– Коля положил письмо в папку ту же самую и опять убрал в тайник, а мне и говорит: «Ты, Аня, не болтай там соседкам, что мы офорты нашли, а то пойдут по дому слухи, что Игнатьич покойный сокровища в тайниках замуровал, так еще к нам залезут, драгоценностей не найдут, а у нас последнее украдут». И где-то через полгода Коля мой умер, а про это дело я и молчала, как он велел, мне ни к чему…
На бескрайних просторах свалки встретились два авторитетных бомжа.
– Здорово, Ледокол! Чтой-то тебя в последнее время не видать было? Али в другие края подался?
– Да не, Ильич, так попробовал по поездам походить, да не дают там нашему брату. Там все дачники да садоводы, сами нищие. Перед ними поешь-поешь – распинаешься, а все без толку. Не, здесь, на свалке, оно надежнее. Всегда хоть что, да найдешь, без стакана спать не ляжешь. А у вас-то здесь что нового?
– Да у нас, Ледоколушко, такой цирк – со смеху сдохнуть можно: у нас тут американец бомжует!
– Ты чего, клея нанюхался?
– Да правду я тебе говорю! Сам поверить не мог! Сперва-то все думали – он туману напускает для понта, а он – нет, и по ихнему чешет будь здоров…
– Да это небось просто профессор, какой наш, здешний. Я в бомжах профессоров-то на целую роту тебе наберу!
– Не, этот не профессор, профессора – они поговорить любят, чуть что – всякая у них философия. А этот – только охает да дом свой американский поминает: да сколько у него там ванных, да сколько сортиров, да во что он ему обошелся. Точно тебе говорю – настоящий американец.
– А как же он к нам попал?
– Ой, это опять такой цирк – умрешь! Его Васька-мусоровоз на своей машине привез! Привез в кузове и посреди свалки так и сбросил! И еще бабу с ним…
– Что еще за баба?
– Баба-то что надо, все при всем, да ее сразу Колька-Лось оприходовал. Она-то попервоначалу рыпалась, сбежать пыталась, да Лось ее так отлупил пару раз – стала как шелковая, что Лось велит, он еще и сказать не успел, а она уже бежит делать. И сапоги ему снимает, и косяки крутит. Так до чего дошло – портянки ему стирает! Лось в жизни портянок не стирал, носил, пока одна рвань останется, а тут при бабе этой стал как барин: чуть не каждую неделю портянки свежие!
– Ну, это уж она мужика разбаловала!
– А попробуй она его не разбалуй – как что не по нем, сразу в морду.
– Так ее Васька вместе с американцем привез? Она что, тоже американка?
– Да нет, какое там! Своя баба, наша, матом иной раз так запустит – заслушаешься! А с американцем этим у нее что-то, видать, было: она его если увидит, то шипит, как масло на сковородке, иначе, как козлом, его и не называет.
– А как этот америкашка здесь живет? Он ведь, небось, ничего и не умеет?
– Да по-первости совсем ничего не умел, чуть было не пропал у нас. Так мужики пожалели, помереть не дали. Я и сам его пару раз покормил. А потом научился кое-как, к Фонарю прибился, – что найдет, ему сразу тащит, а Фонарь его за это кормит.
– А чего же он в свою Америку не возвращается, раз у него там дом на десять сортиров?
– Да видно, боится чего-то, натворил тут у нас дел. А потом у него Митрич, таракан старый, в первый день карманы обобрал и попер все его документы американские. Теперь, говорит, ты мне за них тыщу баксов должен, а иначе тебе своей Америки не видать!
– Ну, Митрич – гнида знаменитая…
– Главное дело, он мне по пьяне-то проболтался, что у него уже и документов тех давно нету, он их как спер, так кому-то за косяк и продал, а кому – не помнит. Так что ходить нашему америкашке в бомжах до волчьей пенсии!
– Это что еще за волчья пенсия такая?
– А ты как думаешь – какая у волка пенсия? Пока ноги носят – бегает, а потом сдохнет, вот и вся тебе пенсия.
Там же на свалке несколькими днями позже никудышный бомж по кличке Америкашка, в котором никто из прежних знакомых не мог бы узнать гражданина Соединенных Штатов Алекса Ильичевски, дождавшись, когда Колька-Лось уйдет на промысел, крадучись пробрался к его хибарке, сколоченной из старых дверей и пустых ящиков. На пороге хибарки сидело грязное запущенное существо с расцарапанным лицом и огромным синяком под глазом. Только злой огонь, вспыхнувший в ее глазах при виде Америкашки, напоминал прежнюю Оксану.
– Ну, чего приперся, козел вонючий? Чего еще надо? Мало тебе, что ты мне всю жизнь поломал? Хочешь теперь, чтобы Лось тебя увидел и последние зубы мне выбил?
– Нет, Оксана. Я хочу выбраться отсюда.
– Ага! Он выбраться хочет! А я здесь на всю жизнь остаться хочу, наверное. Слава Богу, немного уже этой жизни осталось!
