Дома Ирина вынула из шкафа аккуратную, чистенькую стопку стареньких пеленок, оставшихся после Сережи. Развернула одну, погладила рукой по махристой, изношенной поверхности и подумала: «Придется малюткам донашивать обноски». Она с жалостью посмотрела на новорожденных.
Ирина сходила в спальню, достала из сундука потертый кошелек, принесла его и высыпала все деньги на стул, а сама опустилась на диван. Она насчитала семьдесят восемь рублей — последняя получка мужа. Прикидывая в уме, что нужно купить в первую очередь, без чего невозможно обойтись и сколько необходимо заплатить за содержание Сережи, который прожил последние две недели у чужих людей, она откладывала деньги в сторону. В конце концов у нее осталась трешка с мелочью.
«Дня на три-четыре, только на хлеб и молоко, — мелькнуло в голове матери. — А что потом? На шестьдесят рублей в месяц декретного пособия мне не вытянуть троих детей, к тому же нужно помогать Алеше».
И тут Ирина Анатольевна вспомнила о своей младшей сестре.
— Не сможет Анюта отказать мне в такую минуту, мы с ней дети одних родителей, — решила она и отправилась в другую комнату.
Она вновь порылась на дне сундука, извлекла оттуда коробку с различными бумагами, села на кровать и принялась перебирать их. Она откидывала в сторону фотографии, документы, письма, скопившиеся с годами, пока не наткнулась на нужный конверт от чудом сохранившегося письма мужа сестры, которое он написал Анюте, когда они еще встречались. Внизу на конверте, там, где значился обратный адрес, был дописан телефон.
Она бережно сложила конверт и спрятала в кармашек полинялой блузки, остальные бумаги убрала на место. Потом вернулась к своим малышам, разбудила их, по очереди покормила, поменяла пеленки и уложила.
— Спите, маленькие.
Поцеловав детей, она отправилась на переговорный пункт.
Ирина Анатольевна заказала трехминутный разговор, и через полчаса ее соединили.
Она разговаривала с мужем младшей сестры.
— Здравствуйте, Ирина Анатольевна, — неожиданно обрадовался Станислав Евгеньевич. — Сколько лет, сколько зим? — Он помнил о старшей сестре жены только хорошее со времен учебы в институте и от души поздравил, когда узнал, что та родила двойню.
— Спасибо, что не забыл, — сказала, довольная таким поворотом событий, Ирина. — Анютку не пригласишь к телефону? — поторопила она его, опасаясь, что не успеет уложиться в три минуты.
Ирина Анатольевна стояла и улыбалась, думая, что напрасно не разыскала сестру раньше, все боялась, что та ее отвергнет.
— Выкладывай, что у тебя случилось, — раздался резкий, отрывистый голос Анюты.
— Добрый день, сестренка.
— Не тяни, — начинала раздражаться новоявленная москвичка.
— У меня муж умер, — пожаловалась провинциалка.
— Туда ему и дорога, алкашу несчастному.
— Отца Алеша убил, и теперь его арестовали.
— Весь в отца, звереныш, — заключила Анна Анатольевна.
— У меня двойня родилась, — сдерживая рыдания, сообщила старшая сестра.
— Рада за тебя, — хмыкнула младшая. — Только не пойму, я-то тут при чем?
— Денег хотела занять, я совсем одна осталась, — умоляла сестра. — Я верну. Подрастут малютки, устроюсь на две работы и отдам все до копейки.
— Вот народ. Плодятся, как кошки, а кто-то должен их содержать. Развела нищету, сама и расхлебывай, — звучал раздраженный голос младшей сестры. — И еще об одном попрошу: не звони мне больше. У каждого из нас своя жизнь. — И она прервала разговор.
Ирина еще долго стояла, прижав к лицу трубку. Рухнула последняя надежда, никому нет дела до нее и ее детей. Кто-то стучал в дверь кабины и просил освободить ее…
Она возвращалась домой и мысленно искала выход из тупика, понимая, что до ясельного возраста новорожденных не сможет выйти на работу. И тут в ее голове промелькнула шальная, неестественная для матери мысль.
— Никто, кроме сестры, не знает, что у меня двойня, а той плевать на нас. Свидетельство о рождении сына укрою. А в районной поликлинике тоже не хватятся — сведения о новорожденных из роддома не поступают — второй год нет детского врача. Подкину мальчика состоятельным людям, а девочку, будущую помощницу, оставлю себе. Пусть хоть один выбьется в люди. Стану потихоньку со стороны наблюдать за ним. — И Ирина, перебирая в памяти всех знакомых людей, с которыми ей приходилось сталкиваться, принялась подыскивать кандидатуру новых родителей для новорожденного.
