— Не снимайте ваши перчатки. Где осталось тело?
— Т-там, — она слабо махнула рукой в проем двери, ведшей в комнаты.
Реми прошел вперед, оставив девушку, умиравшую от страха, в коридоре, и через мгновение из комнаты донесся его голос:
— Но тут нет никакого трупа!..
* * *
Поскольку ответа не последовало, он выглянул из комнаты. Мелькнула мысль, что она сбежала со страху — но она не сбежала, она просто сползала по стенке. Реми подбежал, тряхнул мягкое белое пальто вместе с тем, что в нем находилось. Берет слетел на пол — поднял, побил о бедро, отряхивая, протянул:
— Держите себя в руках, Ксюша, сейчас не до обмороков. В чужой квартире надо действовать быстро. Где оставалось тело, когда вы уходили?
Он почти насильно ввел девушку в комнату. Ранние сумерки размыли очертания вещей, а зажигать свет было бы неосторожно. Но все же комната была достаточно хорошо видна.
— Покажите, где? В этой комнате? Или в другой — там есть еще одна, я туда не заходил. Здесь сколько комнат?
— Три… Но он собирался сдавать две. В третьей владелец квартиры хранит свои вещи, и она заперта…
Реми подергал ручку третьей, запертой двери и вернулся к Ксюше, покачивая головой:
— Так где же оставалось тело?
Ксюша поводила глазами по комнате, словно пыталась вспомнить. Реми терпеливо ждал.
— Там. — Ксюша указала на свободный угол ковра.
Реми ступил на указанное место и пригнулся. Светил фонариком, всматривался в пестрый узор.
— Крови было много?
Ксюша бессильно опустилась на какой-то стул. Реми отправился на кухню, нашел чашку, принес ей воды:
— Пейте.
Подождал, пока выпьет, и переспросил:
— Много было крови?
— Н-нет. Совсем чуть-чуть…
— Вам повезло, ковер темный, красно-коричневый, ничего не видно. Но лучше было бы его сдать в химчистку… Если его выбросить совсем, это будет подозрительно. Ох, этот ковер очень осложняет нашу задачу!
— На ковре не должно быть следов крови… Он упал головой туда. — Ксюша ткнула пальцем в направлении окна.
— Покажите, как лежало тело!
— Я не запомнила точно, я так испугалась!.. Примерно вот так…
Выходило, что голова действительно пришлась на половицы паркета. Но и там не было следов крови. Ни трупа, ни следов.
— На вашей одежде не могли остаться следы крови? Вы вчера были одеты так же?
— Нет, на мне была куртка.
— Проверьте ее, а лучше сразу постирайте. Как вышло, что вам удалось его ударить по голове? Он пригнулся?
— Да…
— Покажите как.
Ксюша медлила. Реми подождал и, видя ее растерянность, сменил тему: попросил описать мужчину.
— Среднего роста… Лет пятидесяти… Лысоватый… — с трудом говорила она, вспоминая.
— Какого телосложения? Худой, толстый?
Ксюша поняла: Реми пытается представить, могла ли она, довольно хрупкая девица, убить одним ударом мужчину. Значит, он ей не доверяет до конца… Она придала голосу вескость:
— Худощавый. Но с небольшим животиком. Дрябловатый такой, спортом явно не занимается.
— А лицо можете описать? Глаза запомнили, цвет волос?
— Это имеет значение? — в голосе Ксюши прозвучал вызов.
Реми эта информация была не нужна — он же не собирался разыскивать сбежавший труп, — но что-то в истории этой милой девушки с наивными глазами не сходилось…
— Не прямое, — ответил он. — Просто я хочу проверить, как хорошо вы запомнили происшедшие события и можно ли доверять вашей памяти, — выкрутился он и подумал, что это не так уж далеко от истины. — Так сможете описать лицо?
— Оно такое невыразительное, рядовое… Даже не знаю, какими словами его описывать.
— Нет никаких примет? Рост средний, телосложение среднее, возраст средний, лицо среднее? Ничего, что бросилось в глаза?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Право, он такой невзрачный… Ничего примечательного… Кроме…
Ксюша запнулась.
— Кроме? — поторопил ее Реми.
— …Кроме перстня на пальце.
— Вот как? — заинтересовался Реми. — А перстень описать можете?
— Золотой… С большим синим камнем.
Реми посмотрел на Ксюшу внимательно:
— Сапфир?
— Я в камнях не разбираюсь. Синий.
— Ну и как же вышло, что вам удалось его ударить по голове? Вы ударили сзади? Спереди? Он наклонился?
— Наклонился, — угрюмо ответила Ксюша. — Хотел с меня трусики сорвать.
Реми немного смутился. Он бестактен, непростительно бестактен. Решил помогать девочке, а ведет себя, как ее враг, как полицейский, подозревает. Зачем ей врать? Она же пришла к нему за помощью! Какой ей смысл скрывать что-либо? Тут уж как у гинеколога: показывай все. Или не ходи.
Молчание затянулось. Он оглядывал комнату, пытаясь представить развитие сцены.
— А почему тела нет? — вдруг проговорила Ксюша.
— Либо его кто-то унес, либо оно ушло само.
