Обо всем этом Леонид Иванович рассказал Фризе перед тем, как начал задавать вопросы. Не раскрыл только самого главного — как погибла Карташева.
Лейтенант медленно перелистал странички паспорта. Демонстративно сравнил фотографию с оригиналом.
— Отдыхаем?
— Стараемся.
— Залив нынче сильно зацвел, — словно бы извиняясь за главную местную достопримечательность, констатировал лейтенант.
Не дождавшись ответа, следователь нахмурился:
— Ваше место работы?
Фризе знал, что такой вопрос неминуем, и продумал ответ. Докладывать стражу порядка о том, что занимается частным сыском, он не собирался.
— В настоящее время нигде не служу.
— Безработный?
— По образованию юрист. Последнее время работал в еженедельнике «Сыщики и воры». — Он положил перед лейтенантом визитную карточку. — Еженедельник закрылся. Сейчас пишу книгу.
— Понятно. С Ириной Карташевой давно знакомы?
— Со дня приезда. Здесь, в Доме творчества, так мало обитателей, что все друг с другом знакомы.
— Карташева москвичка, как и вы.
— До приезда в Комарове мы знакомы не были.
— Понятно.
«Этим своим „понятно“ он меня достанет!» — подумал Фризе.
— Вчера поздно вечером вы пришли домой вместе с Карташевой…
— Да. Ужинали в ресторане «Олень». Встретились в семь у залива. За столик, наверное, сели в половине восьмого.
— С Карташевой вы провели вечер в ресторане, а ночь…
— А ночь с другой женщиной.
— Не мои заботы! — Лейтенант порозовел и опять насупился. — Ночью вы с Карташевой не встречались?
— Нет, Леонид Иванович, мы разошлись по своим номерам. Моя соседка, Лидия Павловна, услышала, что я не сплю, и заглянула на огонек. Почитать свои стихи.
На этот раз сакраментального «понятно» не последовало. Заглянув в маленькую записную книжку, лейтенант спросил:
— У вас с Карташевой были близкие отношения?
— Нет. — Фризе чуть не сказал: «Мы же с ней только познакомились». С Лидой он познакомился на день раньше.
— Но вы же пригласили ее в ресторан?
— Захотелось потанцевать с красивой женщиной.
— Вы не обратили внимания — у Ирины Георгиевны не было здесь… мужчин… которым бы она уделяла много внимания?
— Она подолгу беседовала с человеком, который вчера вечером выехал из этого номера.
— Это кто? — В серых глазах лейтенанта вспыхнул огонек.
— Петр Петрович Двориков. Известный питерский критик. Он говорил мне, что стихи Ирины великолепны.
— В какое время он уехал?
— Леонид Иванович, Дворикову восемьдесят семь лет. Но мужчина крепкий. Вы не хотите мне рассказать, как погибла Ира? Может быть, и я смогу оказаться полезным.
Лейтенант с сомнением посмотрел на магнитофон. Крошечный красный огонек, похожий на кончик зажженной сигареты, свидетельствовал о том, что аппарат работает.
— Эта поэтесса… Лидия Павловна, всю ночь была с вами?
— Вплоть до вашего прихода.
— Ночью из номера не выходила?
— Нет. Спала как сурок. — Фризе мельком взглянул в окно. В скверике перед столовой несколько женщин о чем-то взволнованно разговаривали. О чем — догадаться было не трудно.
— Понятно, — следователь выключил магнитофон. — Отвечу на ваш вопрос — Карташеву сбила машина. Она куда-то отправилась ночью, в сторону Зеленогорска.
— О господи! — Фризе с горьким сожалением подумал о том, что все могло бы обернуться иначе, если бы…
— Вопросов возникает много. — Лейтенант опять включил магнитофон. — Почему она ночью ушла из своей комнаты? Куда направилась? Не знаете?
— Дежурная видела, как Ира уходила?
— Нет. Крепко спала. А утром заметила, что дверной запор открыт.
— Но кто-то должен был вызвать Иру? Криков под окнами мы не слышали. О телефонном звонке дежурная бы знала.
— Зачем было звонить дежурной? У Карташевой имелся сотовый телефон. Мы нашли в сумочке.
«Фризе! Вы теряете квалификацию, — с огорчением подумал Владимир, — в Ирочкиной сумочке лежал не пистолет, а сотовый телефон. Надо же так обмишулиться!»
— Вас это удивило? — Наверное, следователь почувствовал замешательство Владимира. Фризе все больше и больше проникался уважением к лейтенанту. Судя по молодости, он только-только начал службу. Но в его манере выстраивать свои вопросы, прятать среди, казалось бы, пустых, очевидных ключевые угадывалась природная интуиция. И особая хватка, без которой невозможен хороший следователь.
