– Его убил Зурабишвили, – счел нужным вставить со своего места Сверчинский.
Михаил Петрович слегка повернул голову.
– Очень даже возможно, – рассказывать о расправе над Бердяем в общей камере он посчитал излишним. – Я говорю лишь то, что знаю.
– Продолжайте, – поторопил Гроссовского Камаев.
– Потом в адрес Ирины Александровны был озвучен ряд угроз. Вероятно, от того же Зурабишвили. Она мне не сказала, хотя я и спрашивал. Ирина Александровна просто отозвала заявление против Резо и попросила меня как близкого друга семьи вывезти ее и Катю из Казани... А уже через месяц после этих событий выяснилось, что Катя ждет ребенка. От Зурабишвили...
– А как она отнеслась к тому, что Резо мог быть возможным убийцей ее отца? – выстрелил новым прямым вопросом Камаев.
Гроссовский покачал головой.
– Этого я не знаю. Катя никогда не заговаривала на эту тему. Подозреваю, что она не хотела верить в подобную вероятность.
– И решила сохранить ребенка?
– Да. Она родила уже здесь, в Москве. И скончалась при родах. Все это было очень прискорбно...
Однако Камаев не позволил Гроссовскому удариться в сантименты.
– Не отвлекайтесь, Михаил Петрович. Что было дальше? Что стало с Ириной Калюжной?
Воспоминания тех дней заметно подействовали на заключенного. На глаза навернулись непрошенные слезы, и Гроссовский поспешно смахнул их рукой. Но и Камаев, и Сверчинский успели заметить его слабость. Михаил Петрович стушевался.
– А что дальше? Ирина Александровна угодила в дом для умалишенных, где спустя год также отдала Богу душу. Меня даже ни раз не пустили навестить ее. А я ведь кого только не умолял.
– А мальчик? – вновь подал голос Сверчинский из-за спины бывшего коллежского асессора. – Он остался с вами? Андрей его имя, если не ошибаюсь.
– Да, Андрей. Я был с ним с самого рождения и до того момента, как меня... До ареста, одним словом. А когда меня забрали, Андрея отправили в приют. Ему было пять. Я успел с ним попрощаться и...
– Выходит, он жив? – Камаев подался вперед.
Гроссовский сморгнул. Плечи его то и дело зябко вздрагивали, несмотря на то, что были прикрыты тулупом.
– Я надеюсь, – с трудом выдавил из себя заключенный.
– В какой приют его определили? Нам нужен адрес, товарищ Гроссовский.
– Приют имени Сомова. Адрес мне неизвестен.
– Фамилия мальчика не Зурабишвили?
– Нет! Что вы. Конечно, нет. Его фамилия Калюжный. Андрей Калюжный.
Некоторое время в кабинете начальника Бутырской тюрьмы висело гнетущее молчание. Гроссовский поерзал на стуле. Спросить, зачем ЧК понадобилась вся эта информация, связанная с той давней историей, он не решался. Хотя весь этот допрос выглядел в высшей мере странным. Любопытство Михаила Петровича удовлетворил Камаев. Решительно поднявшись из-за стола, чекист прошелся по комнате и остановился рядом с арестантом.
– Ваше дело до сих пор не закончено, товарищ Гроссовский, – размерено заговорил Камаев, не спуская с собеседника напряженного взгляда. – Я только сегодня выяснил, из-за чего вышла подобная проволочка. Гарантирую, что делу будет дан немедленный ход. И с большой долей вероятности могу утверждать, что оно закончится для вас оправдательным приговором. Вас отпустят, товарищ Гроссовский, и все обвинения будут сняты. Но только в том случае, если вы окажете нам небольшую услугу.
– Какую? – живо подобрался Михаил Петрович.
В глазах арестанта загорелась искорка надежды. А ведь за минувшие три года он успел утратить ее полностью. И вот сейчас... Гроссовский готов был на любые условия, лишь бы снова оказаться свободным.
Камаев криво усмехнулся.
– Мы хотим, чтобы вы ненавязчиво, я подчеркиваю – ненавязчиво, сообщили Зурабишвили о том, что у него есть сын. Рассказали ему всю эту историю с Екатериной Калюжной, с рождением ребенка... А в итоге скажете, что Андрей находится у нас. Посоветуйте Резо самому пойти на контакт с ЧК, если он хочет когда-нибудь увидеться со своим сыном. Сделайте это тактично, Михаил Петрович. Подтолкните, так сказать, Резо к такому решению. Вы меня понимаете?
Гроссовский поднял глаза на чекиста.
– Я понял, да. Только... Мальчик... Андрей... Он не пострадает?
– Ни в коем случае, – тяжелая рука Камаева опустилась на плечо бывшего коллежского асессора. – С мальчиком все будет в порядке. А вы, товарищ Гроссовский, окажетесь на свободе.
Виктор Назарович прошел к двери и распахнул ее настежь. Топтавшийся в коридоре Тимошин вошел в кабинет. Вслед за ним на пороге появился и красноармеец.
– Уведите заключенного, – устало бросил Камаев.
Москва. Бутырская тюрьма
– Ты ведь Резо? Да?