– Посмотри, что я нашел, – Алекс протянул ей небольшую пластмассовую флягу.
– Это еще что такое, – недовольно пробурчала Оксана.
– Ты ведь врач, правда? Тогда ты лучше меня должна знать, что это такое.
– Спирт метиловый. На черта ты мне эту гадость приволок? На тот свет собираешься и меня в компанию приглашаешь? Что ж, может и правда, нет у меня другого выхода…
– Есть у тебя выход.
– Что ты так на меня страшно смотришь?
– Ты Лосю своему налей этой дряни, он выпьет – не поморщится. А потом ты свободна.
– Ты, гнида американская, на убийство меня толкаешь? А если Лось догадается? Он ведь перед смертью меня успеет пришить! Пошел ты отсюда вместе с отравой своей!
– Я-то уйду, только одну вещь тебе покажу, что сегодня нашел.
– Что еще за вещь?
Алекс залез в карман своей драной телогрейки и вытащил круглое ручное зеркало. Оксана жадно схватила зеркало и вгляделась в свое отражение. По ее лицу, сменяя друг друга, прошли выражения изумления, отвращения, ненависти. Она стояла неподвижно, не отводя глаз от зеркала не меньше десяти минут. Потом она убрала его за пазуху и протянула руку:
– Давай сюда свою отраву.
Она перелила метиловый спирт в бутылку из-под спирта «Ройял» и отдала флягу Алексу:
– На, выкинь где-нибудь подальше. Алекс кивнул, не отводя взгляда, он видел, как в ее глазах зрела решимость.
Часа через два Колька-Лось вернулся с промысла. Он был уже навеселе – видно, успел уже что-нибудь сбагрить Фонарю и отоварился у него самогонкой. Сразу с порога Лось набросился на Оксану.
– Ты, швабра драная, мужиков тут без меня принимаешь! И добро бы еще мужиков, а то Америкашку этого поганого! Митрич видел, как он тут возле тебя ошивался. Учил я тебя, учил, – ничего тебе впрок не идет. Видно, правду Митрич говорит, что я с тобой много цацкаюсь! Так тебя поучить надо, чтобы ты с моего ученья кровью харкала, тогда будешь себя вести, как положено!
Тут на глаза Лосю попалась бутылка спирта. Глаза его загорелись, весь он прямо затрясся от вожделения.
– Ах ты, стерва! Спрятать от меня хотела? Это тебе кобель американский, что ли, приволок? Клинья к тебе подбивает? А ну, давай сюда!
– На, подавись, – Оксана протянула ему бутылку, глядя белыми от ненависти глазами.
Лось отвинтил крышку и надолго припал к горлышку бутылки. Когда бутылка наполовину опустела, он поставил ее на хромоногую табуретку и сказал помягчевшим голосом.
– Ладно, швабра, живи пока. Жрать давай.
Оксана молча поставила перед ним миску с какой-то невообразимой похлебкой. Выхлебав миску в два глотка, Лось сел на солнышке, привалившись к стене своей хибарки, и задремал. Через полчаса он встрепенулся и беспокойно завертел головой:
– Ой, чегой-то мне неможется! Вроде как темень перед глазами. Не видать ни черта! Ты чего мне, стерва, в похлебку намешала? Я тебя… я тебя… – потом он снова задремал, иногда во сне тяжело постанывая.
Оксана следила за ним со страхом и волнением. Вдруг Лось забормотал что-то неразборчивое, на губах у него выступила пена, он задергался, попытался встать, но не смог. Он застонал, сполз вниз по стене хибарки, вытянулся и затих.
Оксана прощупала пульс, профессионально констатировала смерть, накрыла его, как спящего, тряпьем, заменявшим покойному Лосю одеяло, и облегченно вздохнула. Потом она взяла тряпку, тщательно протерла бутылку с остатками спирта, чтобы не оставлять на ней своих отпечатков, хотя кто там всерьез будет расследовать смерть бомжа, загнувшегося с перепою на свалке? Потом она поискала и нашла место, где Лось прятал свою заначку – то немногое, что не успевал сразу пропить, и, вытащив из тайника несколько скомканных бумажек, выскочила из ненавистной хибарки.
Тут же из-за соседней кучи мусора появился Америкашка, дожидавшийся в засаде развития событий. Оксана с отвращением посмотрела на него – грязного, небритого, оборванного, но вспомнила, что она сама сейчас выглядит не лучше, а он все-таки, какой-никакой, а гражданин США, и где-то там, в Миннесоте, у него есть свой маленький бизнес и не такой уж маленький дом, – и, махнув рукой на внешний вид и никчемный характер, она позвала Алекса.
– Все в порядке? – напряженно спросил тот, подходя.
– В порядке, в порядке, америкен бой! Все о'кей! Ты мне, дорогой, вот что скажи: почему же ты обо мне-то так печешься? Зачем метилку приволок? Зачем тут дожидался? На черта я тебе такая сдалась? Сам же зеркало мне подсовывал!
