Пучеглазый парень жалко кивнул и сел на корточки, спиной прижимаясь к двери. Ему полагалась лежанка между полками второго яруса, но на ней сейчас полулежал верзила с пятидесятым размером ноги, поскольку доска уложена была на его полку. Если эту лежанку откинуть, то свободное пространство в купе и вовсе станет с овчинку. Поэтому лучше пусть он сидит на полу…
Шароголовый пристально смотрел на Ролана, нервно пожевывая нижнюю губу, наконец спросил:
– Ты кто будешь?
– Тихон я. Честный арестант. И давай без вопросов, – небрежно поморщился Ролан.
– А если ты петух?
Тихонов так резко вскочил со своего места, что коренастый невольно зажмурился. Но Ролан не стал бить его. Он погасил скорость, плавно сел на свою полку.
– Ты, фраер, лучше меня не трогай. На мне столько жмуров, что ты мне в тягость уже не будешь. И срок у меня под самую завязку, четвертной неразменянный…
– И где ты фраера видишь? – злобно сощурился шароголовый.
– А кто ты такой, если у тебя ракушки на звездах!
Коренастый дернулся, как будто его прижгли паяльником.
– А это не твое дело! – злобно прохрипел он, пытаясь пошатнуть Ролана силой своего взгляда.
– Как это не мое? Ты базар начал, а не я. Ты спросил, я ответил. Теперь ты ответь. Кто ты такой? Ерш самозваный, или по ушам получил?
– Шар я, а не ерш. Погоняло у мен Шар.
Ролан про себя назвал его сдутым Шаром. Не смог шароголовый вынести тяжести его вопроса, потускнел. Что-то с ним неладно, поэтому и не хочет рассказывать о себе.
– Не знаю такого.
– А много ты знаешь? – свирепо посмотрел на него татарин.
– Тебя точно не знаю, – надавил на него взглядом Ролан.
– Да мне до колена, знаешь ты меня или нет!
– Баяз, осади! – одернул его Шар. – Нам здесь буза не нужна, понял?
– Я-то понял, – надулся татарин, косо глянув на Ролана. – Его счастье, что буза не нужна… Чо смотришь?
Баяз резко вскочил со своего места и накинулся на загорелого паренька, что лежал на второй полке.
– Давай на пальму, понял?
– Да пошел ты!
– Чо?!
Из рукава Баяза будто сама по себе выскочила заточка с похожим на шило клинком.
– Ща буркалы выколю!
Чувствовалось, что загорелый паренек хлебнул в этой жизни лиха, пообтерся в ней, обтесался, но все-таки его внутренней силы не хватило, чтобы сдержать напор бешеного татарина. Хотя Шар и сказал, что буза им здесь не нужна, но парень все же дрогнул и перебрался на багажную полку.
Вагонзак отправился в путь в тот же день. Конвой наконец опустил вниз фрамуги зарешеченных окон в коридоре, и в купе стал поступать свежий воздух.
Обед выдали сухарями, зато на ужин были горячие макароны с запахом прогорклого масла и чай. Ролан съел немного, а пить не стал вовсе. И без того хотелось до ветру, а для этого нужно было идти в сортир в конце коридора. Но такой подарок давали строго по расписанию.
Выход по нужде по своему размаху напоминал операцию по посадке в вагонзак – столько же шуму, разве что без собак. Конвойные наглухо перекрывали все гипотетически возможные пути-выходы, и заключенных по одному, с криками, руганью и улюлюканьем начали выпускать в сортир. Не важно, какого веса у тебя нужда – две минуты на оправку, и обратно в купе. Не успел, доходишь в штаны… А если чай в почках разыграется, если снова вдруг захочешь, терпи до утра…
Ролан думал, что поезд будет кланяться каждому столбу, но, как это ни странно, он шел без остановок. Одни сутки, вторые, третьи…
Первое время конвойные беспрестанно мельтешили перед глазами, ходили взад-вперед по коридору, наблюдали за заключенными. Но с каждым днем караульные появлялись все реже и реже.
На четвертые сутки поезд застрял на какой-то станции, простоял весь вечер, всю ночь и только днем продолжил путь. Тогда-то Шар и потревожил Ролана. Подсел к нему, заговорщицки глянул в глаза:
– Я смотрю, пацан ты правильный, стучать не станешь. Короче, дело такое…
Шар задумал побег. Непонятно, где он раздобыл фрезу с алмазным напылением, но факт оставался фактом – инструмент для этого и непреодолимое желание оказаться на воле у него были. Он ждал, когда караульные потеряют бдительность, ослабят надзор. И еще он хотел, чтобы Ролан занял место на втором ярусе, освободив свое место для татарина. Шар и Баяз должны были делать пролом в полу, а Ролану предлагалось встать на шухер.
