— А тебя это каким боком касается?
— Ты приехал в такую даль. Был уже на месте, на нужной улице, в нужном доме. И ты уж точно мог постучать еще в несколько дверей хотя бы ради того, чтобы оправдать поездку.
Я в изумлении уставился на нее.
— А ведь верно, — поддержал ее Томас, с неодобрением глядя на меня. — Почему ты так небрежно отнесся ко всему? Эх, надо было мне самому отправиться туда вчера.
— Надо было, — съязвил я, — и еще через пару недель ты бы как раз оказался на Очард-стрит.
— Но я по крайней мере хоть что-то выяснил бы. А получилось, как в тот, другой раз, когда у человека в окне возникла проблема.
— В какой другой раз?
Но Томас словно забыл о своей последней фразе и продолжил:
— Ты даже не попытался провести расследование. И уж конечно, тебе далеко до стандартов Центрального разведывательного управления. Не представляю, как бы они отреагировали, узнав об этом.
— Им бы это не понравилось, — поддакнула Джули.
— Сдаюсь. — Я поднял руки вверх. — В следующий раз ты можешь сам сесть в поезд и отправиться в Нью-Йорк, чтобы изображать Арчи Гудвина и собирать улики. А я останусь дома и буду ухаживать за орхидеями, как Ниро Вульф.
— Какой еще Арчи? При чем здесь орхидеи?
— Но я сделал все, что мог, Томас. Честное слово. В Интернете нет ни одной публикации о том, что кого-то убили в этом доме. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, — просто забыть обо всем.
Я достал из кармана распечатку, скатал ее в шарик и метнул в корзину для бумаг. Брат проследил, как комочек упал на дно корзины, и с упреком посмотрел на меня.
— Это получилось немного по-хамски, — заметила Джули.
Я бросил в ее сторону выразительный взгляд. Наверное, так оно и выглядело, но у меня выдался очень долгий день, и я смертельно устал. Казалось бы, у Томаса появился хороший повод поддержать Джули, однако его следующая реплика оказалась неожиданной:
— Мне не нравится мистер Прентис.
Я вздрогнул.
— Что? Чем тебе не угодил мистер Прентис?
— Он заставляет меня делать то, чего мне не хочется.
— Объясни, что произошло?
— Он собирался увезти меня обедать, а я не хотел.
— Сегодня? Он был здесь?
Брат кивнул:
— Да. Схватил меня, чтобы заставить идти с собой, и тогда я ударил его.
Я сделал шаг вперед и положил ему руку на плечо.
— Как, Томас? Ты ударил Лена Прентиса?
— Да. Но только чуть-чуть.
Он даже встал из кресла, чтобы показать, как это случилось. Взял мою руку и положил себе на запястье.
— Мистер Прентис схватил меня вот так, а я стал вырываться и попал ему по лицу.
Томас продемонстрировал все в замедленном движении, лишь слегка коснувшись моей щеки ладонью.
— Ты ударил Лена Прентиса по лицу?
— Мне он не нравится. И никогда не нравился.
— Но, Томас, это не повод, чтобы бить людей.
— Я же показал тебе, как он схватил меня. И я ударил его не сильно. У него не пошла кровь, он не заплакал, и вообще…
— Что же он сделал?
— Уехал.
Я вздохнул. Никогда больше не смогу я оставить брата одного. По крайней мере на целый день. Прежде чем продать этот дом и вернуться в Берлингтон, мне придется переселить Томаса куда-то, где он будет находиться под наблюдением персонала. И меня не могло не тревожить, что за короткое время брат дважды пустил в ход физическую силу. Сначала он подрался со мной. А теперь дал пощечину Лену Прентису. Впрочем, следовало признать, что оба раза его спровоцировали.
— Томас, — сказал я, — все это не похоже на тебя. Не в твоем характере.
— Знаю, — отозвался он, усаживаясь в кресло и устремляя взгляд на монитор. — Обычно я хороший.
Брат принялся щелкать «мышью» и замолчал.
Джули взяла меня за руку.
— Пойдем, — произнесла она. — Мне кажется, нам обоим не помешает чего-нибудь выпить.
— Кто такой Лен Прентис? — спросила Джули, когда я достал из холодильника пиво.
Я рассказал ей о нем, и она вспомнила, что видела его на похоронах.
— Томас никогда не любил его, — заметил я.
— Зачем ему вдруг понадобилось пытаться вытащить твоего брата из дома на обед?
— Я и сам не понимаю. Видимо, Лен никак не может уразуметь, что не все люди созданы одинаковыми и что не все проблемы решаются просто. Он, например, считает, что если Томас слышит голоса, то ему надо воспользоваться берушами, а его больная жена должна мобилизовать энергию и отправляться в путешествия вместе с ним. «Преодолей себя!» — вот его девиз.