Кого только не перебрала она в своей бедовой голове, но, поразмыслив о претендентах, отметала их.
— Нужно искать не среди знакомых, — решила Ирина. — Если уж отдавать моего мальчика, то только тем, кто действительно занимает высокое положение в обществе.
Она еще долго размышляла, пока, наконец, не утвердилась в мысли, что это должны быть обкомовские работники.
Ирина подошла к кроватке, дети еще не проснулись. Мальчик, словно предчувствуя неладное, вел себя неспокойно во сне. Мать взяла его и перенесла на диван, распеленала и затем туго укутала в чистую, сухую пеленку.
— Сейчас мама тебя покормит, — заворковала Ирина. Малыш сосал материнскую грудь сначала с открытыми глазами, потом его веки с коротенькими ресничками подернулись в сладостной истоме и прикрыли глазки. Засыпая, он выпустил из ротика сосок материнской груди, сладко зевнул и растянул нежные губки в улыбку.
Весь остаток дня Ирина не спускала мальчика с рук. А поздним вечером, накормив и уложив девочку, запеленала сына в красивую новую пеленку, надела на шею ребенка самое дорогое, что у нее осталось от матери, — серебряную цепочку с подковкой, свое единственное украшение, и отправилась на последний дачный автобус.
В автобусе по дороге в «Дубовую рощу» ее одолевали противоречивые мысли, она несколько раз порывалась выйти, но что-то ее удерживало.
— Доберусь до места, там видно будет, — решила она окончательно.
Раскидистые дубы своим шелестом напоминали родную яму, но привычный шум листьев на ветру был единственным сходством их района с рощей. На берегу большого и красивого озера раскинулись дачи обкомовских работников, отгороженные высокой сеткой.
Солнце скрылось за кронами деревьев, а те склонили макушки в сторону заката, как бы провожая его. Приближались сумерки, вынуждая людей поторопиться с завершением дневных дел или перенести их на завтра.
Ирина не пошла широкой асфальтированной дорогой, а прошла к дачам областного руководства узкой лесной тропинкой. Не доходя до заграждения, она притаилась среди деревьев. Дождавшись полной темноты, она пролезла в дыру сетчатого ограждения и решительно направилась в глубь городка.
Ирина выбрала одну из самых больших дач и принялась за ней наблюдать. Убедившись, что в доме есть люди, она подкралась к освещенному окну и положила под ним ребенка, так, чтобы на него падал свет. Затем, поцеловав последний раз сына, сильно постучала по оконному стеклу. Заметив в комнате метнувшуюся тень, бросилась со всех ног прочь.
Федор Степанович Вершков прожил трудную, но интересную жизнь: детдомовское прошлое, военное училище связи; война, дороги которой он прошел от командира взвода до начальника связи дивизии, — от лейтенанта до подполковника. В самом конце войны тяжело раненный в ногу, он был комиссован, демобилизовался и вернулся в родной колхоз. Там двадцатисемилетнего бывшего подполковника избрали председателем. Как ни были тяжелы годы восстановления, смог Федор Степанович за пять лет вывести колхоз в миллионеры. С этого начался рост его карьеры: второй секретарь райкома партии, первый секретарь, заместитель начальника областного отдела сельского хозяйства, начальник отдела, второй, а затем и первый секретарь обкома партии.
Последнюю должность Вершков занимал более шести лет. И теперь сорокапятилетний мужчина, полный физических сил, полноправный хозяин области, отдыхал на даче вместе со своей женой Ингой Сидоровной.
Раздался неожиданный стук в окно. Он, опираясь на трость, подошел и распахнул ставни.
— Кто здесь? — спросил Федор Степанович. Ему никто не ответил, и он, пожав плечами, уже собирался прикрыть окно, но внимание привлек сверток. Раздался детский крик.
— Кто пришел? — долетел до него откуда-то из глубины дома голос Инги Сидоровны.
— Не понимаю, каким образом он сюда попал? — ответил муж вопросом на вопрос.
— Кто — он? — Жена выглянула на улицу через плечо мужа и онемела.
Оба уставились на живой сверток.
— Никак подкидыш? — пришел в себя первым Федор Степанович. — Нужно кого-нибудь позвать.
— Не нужно никого звать, — очнулась Инга Сидоровна. — Это судьба.
Сорокадвухлетняя бездетная женщина, в расцвете сил, переживала из-за того, что у них нет детей. Увидев подкидыша, она посчитала, что это перст судьбы.
