– Оживаешь? – удовлетворенно спросил Андрей.
– Ожить-то я ожил, но боюсь, ребята, это вам дорого обойдется.
– Рассчитаемся, – кивнул Пафнутьев, сразу поняв, что имеет в виду Худолей.
– И сегодня же, – продолжал тот чуть окрепшим голосом.
– Если выберемся отсюда.
– Ладно, довершайте свое дело, а я уж как-нибудь очухаюсь, – и Худолей с трудом поднялся на подгибающихся ногах.
В какой-то момент обернувшись на лежащего Амона, Пафнутьев вдруг увидел, что тот внимательно наблюдает за ним сквозь прижмуренные веки. Значит, он уже пришел в себя, но не подает вида. И шальная мысль пришла Пафнутьеву в голову.
– Ты не добил его совсем? – спросил он у Андрея и незаметно подмигнул, давая понять, что разговор имеет и второй смысл.
– Выживет, – ответил Андрей.
– Через час придет в себя?
– Настоящий джигит... Может, и раньше...
– Надо бы позвонить прямо отсюда, как ты смотришь?
– Можно и отсюда, – ответил Андрей, не понимая, что затеял Пафнутьев.
Пафнутьев подошел к диковинному телефону, стоявшему на столике у стены. Он знал хитрости этого аппарата – он записывал номера, по которым звонят сюда, по которым звонят отсюда, вообще записывает все разговоры, которые состоялись в течение дня. Следовательно, и о его звонке, и весь разговор до последнего слова Байрамов будет знать не более чем через час.
– Кому звонить собираешься? – спросил Худолей, появившись из ванной с мокрыми волосами, с которых еще стекали тонкие струйки воды. Спросил, не зная даже того, что своим вопросом подыграл Пафнутьеву.
– Заказчику. – Пафнутьев пожал плечами. – Задание выполнили, с делом справились, пусть готовит звезду.
– На звезду надеешься? – спросил Худолей. И этот его вопрос оказался кстати.
– Обещал, – ответил Пафнутьев. – Сам сказал – сделаете все, как надо, изымете все, что надо, звезда за мной. – И Пафнутьев набрал номер приемной генерала Колова, подождал, пока секретарша возьмет трубку. – Зоя? Привет! Пафнутьев тебя тревожит!
– Я тебе уже говорила, Пафнутьев чтобы ты меня никогда не тревожил. Опять за свое?
– Ладно, разберемся... Геннадий Борисович у себя? – Пафнутьев знал, что Колов уехал на дачу не менее двух часов назад. – Нет? Мы же договаривались, что он будет ждать моего звонка... Ну ладно, что же делать... Будь добра, передай ему, что звонил Пафнутьев. Скажи, что задание выполнено, что у меня все в порядке. Дело сделано. Добычу передам ему завтра.
– Скажу, почему не сказать... Он, кстати, сегодня действительно задержался, – невольно подыграла Пафнутьеву и Зоя. Везло, везло в этот вечер Павлу Николаевичу, авантюристу и правонарушителю.
– Все правильно, он ждал моего звонка, – подхватил Пафнутьев неожиданную подачу. – Скажи, что с него причитается. Он мне кое-что обещал.
– Обещанного три года ждут.
– Да нет, обещал пораньше... Ладно, Зоя... До скорой встречи. – И Пафнутьев поспешил положить трубку, опасаясь, что Зоя неосторожным словом разрушит его хитроумный план. Бросив взгляд в сторону Амона, Пафнутьев убедился, что тот действительно пришел в себя и слышал каждое его слово. – Уходим, ребята. Уходим, а то генерал задаст мне трепки, если нас здесь застанут. – И Пафнутьев первым вышел в коридор. Он нес сумку с бумагами, Андрей поднял на плечо сейф, Худолей на ходу застегивал сумку с фотопринадлежностями.
Дежурной на месте не было, не увидел Пафнутьев и невродовских ребят, – видимо, успокаивали женщину в служебной комнате. Только проходя мимо стойки, Пафнутьев увидел одного из оперативников в глубоком кресле – тот сидел перед мелькающим экраном телевизора, на котором бесновались полуголые мужики, орали хриплыми голосами и дергались так, будто трахали какую-то живность. Бросив взгляд на Пафнутьева, человек в кресле еле заметно кивнул и снова повернулся к телевизору.
С лифтом повезло – он подошел через минуту, распахнул железные створки и без помех доставил разбойную компанию в вестибюль. Омоновский пост и на этот раз не обратил на них внимания, и только тогда Пафнутьев догадался – Невродов помог. Пробежав под дождем к машине, они погрузили в нее всю свою добычу и, не теряя больше ни секунды, отъехали.
– Сколько мы потратили времени? – спросил Пафнутьев.
– Двадцать семь минут, – ответил Андрей.
