригласили в столовую для персонала и накормили обедом. И только за столом женщины, наконец, познакомились.
— Как сынка-то зовут? — Спросила Лина.
— Васенькой, — ответила Лера и отвернулась. Лина поняла, что молодая мама с трудом сдерживает рыдания, и вопросов больше не задавала.
После обеда их усадили в машину и отвезли в Домодедово. Сопровождал их другой мужчина, но тоже очень вежливый. У стойки регистрации он вручил каждой по билету на рейс до Адлера и вернул то, что они истратили на полет в Москву. Но перед этим попросил расписаться у него в тетради.