Жиган неохотно разлепил веки. Тусклый лунный свет, проникавший в камеру через небольшое зарешеченное окошко, с трудом рассеивал общий мрак «каменного мешка». Но Резо легко узнал человека, осторожно опустившегося на краешек его нар. Это был Куцан.
– Ну, допустим. Чего тебе надо?
– Тсс! – Куцан приложил к губам маленький заскорузлый палец. – Говори тише.
– С какой стати?
– А с такой, что разговор у меня к тебе важный имеется. Не для посторонних ушей. Просекаешь?
Резо потянулся и, наконец, сел на нарах. Не без доли подозрения всмотрелся в рябое лицо Куцана.
– О чем речь?
Куцан едва заметно качнул головой в сторону двери. Он явно намекал на то, что лучше всего пообщаться в той части камеры, где не было нар. Подальше от спящих заключенных.
Резо встал. Едва они оказались у противоположной стены, Куцан приподнялся на цыпочки и быстро зашептал ему на ухо:
– Я сразу узнал тебя. Вернее, догадался, что это ты. Сюда тоже доходят новости, Резо. Надо лишь знать, кого подмазать. Врубаешься? Так вот, среди прибывших из Казани жиганов был только один человек с восточной внешностью. Правая рука Рекрута. А потом ты появился здесь. Кончил Бердяя. Я видел. Это было круто. Мне говорили, что никто не владеет пером лучше, чем Резо.
– Отсюда, значит, можно связаться с волей? – грузин тоже перешел на шепот.
Тот факт, что его не расстреляли сразу, а кидали из одиночки в общую камеру и обратно, вселил в Резо определенные надежды. Сдаваться на милость ЧК он не собирался. По его мнению, достаточно было передать весточку Рекруту. Сообщить, что он жив и где сейчас находится. А уж тогда Рекрут непременно придумает, как вытащить своего кровного брата. В этом Резо не сомневался.
– Можно, – Куцан улыбнулся. – Я тут говорил с одним красноармейцем. Молоденький такой паренек. Если с той стороны его хорошенько подогреют, он не против любую маляву передать. Тебе нужно, что ли?
– Нужно.
– Сделаем, Резо.
Жиган прищурился.
– Ты об этом со мной толковать хотел?
– Нет. Что там малява. Это так, пустяки. Я тут о другом подумал... – Куцан замолчал, прислушался, не подкрадывается ли к ним кто, и тут же продолжил: – Считал, сколько человек у нас в камере?
– Рыл двадцать, наверное, не меньше.
– В самую точку. Вместе с тобой и со мной двадцать один получается. Бердяя я уже вычел. А сколько из них нашего брата – жигана?
Резо слегка отстранился.
– А ты жиган, что ли?
Разобраться, кто здесь кто, у грузина еще не было времени. Он и не разговаривал ни с кем толком. Держался особняком.
– Тсс! – снова зашипел на него Куцан. – Говори ты тише, честное слово. Конечно, жиган я. Что, не видно?
– Не обратил внимания. Тут все на одно лицо.
– Так я тебе сейчас растолкую, – губы Куцана вновь вплотную приблизились к уху собеседника. – Помимо нас с тобой тут жиганов еще трое. Тот здоровяк – Скала, у которого императорские усы, Протас и Ушлый. Это те двое, что с утра до вечера в сечку рубятся. Видал, наверное?
– Видал, – сухо подтвердил Резо. – Что дальше?
– Еще шесть человек политических. Но они под Вертелом ходят. Боятся его что черта рогатого. Все, кроме одного. Бледный такой. Вон на тех нарах дрыхнет. Гроссом его кличут. Он вроде тихушник, но придерживается нейтральной стороны. На него, если что, можно рассчитывать. Он, кстати, говорил, что тебя знает.
Последнюю реплику Резо оставил без внимания. Она как-то сама собой проскочила мимо его ушей. Гораздо больше грузина заинтересовало другое.
– «Если что» – это что значит? – переспросил он.
– Да ты че, никак не врубишься! – маленькие глазки Куцана блеснули в лунном свете. – Всех жиганов и политических я тебе уже перечислил. Основная масса кто остается?
– Уркачи, что ли?
– Сообразил. Наконец-то!
– Да чего «сообразил»? – Резо почувствовал, что начинает заводиться. Куцан его раздражал. – Объясни толком, к чему ты клонишь?
– Задавить их надо. Уркачей этих поганых задавить, – теперь Куцан говорил так тихо, что Резо едва мог разбирать отдельные слова. – Всех, к чертовой матери. Рекрут там на воле их давит, а мы тут должны. Чтобы и следа нигде от этой мрази не осталось. Теперь понимаешь, Резо?
Грузин оглянулся через плечо. Видеть в таком мраке он ничего не мог, но отлично помнил, где расположены нары Вертела и его ближайших приспешников. А ведь Куцан, действительно, дело толковал. Здесь, в Бутырской тюрьме, Резо вполне по силам продолжать общее жиганское дело. Бердяя-то он легко завалил. Так почему бы с остальными не расправиться? Вот только силы неравны.