Тихонов пожал плечами. Не верил он в благополучный исход столь сложного дела. И дно у вагона усилено, и караульные на каждой остановке осматривают днище, чтобы вовремя выявить намечающийся пролом. Но все-таки он освободил свою полку для Баяза, а сам занял место наблюдателя.
Но прошел почти целый день, прежде чем Шар и Баяз начали работу. Ролан уже собрался выяснять отношения, решив, что его кинули, когда фреза наконец-то коснулась металлического листа на полу…
Ролан кашлянул, увидев, как караульный открывает решетчатую дверь, отделяющую одну половину вагона от другого. Шар немедленно спрятал резак. Но к утру следующего дня в полу был сделан вырез размером с колесо джипа. Когда в коридоре появился караульный, дырку закрыли куском материи, цвет которой сливался с полом.
Караульный исчез, и работа продолжилась. К вечеру Шар и Баяз проломили пол, и в купе ворвался грохот железных колес.
– Твою мать! – выругался Шар.
Чересчур шумный перестук колес мог привлечь внимание караула.
– Давай на лыжи, быстрей! – чуть ли не в панике схватил его за плечо Баяз.
Дырку можно было забить куртками, накрыть ее, как раньше, материей, но страх перед караулом затмил им сознание. А тут еще поезд начал замедлять ход, это могло означать, что впереди станция и пробоину в полу могли заметить при внешнем осмотре вагона.
Первым собрался десантироваться Баяз. Неплотно сомкнутыми ладонями коснулся лица, прошептал короткую молитву, обмотал голову курткой, бросил в дыру свой хабар, а затем и сам втянулся в нее вниз головой. Какое-то время он висел под вагоном, а потом рухнул на железнодорожное полотно. Крик ужаса утонул в грохоте колес так же быстро, как брошенный в воду топор.
Следующим из вагона вывалился Шар, за ним – Усик, загорелый паренек с хищным выражением глаз; четвертым в грохочущий кошмар выскочил пучеглазый Ботинок. Верзиле с пятидесятым размером пришлось трудней всего, но все-таки он смог вылезти из вагона.
Задастый Батон даже не пытался нырнуть в убийственную прорубь. И Ролан остался на своем месте. Двадцать пять лет в неволе – это все-таки жизнь, а в этой авантюре он нашел бы верную смерть. Прыгать под поезд на ходу – забава для патологических самоубийц.
Поезд остановился, и тут же в коридоре появился караульный. Он мгновенно обнаружил пропажу арестантов, поднял тревогу. Ролан с невозмутимым видом лежал на втором ярусе, но конвой не оценил это его благодушие. Бить его не стали, но впихнули в карцер, где и без него было уже тесно.
Беглецов нашли довольно быстро, у самого железнодорожного полотна. Баяз сломал шею, Шар – позвоночник; у верзилы был раздроблен череп, Усика перерезало колесом, и только Ботинок получил травмы, совместимые с жизнью. Он сломал обе ноги и далеко уползти не смог; его взяли метрах в ста от железной дороги.
Поезд тронулся в путь. Заключенным не сообщали, куда их везут, но состав проходил мимо железнодорожных вокзалов, и было слышно, как диктор объявлял станции. Челябинск, Курган, Омск… Все-таки сдержал свое слово Храпов, когда обещал Ролану холодную Сибирь. Пока что поезд шел через западную ее часть, а там, глядишь, и до восточной доберется.
В карцере Ролана приняли враждебно, пытались определить ему место на полу – пришлось предъявлять права человека, отпечатавшиеся на костяшках пальцев. Одному зэку он разбил нос, другому едва не сломал руку. Не он был виноват в этом, а законы решетчатых джунглей, в которых он оказался…
Пролом в полу заделали досками, но это несерьезный ремонт, поэтому камеру решили не заселять. Поезд продолжал двигаться на восток. На одной из остановок вагон немного разгрузили, и в карцере с Роланом остался только один сосед. Чем дальше в Сибирь, тем прохладней становилось в вагоне. Условия все комфортнее, но конечный пункт все ближе. «Мой номер двести сорок пять. А я домой хочу опять…» Но дом Ролану мог сейчас только сниться. И Аврора тоже. Может, она и предала его, но все-таки он любит ее. Потому и не ушел в побег, чтобы не мешать ее будущему, а может, и настоящему счастью с кем-то другим.
На ужин подали горячий чай, Ролан не смог отказать себе в удовольствии приговорить кружечку, а к вечеру невыносимо захотелось по нужде. Но долго терпеть не пришлось. Конвой организовал вечернюю оправку, и Ролан смог проветриться в грохочущем туалете.
Он выходил из нужника, когда поезд вдруг резко затормозил. Ролан не смог удержаться на ногах, навалился на конвойного, молодого парня с прокуренными усами, и вместе с ним рухнул в проход. Но и это было еще не все. Вагон снова тряхнуло, на этот раз гораздо сильней, он стал переворачиваться, но набок так и не завалился, замер, оторвав от рельсов правые колеса.