— Да, мне знаком подобный тип людей.
— Может, мне следует позвонить Лену. Узнать, сильно ли он расстроился. Но сегодня уже слишком поздно. Подождем до завтра. Только этого нам не хватало!
Мы стояли в кухне, прислонившись к разделочному столу, и молчали. Потом я произнес:
— Я должен поблагодарить тебя за доброту к Томасу, за то, что свозила его поужинать и разрешила попользоваться айподом.
— Вот! Мы снова возвращаемся к тому, о чем я тебе уже говорила, — заметила Джули.
— Ты о чем?
— Благодаришь меня за время, проведенное с ним. Как будто я сиделка при твоем ребенке или соседка, которая позаботилась о твоей кошке.
— Но я вовсе не…
— Томас очень хороший человек, — сказала Джули. — Разумный и добрый. Да-да, разумный, хотя и не без сложностей. Отклонения от нормы у него самые незначительные. Но конечно, когда он рассказал мне, как заставил тебя поехать в Нью-Йорк, чтобы отыскать в окне голову в пакете, я подумала, что это чересчур. Кстати, извини, что назвала твой поступок хамским.
Но по ее улыбке можно было понять, что извиняется она не совсем искренне.
— Неужели ты действительно отправился в Нью-Йорк только за этим?
— У меня еще была намечена встреча по поводу будущей работы.
— И как все прошло?
— Неплохо.
— Тебе придется переехать туда?
— Нет. Такого рода работу я смогу выполнять в своей домашней студии.
Джули кивнула и продолжила:
— Я просто хотела тебе сказать, что твой брат — личность и нельзя все сводить только к его одержимости картами.
Мне нечего было ей возразить.
— А ты знаешь, что каждую ночь ему снится ваш отец?
Я вскинул голову.
— Он тебе рассказал и об этом?
— Да.
Со мной брат никогда не говорил на эту тему.
— Ему очень не хватает папы, — заметил я.
— Томас сказал, что когда во сне снова проходит по улицам городов, то часто видит отца сидящим в кафе или ресторанах.
Печально было это слышать.
— А помнишь Маргарет Турски? — спросила вдруг Джули.
— Рыжеволосая, скобки на зубах?
— У Томаса с ней все вышло по-настоящему.
Я окинул ее скептическим взглядом.
— Неужели?
— Но это правда. Он сам мне сказал, когда мы заказали куриные ножки, и я ему верю.
— Мы с ним никогда не обсуждаем подобные вопросы. Приходится решать более насущные проблемы, которых накопилось немало после гибели отца. Пойми это, Джули.
Она повернулась ко мне, опершись бедром о кухонный стол.
— Послушай, я прекрасно осознаю, что не имею здесь права голоса и это вообще не мое дело. Но в Томасе заключено гораздо больше, чем можно различить поверхностным взглядом. Чем-то он напоминает мне мою тетушку. Ее уже нет с нами, да упокоит Господь ее душу. Но перед смертью она какое-то время пользовалось инвалидной коляской, и куда бы я ее ни привозила, в ресторан или любое другое место, там почему-то всегда обращались ко мне, спрашивая, чего она хочет. «Не пожелает ли ваша тетя чего-нибудь выпить? Не угодно ли вашей тете начать с аперитива?» Мерзавцы! «Спросите у нее самой, — раздраженно отвечала я. — Она не может ходить, но это не значит, что она глухонемая». Так и Томас. Да, каких-то винтиков у него в голове не хватает — заметь, я не вкладываю в это обидного для него смысла, — зато в ней происходит много чего другого. — Она протянула руку и похлопала меня ладонью по груди. — А ты вовсе не злой.
— Да, но брат считает меня злым. Он так тебе сказал?
Джули кивнула:
— Да. Но добавил, что понимает: ты стараешься все сделать правильно. Он любит тебя, Рэй, действительно любит. И мне тоже не в чем тебя упрекнуть.
— Получается, что, глядя на Томаса, я считаю его неполноценным, и для меня это становится главным. Но ведь он сам видит все совершенно иначе. То есть я не умею разглядеть его как целостную личность.
Она дружески потрепала меня по плечу.
— Наверное. Я же стараюсь рассмотреть любое явление всесторонне. Это, кстати, часть моей профессии. Только не подумай, будто я считаю себя лучше, чем ты. Ты просто находишься в средоточии вашей с братом ситуации, и, как верно заметил, тебе пришлось взять на себя огромный груз. А потому не следует корить себя за отдельные промашки.
— Видимо, ты чем-то заслужила его особое доверие, если он делится с тобой такими проблемами, — заметил я.
