— Можешь не волноваться — Том ничего не заметит.
Все втроем они пошли провожать главу семейства до автомобиля, ночевавшего у дома, на обочине тротуара. Девочки с двух сторон держались за руки отца. Джинни шла поодаль, улыбаясь тому, как счастливо светится лицо Джонни Фонтейна. Прощаясь, он по очереди подкинул девочек в воздух и обеих расцеловал. Потом приложился губами к щеке бывшей жены, сел за руль и стремительно укатил. Долгие проводы были не в его характере.
Секретарь Джонни сработал безупречно: автомобиль с шофером уже ждали, готовые выехать в Лос-Анджелес. Вместе с секретарем в машине сидел один из рекламных агентов фирмы. Джонни пересел из своего автомобиля во взятый напрокат, рядом с шофером, и они немедленно тронулись. А в аэропорту секретарь с помощником благополучно встретили Тома Хейгена. Том тоже уселся в машину, они с Джонни обменялись рукопожатиями и тотчас же вернулись домой.
Когда наконец они с Томом остались один на один в гостиной, напряженность между ними словно витала в воздухе. Джонни был злопамятен и никак не мог простить Тому, что тот не давал ему достучаться до Крестного в худые времена, перед свадьбой Конни. Между прочим, Том даже не счел необходимым извиниться перед ним за это или как-то выразить свое огорчение. А у Тома на этот счет действительно не было никаких терзаний, он честно выполнял свой долг, служил громоотводом, чтобы люди, впавшие в немилость, таили обиду не на дона, а на него. Такая работа, ничего не поделаешь.
— Твой Крестный отец поручил мне еще кое в чем помочь тебе, — сказал Том Хейген. — И я хотел бы закончить с этим до Рождества.
Джонни пожал плечами:
— Картина готова. Режиссер-постановщик вел себя со мной вполне достойно. Сцены, где я играю, — центральные, так что при монтаже Уолес все равно не сможет их полностью вырезать. Не станет же он собственными руками калечить фильм ценою в десять миллионов из чистой вредности? Теперь все зависит от успеха картины. Что скажут критики, примет ли публика, понравлюсь ли я.
Хейген спросил сдержанно:
— Растолкуй мне, награда Академии действительно столь важна для карьеры киноактера или имеет больше декоративное значение, а на судьбе особо не сказывается? — он помолчал и, спохватившись, выразился уклончивей: — Не исключая того, разумеется, что признание и слава всякому лестны.
Джонни весело усмехнулся:
— Кроме тебя и моего Крестного, — вам слава не к чему… Здесь все сложнее, Том. Академическая премия дает возможность ее обладателю лет десять быть на самом верху, Имея «Оскара», он сам выбирает по вкусу роли, потому что от предложений отбоя не будет. Ведь режиссеры и продюсеры уверены, зритель пойдет на имя, отмеченное Академией. Конечно, сама премия еще не все, но лучшей ступеньки для карьеры не отыскать. Сейчас у меня появился шанс. Я ведь не считаю себя большим артистом, я не более, чем популярный певец. Но последняя роль может оказаться для всех неожиданностью, а сыграл я ее в полную силу, можешь мне поверить.
Том Хейген посмотрел на Джонни пристально:
— Крестный отец считает, что твой шанс на премию ничтожен — исходя из сложившейся ситуации.
Джонни Фонтейн вспыхнул:
— Что ты плетешь, черт побери! Картина еще не смонтирована, никто ее не видел. Дон не имеет к кино никакого отношения. Неужто ты и вправду прилетел сюда за три тысячи миль, чтобы сообщить мне всякую чушь? — В его голосе зазвенели слезы досады.
Хейген искренне расстроился:
— Джонни, — сказал он, — я действительно ничего не смыслю в кино и во всем, что вокруг нагорожено. Меня ведь послал сюда дон, не забудь об этом. Но он постоянно возвращается к твоим делам, беспокоится за тебя и за твое будущее. Ему кажется, что сам ты не выстоишь, и надо решить твои проблемы окончательно. Потому он и послал меня. Пора тебе повзрослеть, Джонни, и перестать рассуждать о себе как о певце или актере. Прежде всего ты должен быть мужчиной, быть своим собственным режиссером и продюсером.
Джонни Фонтейн истерически расхохотался и плеснул виски себе в стакан.
— Если «Оскар» от меня уплывет, мужских качеств во мне останется не больше, чем в моих собственных дочках. Голоса у меня больше нет, иначе я протянул бы на мюзиклах какое-то время. А так… Пропади оно все пропадом! А откуда Крестный отец может знать, дадут ли мне «Оскара»? Нет, я верю ему, конечно, он всегда знает, когда говорит. Хотя все равно не понимаю.
