– Хлебнуть успел? – осведомился Бонифацкий.
– Уже и пивка дернуть нельзя? В качестве обезболивающего средства.
– Гильотина, – твое обезболивающее средство.
– Чего-чего?
– Ладно. – Вообще-то Бонифацкий готов был держать пари, что идиоту налила стаканчик-другой сама Юлия, перед тем как они из-за чего-то поцапались. Например, из-за слишком длинных лап телохранителя, или, напротив, до-обидного коротких. Но, он не был настроен заниматься выяснением подробностей. Ему и без того хватило неприятностей на сегодня, на завтра, и, пожалуй, на всю неделю вперед. Если ваша женщина не дура погулять, а вы ревнивы, но еще не подготовили себя к тому, чтобы выпустить ей кишки, как Отелло Дездемоне, не следует падать ей, как снег на голову, раньше срока возвращаясь с работы или из командировки, вот и все. – Ладно, – повторил Бонифацкий. – Здорово, говоришь, шумела?
– Мрак…
– Давно утихомирилась?
– Минут двадцать как – ни гу-гу.
– Значит, успокоилась? Вот и славно, вот и хорошо, что успокоилась. Давай сюда ключи, Славик, и иди-ка ты, дружок, погуляй.
Как только Белый, передав ему связку, исчез за углом, Боник прильнул ухом к двери. В спальне царила абсолютная тишина.
«Заснула, что ли?» – подумал Бонифацкий, переступая с ноги на ногу. Тупая боль из мошонки распространилась в низ живота, но Боник все еще рассчитывал поправить положение, не без помощи Юлии. Он постоял минуты три, тщательно прислушиваясь, но из комнаты не доносилось ни звука. Тогда он осторожно стукнул пару раз по двери костяшками указательного и среднего пальцев. Это не принесло никаких результатов. Та же тишина, нарушаемая лишь грубыми голосами головорезов за столом, доносящимися снизу, с первого этажа.
– Детка? – ласково позвал Бонифацкий. – Юленька? Это я. Открой.
Если она и услышала его, то не подала виду.
– Ну же, хорошая, не дуйся. Мы одни… Пойдем, я приказал накрыть столик – в сауне.
Она снова проигнорировала призыв. «Неужели все-таки надралась как сапожник, и спит?», – мелькнуло у Бонифацкого, и он почувствовал легкое пока раздражение, нарастающее вместе с болью в паху. Что-то, а выпить она была не дура, а, перепив, проваливалась в сон, беспробудный, как летаргия.
– Детка? – повторил Бонифацкий. – Сладенькая? Хватит дуться, пусти меня. Открой, слышишь?
«Только не говорите мне, что она спьяну повесилась… Или вскрыла себе вены лезвием „Шик“ от бритвенного станка. Наглоталась таблеток, что тоже весьма вероятно». – Юля, время от времени, глотала кодеин или его производные,[70] Витряков об этом знал, но ему было плевать, поскольку он сам давно уже был в системе. Когда у вас раз в три дня носом хлещет кровь, а печень буквально дышит на ладан, потребители таблеток представляются чуть ли не юными пионерами, у которых, выражаясь словами известной попсовой песенки, все лучшее конечно впереди.
– Юля? – как можно более ласково позвал Бонифацкий, одновременно вставляя ключ в замочную скважину и, при этом, посматривая по сторонам – не идет ли кто. Вряд ли боевики Витрякова стали бы разгуливать в этой части дома, они пили и ели на первом этаже, тем не менее, не стоило терять голову. Механизм щелкнул, стальной язычок покинул пазы. Вацлав Збигневович налег на ручку, аккуратно толкнул дверь от себя. Но, не тут-то было. Судя по всему, она оказалась заперта изнутри на щеколду.
– Вот те раз, – пробормотал Боник раздосадовано. – Эй, детка, ну что за дела?! Сладенькая, не дури, открой своему папику. У него кое-что есть для моей сладенькой конфеточки. Ну, пожалуйста. Я же не хотел ссориться, тем более, в такой день. Уже и баньку натопили. Для нас.
– Пошел на х…! – неожиданно раздалось из-за двери. Боник едва не подпрыгнул от неожиданности.
– Ну, знаешь, это переходит все границы, – начал Бонифацкий, покраснев, словно ему залепили пощечину.
– Пошел на х… урод! – Затем что-то, вероятно, пустая бутылка, врезалась в дверь с ее стороны и лопнула, прозвенев на прощание осколками.
– Чтоб ты сдох, недоносок, – с истерическим смешком добавила Юлия. – Чтоб у тебя член отпал, мурло! Чтоб тебя, мудака, пацаны Огнемета зарезали!