— Мертвые сами не уходят!
— Возможно, он все-таки остался жив.
— А… А что же мне теперь делать? Если он жив, он найдет меня! И засадит в тюрьму!
— Послушайте, Ксения, — Реми осторожно взял ее за плечи, — вы должны радоваться, что не убили человека. Ничего он вам не сделает. Если он жив, то вся ваша вина лишь в том, что вы его стукнули по черепу. За это никто вас под суд не отдаст! Хуже, если тело кто-то унес. Тогда ситуация выходит из-под нашего контроля… Однако все, что мы можем сделать, — это уничтожить здесь следы вашего пребывания. Чем мы и займемся. Где ваша ваза?
В нише стенки стояли две большие китайские эмалевые вазы: желтая и голубая. Ксюша указала на левую, желтую.
— Это вы ее поставили на место?
— Не помню…
Реми заметил, что в тонком слое пыли, покрывавшем мебель, кружок от вазы был не смазан, аккуратен. Тот, кто поставил эту вазу на место, постарался попасть точно в этот кружок — значит, ставили не машинально, а прицельно. И если Ксюша об этом не помнит, то ее поставил кто-то другой.
Реми ничего не сказал Ксюше, только повертел вазу в перчатках, посветил, пожал плечами:
— На ней нет видимых следов, ни вмятин.
Вытащил из своего чемоданчика тряпочку, накапал на нее из флакона и протер.
— Вы уверены, что желтой вазой? — поинтересовался Реми, рассматривая вторую, голубую. Пыль вокруг второй вазы тоже не была смазана.
— Кажется…
— Вам удалось не оставить следов… Впрочем, вазы крепкие, металлокерамика. Вспоминайте, Ксюша, к чему прикасались, — говорил Реми, лихо проходя, как заправская домохозяйка, по всем ручкам и поверхностям. — Во второй комнате были?
— Только на пороге. Когда хозяин мне ее показывал.
— А где вы пили кофе?
— Кофе?.. Мы пили кофе… на кухне.
— Но там нет никакой посуды! Ни на столике, ни в мойке. Пойдите взгляните.
Ксюша с трудом поднялась и направилась на кухню. Она открыла дверцу какого-то шкафчика и увидела ряд кофейных чашек, а за ними, поглубже, набор маленьких рюмок из позолоченного серебра.
— Мы пили кофе из таких! — крикнула она Реми. — И вот из этих рюмок — ликер!
Реми возник на пороге. Сунул нос в шкафчик, оглядел все чашки и рюмки, прошелся по ним своей тряпочкой.
— Может, вы сами вымыли посуду, уходя?
— Я? Не знаю… Кажется, нет…
Что-то в этой истории было не так. Кто-то пришел сюда после Ксюши и уничтожил все ее следы? Или владелец квартиры остался жив и все прибрал сам? Или девушка морочит ему голову? Но зачем?
— А ликер какой был? — спросил он.
— Французский.
— О-о! Название помните?
— Нет. Бутылка была пузатая… Из темного стекла…
— А где она стояла?
— Хозяин принес ее из комнаты, я не видела откуда.
— А почему он принимал вас на кухне?
Ксюша пожала плечами. Так в России принято. Если это не «гости», то принимают на кухне…
Реми вернулся в комнату и, осмотрев мебельную стенку, нашел за одной из дверок бар. Среди прочего находилась бутылка французского ликера «Гран-Марнье». Реми обтер и ее. Передвинувшись к секретеру, он нашел еженедельник и позвал Ксюшу. Изучив его содержимое, Ксюша сообщила, что в нем нет записей о встрече с ней.
— Тем лучше. А теперь поищите пылесос!
Ксюша безошибочно нашла его в небольшом чуланчике между комнатами.
— Пропылесосить?
— Нет, я сам. А то ваши волосы могут остаться в квартире. Ждите в прихожей.
Реми провозился еще минут пятнадцать. Он что-то поковырял в половицах паркета, протер тряпочкой пол, отходя назад, к порогу. Затем, выглянув на лестничную площадку, с предосторожностями послал Ксюшу вытряхнуть мусор из пылесоса в мусоропровод.
Наконец все было вычищено, протерто, проверено, и они покинули квартиру, ни с кем не столкнувшись на лестнице.
* * *
Миссия Реми была выполнена, и теперь, кажется, наступила пора расставаться.
Но расставаться не хотелось. Реми привык к одиноким вечерам своей одинокой жизни, более того, он ими наслаждался; но в чужом городе одиночество было каким-то некомфортным, неожиданно пронзительным — может, оттого, что еще не улеглось возбуждение от только что предпринятого приключения и хотелось его как-то отметить, завершить, например, бокалом вина; а может быть, просто на фоне оживленных москвичей, гуляющих, несмотря на холодную осеннюю погоду, парочками, группками, компаниями — шумными и веселыми. Казалось, в этом городе у всех постоянный праздник, и трудности, переживаемые страной, о которых столько говорят во Франции, показались Реми враньем и пропагандой — по крайней мере, на этих лицах отпечатка пресловутых трудностей не было. И ему отчего-то вдруг захотелось принять участие во всеобщем веселье.