Хейген закурил:
— Нам стало известно, что Джек Уолес не станет тратить денег на поддержку твоей кандидатуры в Академии. Более того, он уже проинформировал всех, что ты не достоин премии, что у него есть другие кандидатуры. И на того, другого парня, не жалеет рекламы. Да и просто покупает голоса: кого — наличными, кого — услугами или девочками. В средствах он не привык стесняться. И делает это так, чтобы не навредить самой картине, ее кассовому успеху. Значит, картина может пройти на «ура», а ты при этом останешься в тени.
Джонни Фонтейн выслушал Тома, опустив голову ниже плеч. Налил себе еще виски, поперхнулся, глотнул воздух и сказал обреченно:
— Тогда мне хана.
Хейген, внимательно наблюдавший за его действиями, неодобрительно покривил губами:
— Едва ли ты найдешь свой потерянный голос на дне стакана.
— Катись на легком катере, — огрызнулся Джонни. Лицо Хейгена окаменело.
— Ладно, — сказал он, — буду относиться ко всему этому только с деловой точки зрения.
Джонни протрезвел. Поставил стакан на стол, прошелся по комнате, подсел к Хейгену.
— Прости меня, Том! Ей-Богу, я идиот. Срываюсь на лай, потому что больше всего на свете хотел бы пришибить этого подонка Уолеса, я боюсь сознаться в этом Крестному отцу, — слезы стояли в его больших глазах.
Ища выход отчаянию, он швырнул пустой стакан из-под виски в ближайшую стену, но тяжелое литое стекло даже не треснуло, и стакан снова подкатился к ногам Джонни, как бумеранг. Тот уставился на него в бессильной ярости, потом расхохотался:
— Дожил, докатился! Господи, помилуй…
Он опять прошелся по комнате и вернулся назад, сел напротив Хейгена.
— Знаешь, мне очень долго везло, — сказал он. — Все желания сбывались будто сами собой. А потом я развелся с Джинни и судьба от меня отвернулась. Голос пропал, пластинки перестали быть популярными, меня больше не приглашали сниматься, да и Крестный отец вдруг рассердился. Ни по телефону говорить со мной не хотел, ни к себе не пускал, когда я бывал в Нью-Йорке. Вечно на моем пути к нему оказывался ты, и хотя я понимал, что это он велел, злился на тебя. Не на него же злиться? На него невозможно злиться, как на Господа Бога. Вот я и срывался все время на тебя, хоть ты не виноват. Но я все понимаю, Том, честное слово. Хочешь, чтобы доказать тебе и чтобы ты меня простил, я с этой самой минуты брошу пить — пока голос ко мне не вернется? Хочешь?
Он говорил так искренне, что Том забыл о своем отношении к Джонни. В нем и правда есть что-то подкупающее, не зря же дон так привязан к своему беспутному крестному сыну. Том сказал:
— Забудем об этом, Джонни. Замнем для ясности.
Его смутила не только искренность раскаяния Джонни — он все же был актер, хоть и не самый великий. Тому Хейгену показалось, что Джонни просто боится, как бы советник не настроил против него Крестного отца. Разумеется, такого быть не могло — в своих симпатиях и антипатиях дон руководствовался исключительно собственными соображениями. Но страх придал глубины раскаянию Джонни.
— Зря ты впадаешь в отчаяние, — сказал Хейген. — Дело еще поправимо. Дон говорит, что может расстроить замыслы Уолеса и устранить препятствия на твоем пути к «Оскару». Но, с его точки зрения, полностью твоих проблем премия Академии не решит, Хватит ли у тебя сил и мужества самому взяться за кинобизнес? Сможешь ли ты наладить производство картин?
— Неужели Крестный отец сумеет раздобыть для меня «Оскара»? — недоверчиво спросил Джонни. — Каким это образом, черт меня побери?
Хейген отрезал:
— В то, что Уолес может всех купить и продать, ты поверил не задумываясь. А по поводу дона сомневаешься? Ну, раз сомневаешься, я готов доказать тебе, что твой Крестный обладает гораздо большими возможностями, чем этот самый Джек Уолес в сферах, где Джека Уолеса и на порог не пустят. Ты хочешь знать, каким образом приз Академии окажется у тебя? Изволь. Он руководит — через зависимых от него людей — профсоюзами во всей кинопромышленности, а следовательно, члены жюри, или почти все члены жюри, так или иначе тоже находятся под его контролем. Естественно, человеку с улицы или ничего не представляющему из себя актеришке «Оскара» все равно дать не могут, премию действительно надо заслужить. Твой Крестный не приставит пистолет к затылку членов жюри и не будет диктовать им: «Отдайте премию Джонни Фонтейну, а не то птичкой полетите со своих мест!» У твоего Крестного мозгов много больше, чем у поганца Уолеса, и возможности его гораздо шире. Он не станет прибегать ни к подкупу, ни к физическому воздействию, все подобные меры недорого стоят. Он сумеет убедить всех, от кого что-то зависит, что в их же интересах голосовать за тебя, что это совпадает с их собственными желаниями. Иначе и быть не может. Так что, поверь мне на слово, дон может устроить для тебя «Оскара», а если уж он не станет этого делать, самому тебе никогда не получить.