– Неплохой показатель, – заметил Худолей. – Если не считать понесенных жертв. Но при победе не принято считать жертвы, – добавил он бесконечно печальным голосом.
– Куда едем? – спросил Андрей.
– Да вот забросим нашу жертву домой... Пусть его там молоком отпаивают.
– Ни фига, ребята! – с неожиданным напором произнес эксперт. – Молоком не отделаетесь! Моей жизни грозила опасность, а вы мне молоко?! Мы так не договаривались!
– Успокойся, – проворчал Пафнутьев. – Береги силы. Очень много слов произносишь. Так и быть, заедем куда-нибудь по дороге, возьмем пару бутылок...
– На каждого! – успел вставить Худолей.
– Андрей не пьет.
– А я его и не имел в виду, – сказал Худолей, откидывая голову на спинку сиденья, – силы у него все-таки были на исходе.
– Надо было бы все-таки взять этого Амона.
– По правилам – да. Но тогда вылезла бы вся незаконность нашей операции.
– Так наш налет незаконный? – встрепенулся Худолей. – Ты же говорил, что у тебя есть ордер на обыск?
– Говорил...
– Значит, врал?
– Да есть ордер, есть... Но я не могу его нигде предъявить. Ордер внутреннего потребления.
– Это как? – продолжал допытываться Худолей.
– Ну... Например, внутри этой машины, – усмехнулся Пафнутьев. – Тебе я могу предъявить этот ордер, Андрею, сам могу на него полюбоваться...
– Он что, ненастоящий? Поддельный? Фальшивый?
– Заткнись, – устало проговорил Пафнутьев. – Если замолчишь, возьмем три бутылки.
– На каждого, – уточнил Худолей и снова потерял сознание.
* * *И наступил час, когда Андрей ясно понял, что хочет видеть Вику. Он набрал ее номер, но никто не ответил. Через полчаса снова позвонил, и снова в ответ раздались лишь долгие протяжные гудки. Их размеренность и безответность создавали ощущение несчастья. Может быть, у кого-то другого они создали бы другое настроение, более радостное, но жизнь в последнее время приучила Андрея ждать беды. Это состояние было тягостным, но он привык к нему, как к чему-то естественному. Так люди привыкают к бедности, к зависимости, привыкают к затяжной болезни – и избавиться от нее не удается, и не добивает до конца.
Андрей прошелся по квартире, постоял у окна, вернулся к телефону – в квартире Вики никто не поднимал трубку.
– Что-нибудь случилось? – спросила мать, заметив его нервозность, которая проявлялась довольно своеобразно – движения Андрея делались замедленными, в них появлялась тягучесть, ленца.
– Не должно, – ответил он невпопад. Он опасался произносить что-то определенное, отвергающее или утверждающее. Мягкая манера поведения, замедленность в движениях вызывали невнятность и неопределенность в словах. Он ни на чем не настаивал, ничего не отрицал, ограничиваясь незначащими словами, которые можно было растолковать как угодно.
– Что-то эта девушка... Вика ее зовут? Перестала звонить... Вы не поссорились?
– Мало ли, – ответил Андрей, и непонятно было, относились эти слова к нему самому, к Вике ли, или к каким-то неведомым обстоятельствам.
Тревога в душе Андрея росла, и он снова позвонил. Телефон молчал. Набрал прямой номер Пафнутьева – тоже никакого ответа. Тогда, не колеблясь больше, прошел в прихожую, нащупал в полумраке куртку, на ощупь взял с крючка шлем, перчатки. Все это проделал не торопясь, но в медлительности таилась неотвратимость. Он представлял собой запущенный механизм, остановить который уже невозможно. Андрей понимал, что поспешность даст выигрыш в минуту-вторую, но она грозила и неприятностью куда большей – что-то забыть, упустить, не предусмотреть. Андрей остановился, подумал, не взять ли какое оружие... Но нет, ничего не взял, решил, что так будет лучше. Без оружия он неуязвимее. Только он сам, его руки, ноги, его мотоцикл и решимость.
– Далеко, Андрюша? – спросила мать, остановившись в дверях. Она тоже усвоила манеру общения с сыном, которая сводилась к таким вот коротким вопросам, коротким ответам.
– К Вике заскочу.
– А позвонить?
– Не отвечает.
– В это время она бывает дома...
– Бывала, – поправил Андрей.
– Что-то случилось?
– Я ненадолго, – Андрей оглянулся на мать, махнул рукой. – Узнаю, что там.
И на мотоцикл он садился не торопясь, с замедленной основательностью. Поерзал на сиденье, подвигал плечами, стараясь лучше влиться в куртку, и наконец включил мотор. И, начиная с этого момента, больше не сдерживал себя. Скорость набрал на первых же пятидесяти метрах, шутихой выскочил на проспект, так что от него в разные стороны шарахнулись два слабонервных «жигуленка».
