— И не один раз, — заверил Евлентьев, показывая, что все сказанное Самохиным он хорошо помнит.
— Извини, но я вынужден повторяться.
— Ничего-ничего, не надо извиняться. Ты же о деле хлопочешь, об успехе беспокоишься, о моей безопасности душа у тебя болит.
Самохин посмотрел в глаза Евлентьеву, пытаясь понять — шутит ли тот, куражится или все воспринимает всерьез. Так и не придя ни к какому выводу, он тяжело перевел дыхание.
— Ладно, старик... Как-то по-чудному ты стал выражаться.
— Ты тоже слегка изменился, — Евлентьев солидарно похлопал Самохина по коленке. — Ничего, Гена, авось все обойдется.
— Ты куда сейчас?
— Как обычно, домой. Я последнее время стараюсь не светиться на улицах, в общественных местах.
— Это правильно, это хорошо.
Настороженность, опасливость не покидали последнее время Евлентьева ни на секунду. И по сторонам он бдительно оглядывался, и тогда, у придорожной шашлычницы, вдруг обратил внимание на мужика в клетчатой кепке, хотя к этому не было никакого повода, и сейчас вот к каждому слову Самохина он прислушивался с каким-то пристрастием, словно старался услышать в вопросах, в ответах скрытый смысл, увидеть второе дно, которое Самохин тщательно от него скрывал.
Да, они вместе шли на очень рисковое дело, им вместе отвечать, если все вскроется, они связаны одной опасностью, но все-таки, все-таки не покидало Евлентьева ощущение двойственности всего, что происходит. И вот сейчас, стоило Самохину спросить, куда отправится Евлентьев, когда они расстанутся, как сразу что-то заныло, заскребло в его душе. Ведь никогда Самохин не задавал таких вопросов, никогда это не имело для него значения, подобные вопросы вообще считались неуместными. Но Евлентьев сразу, не задумываясь, ответил — домой иду.
Хотя, услышав вопрос, сразу насторожился. Да, он сказал правду, но с умыслом, продумав свой ответ и решив, что правда сейчас работает на него. У Самохина сейчас не должно появиться никаких подозрений, не должен он уловить самого невинного лукавства в словах, жестах, поступках Евлентьева, даже в его взгляде.
С каждым днем, с каждым часом положение обретало все большую остроту, напряженность, нервозность, и им обоим необходимо было соблюдать все большую осторожность, чтобы не сорваться, не вызвать в другом боязни подвоха или предательства.
— Все, Гена, разбегаемся, — сказал Евлентьев.
— Ну что ж, — Самохин открыл дверцу, помедлил, видимо, хотел еще что-то сказать, но передумал. — Пока, — сказал он и, бросив за собой дверцу, быстро зашагал через площадь.
Евлентьев проводил его взглядом до самого входа в метро, подождал, не махнет ли Самохин рукой, но тот шел, не поднимая головы. Вот его голова последний раз мелькнула среди ведер с астрами, установленных на гранитном ограждении, и скрылась среди цветов. В сторону Евлентьева он так и не посмотрел.
«Дурная примета», — подумал Евлентьев. Въехав в свой двор, он поставил машину на обычное место и, прихватив из бардачка оставленный Самохиным ящичек, запер двери, потом подергал их, чтобы убедиться, что замки сработали, проверил багажник и направился к киоску, стоявшему на улице. Некоторое время топтался у витрин, обходя киоск с одной стороны, с другой, высматривая бутылку, и наконец в самом верху увидел то, что ему требовалось.
— Леночка, выпить дашь? — спросил он, склонившись к маленькому окошку.
— Отчего же не дать хорошему человеку, — улыбнулась продавщица, узнав постоянного покупателя. — Всегда пожалуйста.
— Какие слова, какие слова! — простонал Евлентьев.
— Проверь, может быть, это не только слова!
— А что, и проверю!
— Прямо сейчас, — девушка, похоже, была готова зайти в разговоре как угодно далеко.
— Нет, Леночка, чуть попозже, чуть попозже, — с искренним сожалением проговорил Евлентьев.
— Буду ждать, — сказала Леночка все еще приветливо, но все-таки чуть холоднее. — Чего пить будешь?
— Там у тебя в самом верху что-то «кристалловское» стоит...
— Стоит. Тебя дожидается.
— Вот и дождалось.
— Водке больше повезло.
— Не кори, Леночка, не кори, — горько произнес Евлентьев. — Все мы своего дождемся. И ты, Леночка, тоже.
— Смотри, не затяни, — уже серьезно сказала продавщица. — С некоторыми это случается.
— Ох-хо-хо! — простонал Евлентьев и, взяв бутылку, зашагал в мастерскую к художникам, А едва открыл дверь, едва прошел через заваленный ящиками, лопатами, мешками темный тамбур, на душе сразу стало легче, даже беззаботнее — все оказались на мес-Tfe. Румяный и бородатый Варламов возился с чайником, Миша срисовывал святой лик с календаря, Зоя сидела в сторонке со строгим лицом, и была в ее взгляде какая-то отрешенность. Но едва в дверях показался Евлентьев, взгляд просветлел и в нем затеплилась жизнь.
