Мамина косметика делает мое лицо по крайней мере лет на пять старше.
— Ну, конечно. Делайте свое дело, юная леди. Вы, наверное, студентка?
— Да, сэр. Простите за беспокойство.
Я тащу тележку в ванную, потому что в двери опять кто-то стучит. Если это настоящая горничная, нужно действовать немедленно. Дверь ванной закрылась за мной. Я слышу, что это не горничная. Это пришла какая-то женщина. Они говорят на языке, который я понимаю. Они говорят по-русски. Ну, еще бы!
— Эти снимки ты взяла из его кармана? — Это говорит мужчина.
-Да.
— Значит, задание они выполнили. Здесь все трое. Но кто уничтожил группу?
Спроси чего-нибудь полегче, мистер.
— Когда я приехала туда, уже никого не застала. Трупы лежали только наших. Те куда-то пропали. Их слишком быстро убрали, но остались следы крови и следы от протекторов машины, которая приехала. Я не понимаю.
— Странно все это. Если допустить, что был еще кто-то... Но на фотографии все трое мертвы, она не могла стрелять, она убита наповал. Вот, отверстие посреди лба. А если нет — тогда это просто спектакль. Кто тогда фотографировал? Ты смотрела следы?
— Там никого другого не было.
— Ну что же, будем считать, что они перебили друг друга.
— Нет. Юрия кто-то допрашивал. У него отрезан мизинец, — женщина встала, я слышу ее шаги. — Там кто-то был. Но, видимо, вовремя не успел. Они все уже были мертвы.
— Тогда надо немедленно уходить отсюда.
— Именно это я и хотела тебе предложить.
Я выкатываю из ванной тележку. У меня в руке револьвер. Им этого хватит. Пусть бы даже и услыхали выстрел. А они не обращают на меня внимания, упаковывают вещи.
— Все готово. О, вы уже уезжаете? Мне сказать портье, чтобы он помог вам с багажом?
— Нет, спасибо, не стоит. Я сам.
Он дает мне бумажку в пять баксов. А я стреляю в него, потом — в женщину. Не очень громко, небольшой калибр, но тут не надо большего. Я быстро сбрасываю с себя чужие тряпки и бегу в ванную смывать краску. Тушь безжалостно жжет мне глаза, черт ее дери!
Он жив. Я не хотела ему легкой смерти. Он жив. Я берусь за телефон. Голос дядюшки Макса спрашивает:
— Керстин, ты где?
Но я не могу ему сказать. Я плачу. Я знаю, что мамы больше нет. И Стивена. Господи, боже, что мне скажет папа?
Через некоторое время дверь открывается и входит Мицуко. Она прижимает меня к себе, и я уже не могу сдерживаться. Я начинаю кричать. То, что сидело, сжавшись, у меня в груди, вырвалось на волю. Мицуко колет мне что-то, но я так кричу, что лекарство, наверное, не подействует. Однако подействовало.
...Когда я проснулась, все уже закончилось. Приехал папа, маму и Стивена похоронили. Наверное, допросили Кубова.
Его смерть, скорее всего, была не из легких. Но мне-то что?
— Ты действовала безупречно, — дядя Макс держит мою ладонь. — Но отныне — все. Задание такое: ты будешь учиться жить там. Ты должна стать там своей, поэтому поедешь в Лос-Анджелес и будешь ходить в школу. В лучшую школу. А здесь, на базе, тебя уже нечему учить.
Я молчу. Я теперь всегда молчу, мне стало все равно. Мой мир уничтожили. Так имеет ли значение, где жить? И жить ли вообще?
— Керстин... — дядя Макс немного растерян. — Скажи хоть что-то, милая. Только не молчи вот так.
— Я не знаю, что говорить. Я осталась жива, потому что убили Стивена. Его кровь попала мне на блузку, поэтому удалось их обмануть. Я жива, потому что Стивен умер. Но он же был еще такой крохотный. Он же никому не сделал никакого зла, не то что я. Так почему?
У дядюшки Макса растерянный вид. Я впервые вижу его таким. Потому что он всегда все знает лучше самого Господа Бога, а сейчас он — просто немолодой, растерянный человек, который не может справиться с ребенком. Но я уже не ребенок. Я выросла.
— А папа очень сердится на меня?
Он не пришел меня навестить. Я знаю почему. Он считает, что я воспользовалась смертью Стивена, чтобы остаться в живых. Да, я воспользовалась. Я виновата.
— Папа? — Дядя Макс совсем уж растерялся. — За что?
— За Стивена. — Какие эти взрослые бывают туповатые! — За то, что я сделала.
— Что ты, детка! Он был ужасно рад, что ты жива. Но он сейчас... ему нужно немного побыть одному.
— Когда мне уезжать?
— Некуда спешить. Потом решим. Отдыхай.
Он уходит, а я снова смотрю в потолок. Папа сердится на меня. Он все понял.