Вздрогнув, Бонифацкий отступил на шаг и почесал за ухом. Судя по заплетающемуся голосу, Юлия не теряла времени даром, подкрепившись из каких-то своих запасов, которые предусмотрительно заготовила в комнате. Теперь она почти не вязала лыка, а в таком состоянии от нее вообще разумно было держаться подальше. Насколько ее успел изучить Бонифацкий, следующей стадией должен был стать напоминающий беспамятство сон, который обыкновенно длился часов десять-двенадцать.
– Слышал меня, пидор?! – завизжала она прямо под дверью, и Боник решил, что больше не хочет ее открывать. По-крайней мере пока гребаная алкоголичка не протрезвеет, а это случится не скоро. – Пошел на х… паскуда!
«Ну, я тебе устрою, когда проспишься, – пообещал Боник, медленно удаляясь от двери. – Завтра, сучка, поговорим».
* * *
В подвале Бонифацкого ждал Жора. Обогревающий парилку котел Болерьяна[71] деловито попыхивал, пожирая буковые полешки. В сауне было чисто, тепло и уютно. Аккуратно сервированный столик с ужином и застланный теплым пледом диван подняли ему настроение, хоть визгливый голос Юлии, отправляющей его по весьма несимпатичному адресу, еще звучал в голове.
– Молодец, – похвалил Жорика Боник, переступая порог. После царящего в коридоре полумрака он даже прищурился с непривычки. Множество растровых светильников в подвесном потолке, объединив усилия, тянули на маленькое солнце.
– Рад стараться, Вацлав Збигневович, – по-военному отвечал Жора. Боник подумал, что он и сам, должно быть, рад оказаться подальше от пьянствующих наверху боевиков. – Тамаре сказал, чтобы пришла?
– А то как же, Вацлав Збигневович. Будет с минуты на минуту.
– Вот и хорошо, – Боник уже хотел прихлопнуть за собой дверь, но придержал руку, остановленный неожиданной и довольно неприятной мыслью. – Слушай, Жора, – проговорил он, показав пальцем в направлении дальнего конца коридора, туда, где вдали мерцала лампа дневного света, одинокая, как какой-нибудь автоматический маяк на океанском рифе. За ней коридор сворачивал под прямым углом. За поворотом располагалась дверь ледника, согласно распоряжению самого Бонифацкого временно превратившегося в мертвецкую. Еще дальше находился винный погреб, заставленный маленькими и большими бочками, и, наконец, в самом конце коридора – несколько комнат, в одну из которых вчера поместили Андрея Бандуру. – Слушай, Жора, трупы в ледник перенесли?
– Обижаете, Вацлав Збигневович. Еще днем, как вы приказали. Как ливень начался. Куда их теперь девать?
Боник пожал плечами. По его лицу было видно, что он и сам пока не представляет, как быть с таким количеством тел. Как ни дружи с местной милицией, даже ей будет непросто прикрыть на это глаза.
– Придумаем что-нибудь, – рассеянно пробормотал Бонифацкий, и вздохнул. – «Например, оформим покойников, как членов большой спелеологической экспедиции, пострадавших вследствие нарушения техники безопасности. А что, хорошая идея». – Бонифацкий выдавил из себя кривую улыбку. – Вот что, Жора. Ты мне лучше скажи, что это в коридоре со светом? Кто-то лампочки выкрутил? Так вроде бы, бомжей тут нет. Ноги переломать в потемках, раз плюнуть. – Боник снова с опаской покосился в дальний конец коридора. Он напоминал ему грот, или вообще тоннель в преисподнюю. Мысли об изуродованных трупах, уложенных за поворотом в штабель, естественно, подчеркивали это впечатление.
– Так ребята Леонида Львовича повеселились, – пояснил Жора. – Еще днем, когда за тем парнем пришли, который там в гипсах лежит. Перебили, со злости, когда Док их шугнул.
– Ясно, – вздохнул Бонифацкий. – А новые лампы вкрутить слабо?
– Виноват, Вацлав Збигневович. Забегался.
– Сделаешь.
– Понял. Только за стремянкой схожу.
– Сначала разыщи-ка мне Славика, и пускай подежурит у Юлиной двери. Чтобы она спьяну не натворила чего-нибудь.
– Белого? – уточнил Жорик. Бонифацкий кивнул.
– Ясно, Вацлав Збигневович.
– И сюда, кстати, никого не пускай, – добавил Боник, поморщившись, потому что измученная мошонка дала о себе знать, послав целый болевой пучок в мозг. – Пришли мне, пожалуй, Желтого, пускай караулит, чтобы никакая сволочь не приперлась без спросу. Ну, ты меня понял.
– А если что случится, Вацлав Збигневович? Непредвиденное?
– Ничего не случится, – заверил Бонифацкий, совершенно справедливо полагая, что чертов день рождения Витрякова исчерпал запасы неприятных сюрпризов на имениннике. Впрочем, Жорик, вероятно, был все же прав, не лишним было подстраховаться. – Если, не дай Бог, что-то пойдет не так, – добавил он, – то докладывай немедленно, конечно.