— Привет инопланетянам! — радостно приветствовал всех Евлентьев, устанавливая посредине стола бутылку. Как он и рассчитывал, на ящичек у него под мышкой никто не обратил внимания.
— О! — заорал Варламов. — Какие люди!
— Хо-хо! — Миша начал быстро сворачивать календарь вместе со всеми набросками.
Стол мгновенно оказался очищен от бумаг, красок, кистей, гвоздей и кнопок, от крошек и колбасных шкурок. Его чистота и непорочность как бы призывали начать новую жизнь, полную любви и понимания.
— Зоя! — закричал Миша, встряхивая кудрями. — Расскажи человеку! Расскажи, не таись!
— Да ладно тебе! — зарделась Зоя и махнула ручонкой. — Срамник и больше ничего!
— Представляешь, Виталий, этот инопланетный хмырь уже повадился к Зое с балкона забираться! До того блудливым оказался, до того похотливым... Чисто павиан!
— Да? — удивился Евлентьев. — Кстати, сообщали по телевидению, что из зоопарка павиан удрал.
— Точно?! — заорал Миша и восторженно взбрыкнул ногами. — Все ясно! Все ясно! Зоя, ты слышишь? Оказывается, высший разум, о котором ты говорила, высший разум... — Дальше Миша не мог продолжать, обессиленно рухнув на продавленный диван. — Оказывается, к ней павиан повадился... А мы-то, мы-то... Глупые и гунявые, все ждем, чего высший разум о конце света скажет! О смысле жизни! О космической воле!
— Дурак, он и есть дурак, — пробормотала Зоя. Что бы ни говорили о ней, но внимание всегда ее радовало.
А Евлентьев, воспользовавшись всеобщим весельем, прошел в туалет и закрыл за собой дверь. Здесь, в сыром, вечно подтекающем отсеке, на самом верху стояли несколько самоваров, к которым никто не притрагивался годами. Встав на унитаз, Евлентьев с трудом дотянулся до самого мятого самовара, снял его с полки и сунул внутрь газетный сверток с долларами. В последний момент, чуть надорвав газету, он все-таки взглянул на деньги — уж не куклу ли подсунул Самохин. Но нет, в бумаге были доллары, причем новые доллары, в банковской упаковке, пять пачек по десять тысяч.
Снова надвинув на трубу скрежещущую крышку, Евлентьев поставил самовар на место, а за него задвинул плоский ящичек с пистолетом. После этого, спустив для порядка воду, он ополоснул от самоварной пыли руки и вышел к столу улыбающийся и готовый сколько угодно говорить о высшем разуме, сбежавшем павиане, пастухе Иване из далекой деревни Грива и вообще о чем угодно. Водка уже была разлита по стаканам, и все затаенно притихли, ожидая, когда к ним присоединится Евлентьев, когда он сядет на диван и поднимет свой стакан.
— За межпланетные контакты! — заорал Миша, и остальным ничего не оставалось, как выпить, закусить единственным пряником, который нашелся в холодильнике Варламова. Холодильник этот, похоже, никогда не работал и использовался как шкафчик.
Веселье продолжалось. Зоя припомнила новые подробности появления инопланетных существ в ее девичьей светелке, Миша взбрыкивал ногами, Варламов хохотал беззвучно, и из седой его бороды радостно светились порозовевшие щечки.
Самохин позвонил в пятницу, но на этот раз встретиться не приглашал и был, как никогда, немногословным.
— Все в силе, старик, все в силе, — сказал он и повесил трубку.
Это означало, что завтра, в субботу, в семь утра, Евлентьеву положено быть у лесного озера в районе платформы Часцовской.
— Ты не идешь на встречу? — удивленно спросила Анастасия.
— Нет.
— Не хочешь, не можешь или нет в этом надобности?
— Нет надобности.
— Сегодня он больше не будет звонить?
— Нет. А что с билетами?
— Нам их вручат завтра прямо в Шереметьеве-два.
— В котором часу отлет?
— Около пяти нужно быть там. Через три неполных часа полета мы будем в Афинах. Представитель фирмы «Пеликан» встретит нас в афинском аэропорту и отвезет в гостиницу. На следующий день запланировано посещение меховой фабрики.
— А это зачем?
— На случай, если ты решишь купить мне норковое манто. Там оно втрое дешевле, чем здесь.
— А ты хочешь норковое манто?
— Хочу, — Анастасия в первый раз оторвалась от телевизора и бросила на Евлентьева быстрый взгляд. — Если этого хочешь ты. Разумеется, если у тебя для этого будут деньги. Я имею в виду лишние деньги, — Анастасия снова повернулась к телевизору.