— Удивило, — подтвердил Фризе. — Когда мы вернулись вечером из ресторана, дежурная сказала, что Карташевой дважды или трижды звонил мужчина.
— Знаю.
— И еще. По дороге из ресторана Ира просила меня остановиться у телефонной будки в Зеленогорске.
— Кому она звонила?
— Я не спрашивал. Судя по тому, как быстро она управилась, абонент был занят. Или автомат не работал.
Фризе придумал этот эпизод в надежде, что лейтенант расскажет о том, что «выжало» следствие из Ириного телефона. Кому, например, сделала она последний звонок? Но лейтенант не собирался делиться с ним информацией.
— Карташева не говорила вам о своих близких в Москве? Домашний телефон молчит. Надо же сообщить о несчастье родным.
— Позвоните в Администрацию президента.
— Это еще зачем? — спросил лейтенант. Похоже, он воспринял совет Фризе как неудачную шутку.
— Там работает ее муж. Большой чин.
Владимир видел, как уходит краска с тугих, гладких щек следователя, а глаза, долю секунды назад проницательные, по-милицейски давящие, становятся тревожными. И даже беспомощными.
— Вы не шутите, Владимир Петрович?
— Какие тут шутки? Валентин Эмильевич Карташев близок к Самому. Наверное, в Ириной сумочке есть его служебный телефон. Правда, она мне говорила, что супруг последнее время пропадает за границей. В Швейцарии и Германии.
— Понятно. — Щеки лейтенанта медленно приобретали нормальный цвет. — Почему же никто мне об этом не сказал раньше? Дежурная, например? И вот что странно — такие дамочки обычно отдыхают в элитных санаториях. Здесь «Белые ночи» рядом.
— Ира поэтесса. Может быть, ей хотелось пообщаться с коллегами? Помните: «Девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества»?
— Ради этого она поехала с вами в ресторан?
Фризе промолчал.
— Простите, сказанул что-то несуразное. Вы не знаете, с кем еще общалась Карташева?
Владимир рассказал о белой «ауди». Его так и подмывало, сославшись на Ирочку, которая теперь уже не сможет ничего опровергнуть, сообщить следователю подробности — номер машины, имя ее владельца, его место в Ирочкиной жизни. Но осторожность взяла свое — показывать информированность было опасно.
— Моя соседка, Протулис-Проневич, наверное, сможет рассказать подробнее. Это она видела «ауди», видела ее владельца.
— Вы надолго приехали в Комарово?
— Купил путевку на десять дней. Сегодня — четвертый. И такой печальный.
— Да, не самый удачный денек. — Лейтенант положил перед Владимиром визитную карточку. Поднялся с дивана. — Соберетесь уезжать — поставьте меня в известность. У следователя прокуратуры наверняка будут вопросы. Где вас найти?
— В номере. Или на пляже.
Наблюдая за тем, как следователь убирает в кейс магнитофон, Фризе подумал: «Лейтенант и представить себе не может, какая начнется здесь нервотрепка, когда приедет Ирочкин супруг! Поставят на уши всех силовиков. А когда наткнутся на свидетеля по фамилии Фризе, будут очень удивлены».
Он подумал об Ирочкином кулоне с «тигровым глазом». Спросил:
— Драгоценности были при ней?
— Кулон? Нашли рядом. С оборванной цепочкой.
«Теперь милиция начнет искать белую „ауди“, — размышлял Фризе. — Для них Вячеслав Горобец не будет иголкой в стоге сена. Это вам не в одиночку прочесывать заросшие соснами дачные участки! Спросят дорожно-постовую службу, возьмут под наблюдение автозаправочные станции». Он еще раз похвалил себя за то, что не стал расспрашивать о машине Горобца у лейтенанта на трассе.
Лишь одно обстоятельство утешало сыщика — Лида, по ее словам, не обратила внимания на номера «ауди». От нее милиция не узнает, что они московские. Питер хоть и не столица, но белые красотки «ауди» и на его улицах мелькают. Будут проверять все.
Дело оставалось за малым — найти московского финансиста раньше милиции.
Не давали Фризе покоя и слова повара-грузина о том, что Горобца кто-то пасет. Но сейчас Владимир уже не был уверен, что следили за Вячеславом Николаевичем. Грузин видел слежку в тот момент, когда любовники проводили время вместе. После того, что случилось с Ирочкой, можно предположить, что следили за ней.
После беседы со следователем Фризе вернулся в свой номер. Побрился. В стареньком, облупленном по краям зеркале, висевшем над умывальником, он показался себе мрачным и потерянным. И осунувшимся. «Выше нос, Владимир Петрович!» — попытался он подбодриться, но улыбка получилась вымученной.