...Что можно сказать о Лос-Анджелесе? Сюда едут со всего света — за успехом и славой кинозвезд, но не многие получают желаемое. Мне все это неинтересно. Эта проклятая школа, в которую я должна таскаться, здорово действует на нервы. Правда, никто меня здесь не трогает, но и дружбы я ни с кем не завела. Поэтому мы разлучились без сожалений — я и школа. Университет тоже ничего не привнес в мое мироощущение. Разве что секс... Но есть вещи поинтереснее. Те, которыми я занимаюсь иногда по просьбе дядюшки Макса. Он все такой же, как и раньше, только теперь у него есть заместитель, Кен Вилмер. Наверное, дядя готовит себе замену, но, на мой взгляд, все это попусту. Кен не годится для этого дела, кишка у него тонка и через край шакальих замашек. И слишком неравнодушен он к женщинам. Мне, во всяком случае, прохода не дает при каждой встрече. Только мне-то как раз совсем не до него. Я собираюсь использовать свои навыки в личных целях, а Кен Вилмер пусть катится в задницу.
— Простите, я вас не заметил, — высокий темноволосый мужчина в темных очках поднимает с пола мою сумочку. — Я не сильно толкнул вас?
— Нет, ничего страшного. Просто... мне немного дурно. Я сама виновата, просто хотела где-то присесть и налетела на вас.
О, его голос! Я с детства мечтаю о нем.
— Я могу вам чем-то помочь? Я на машине, отвезу вас домой, если вы не против.
Да, любовь моя, у тебя теперь много времени, потому что из-за твоих выходок и неприятных историй, в которые ты постоянно влипаешь, тебя совсем перестали приглашать сниматься. А ведь ты даже от наркотиков вылечился. Но здесь, в Голливуде, жестокие правила игры: сделал паузу, зритель тебя забыл — и все, вышел в тираж.
— Если вам не трудно. Потому что у меня немного кружится голова.
Он уверенно ведет машину. Я вижу его руки — такие красивые мужские руки! Я мечтала о нем. Он никогда не узнает, что я все подстроила.
— Хороший дом, вы здесь живете? Или гостите у кого-то?
— Я живу здесь совсем недавно. Может, выпьете что-нибудь? О, простите, мне немного дурно... Может быть, в другой раз.
— Я провожу вас. Если вам станет плохо в лифте, вы можете стать жертвой преступников. Даже в таких домах это иногда случается. У меня волосы дыбом встают, когда я слушаю криминальную хронику.
Я чувствую его руки, запах его кожи. У меня кружится голова. Наконец я смогу составить о нем собственное мнение. Только оно никак не повлияет на мои чувства, разве что он окажется гнилой дрянью. Но я знаю, что он не такой. Просто очень вспыльчивый и увлекающийся.
— Может быть, стоит позвать доктора?
Мы поднимаемся наверх, и он так близко, что я почти счастлива.
— Не знаю. Со мной иногда такое случается. Я еще не полностью восстановилась после болезни. Вернее, травмы. Разбилась на машине.
Он тоже несколько раз попадал в автокатастрофы, в основном по пьяной лавочке, и последняя из них положила конец его карьере героя-любовника. По-моему, его внешность только выиграла, но продюсеры так не думали. Он стал исполнителем ролей негодяев и психопатов. Темный ангел... Мой темный ангел.
— Это плохо. Но я по опыту знаю, что все скоро пройдет.
— Вам приходилось попадать в аварии?
— К сожалению. Это ваша квартира?
Мы стоим около двери. Пора. Я пошатываюсь, и у меня, наверное, вид не очень. Я по роду своей деятельности тоже актриса. Все кинодивы позеленели бы от зависти при виде моего мастерства. Но в жизни все эти штуки проделывать интереснее, чем перед камерой.
— О боже, вам совсем плохо? Я могу вам помочь? — Он немного испуган.
— Если вам не трудно, вот здесь, в сумочке, ключи. Я должна прилечь, но не могу...
Я съезжаю по стене на пол. Все. Он открывает дверь.
— Я сейчас поднимусь. Простите, это так неприятно. Вы идите, я же не могу вас задерживать вечно. Я уже как-нибудь сама. Вы мне и так помогли, вы были слишком добры ко мне, а у вас, наверное, дела...
Я пробую встать и падаю. Он склоняется ко мне и поднимает на руки. Ого, парень, сила еще есть! Вешу я не так уж и мало. Он несет меня в гостиную, кладет на диван, снимает с меня обувь, потом возвращается к двери, закрывает ее на замок и идет в ванную. Но это будет уже немного слишком — хотя почему бы и нет?
Холодная вода льется на мои щеки — нет, это его ладони. Я хотела его всегда.
— Простите меня.
— Здесь нет вашей вины, — его глаза такие... невероятные! — Просто вам еще нельзя выбираться в магазины. И переутомляться.
— Да, но очень хотелось. Я просто не смогла устоять.
