- Мы рассматривали такой вариант, - осторожно проговорил Владимир Игнатьевич, - но у нас сегодня нет подходящей фигуры для такой игры. Мы думали о нынешнем министре…
- Он не фигура, - резко оборвал его Ионов. - В глазах населения он - никто, за ним нет ни одного сколько-нибудь существенного шага, который люди могли бы назвать Поступком с большой буквы.
- Но начало Программы и станет таким Поступком!
- Нет. Человек, который много лет ничего не делал, не может ни с того ни с сего совершить Поступок, сделать Шаг Этому никто не поверит. Совершить Поступок может только совершенно новый человек, неожиданный. Тогда все будут говорить: вот наконец пришел настоящий руководитель, знающий и компетентный, радеющий за народ, а не за собственный карман. Мы все, Владимир Игнатьевич, совершили ошибку.
- Какую?
- Мы слишком увлеклись игрой в коррупцию. Сначала она была нам на руку, потому что разваливала систему, которую мы планировали разрушить, и мы не заметили, как она превратилась в политическую силу. Она сама по себе, как явление, стала мощной политической силой, потому что обладает способностью формировать общественное мнение.
- Вы имеете в виду подкуп избирателей?
- Да нет же! Не об этом речь. Все население страны знает, что девяносто восемь процентов государственных чиновников берут взятки. И сам по себе этот факт привел к тому, что люди уже никому не верят. Они не верят в то, что те политики, которых они уже знают, вдруг захотят сделать хоть что-нибудь для народа. Переломить ситуацию может только абсолютно новый человек, ранее неизвестная фигура, не замаравшая себя тупым бездействием, публичной демагогией и строительством загородного дома за три миллиона долларов. Желательно также, чтобы у него не было детей, которые кого-то сбили на машине или устроили драку и которых отмазали от уголовной ответственности.
- Вы же понимаете, что найти такую фигуру очень непросто.
- Понимаю. Но ее надо найти И начать реализацию Программы немедленно. В этом случае я смогу обеспечить научное сопровождение на высоком уровне и гарантировать эффект. Если вы будете тянуть, я ничего не смогу обеспечить. Я старый человек, мне трудно противостоять конфликтам. Буду с вами откровенным до конца, Владимир Игнатьевич: мне трудно бороться со страхом одиночества. Оно уже подступило совсем близко и обрушится на меня с катастрофической силой, если вы вынудите меня поддерживать Программу еще несколько лет без всякой надежды, что я наконец увижу, как она работает. В этом случае я не могу вам обещать, что останусь в Фонде. И вам придется договариваться с кем-нибудь другим.
На лице Владимира Игнатьевича отразилось неудовольствие, смешанное с растерянностью. Ионов фактически предъявил ему ультиматум, хотя очень мягкий и весьма завуалированный.
- Или вы начинаете реализацию Программы в самое ближайшее время, или я теряю перспективу увидеть плоды собственной многолетней деятельности, и тогда уже ничто не удержит меня в Фонде и не заставит выполнять взятые на себя обязательства, в том числе и по сохранению конфиденциальности. Последствия разглашения вам известны, я их только что озвучил. А я человек старый, мне бояться нечего, я и так скоро умру. Решайте.
- Я доложу о наших с вами переговорах, Евгений Леонардович Надеюсь, будет принято такое решение, которое вас устроит.
- Я тоже надеюсь. Спасибо за чай.
Ионов поднялся и пошел к двери. Хозяин вежливо проводил его до самых ворот, пожал руку на прощание и усадил в машину. Улыбка его была напряженной. Ничего, думал профессор, позлится до утра, потом доложит кому надо. И дело сдвинется. Сколько же можно сидеть и ждать? Вчерашний разговор с Шепелем подтолкнул его к разговору сегодняшнему, и за прошедшие сутки Евгений Леонардович отчетливо понял альтернативу: или спокойная достойная старость, или одиночество наедине с нереализованной Программой. Второй вариант его совсем не устраивал.
***
Настя Каменская уснула в этот вечер быстро, но уже около двух часов ночи проснулась от неясной мутной тоски. Ей снился следователь Давыдов, который почему-то тряс ее за плечи и выкрикивал прямо в лицо: «Дрянной человечишка! Дрянной человечишка! Ты что, сама не видишь? Какой же ты сыщик после этого?!»
Она осторожно выбралась из постели, закуталась в теплый халат и пошла на кухню пить чай. Ну почему она такая дура? Слепая доверчивая дура!
Не было у Милены Погодиной никаких собственных денег, и никакого любовника из числа криминальных авторитетов у нее тоже не было. Она была обычной девушкой-мигранткой, без российского паспорта и без прописки. Зато деньги были у Павла Седова. И очень приличные деньги. Приличные не в смысле их происхождения, а по количеству. Сколько нынче стоит «непривлечение» к уголовной ответственности за преступления, связанные с наркотиками? Десять тысяч долларов, это московский городской тариф. В Питере столько же, в других городах - дешевле. Сцапать пацана или девчонку и быстренько позвонить родителям. Если у них есть деньги - договориться, если нет - сделать «палку» в отчетность. Даже не особо напрягаясь, то есть проворачивая по одному такому делу в месяц, можно заработать больше ста тысяч долларов за год. Вот тебе и квартира, и евроремонт, и лечение за границей, и пятизвездочные отели, и зубы для Милены в лондонской клинике. Что ей там еще делали? Кажется, ринопластику, ей муж нос перебил, сильно повредил перегородку. Родители Милены не особо задавались вопросом, откуда у Павла такие деньги, им, как и многим приезжим из бывших союзных республик, казалось, что в Москве все много зарабатывают, а порядка цен на лечение в клиниках Германии, Швейцарии и Англии они и знать не знают, поэтому отец Милы с чистым сердцем подробно рассказывал о том, как Пашенька с Милочкой ездили лечиться за границу и как Паша дал денег на то, чтобы купить им квартиру в Подмосковье, и так далее. А сам Седов прекрасно понимал, что все эти вопросы рано или поздно возникнут, поэтому сделал финт ушами: выдал следователю байку о любовнике Милены и тут же ушел в глухой запой. С пьяного да горем убитого какой спрос? Кто ему вопросы задавать будет? Кто станет проверять, откуда у Милы деньги? Ну были они - и были, какая разница, откуда.
Столько сил и времени потрачено впустую на поиски этого убитого бандита, который якобы оставил Милене деньги! Правда, польза все-таки есть, ведь Насте пришлось обратиться к Равилю, а он вывел ее на Файзулло и Хакима. Но если бы Седов не врал, все это стало бы известно куда раньше.
Теперь по крайней мере понятно, почему Сережке Зарубину не удается найти общий язык с коллегами Павла. Они прекрасно знают, каким способом он зарабатывает деньги, вполне возможно, они там все или почти все это делают, потому и не знают, что можно рассказывать оперу с Петровки, а чего нельзя. И Павел, как назло, в запое, они у него спросить не могут.
Значит, версию о спорных деньгах можно отбросить. Не было у Милены никаких связей с криминальным миром и никаких чужих денег. Остаются две версии: месть Седову и ревность Канунникова. В обоих случаях убийца - Олег Канунников, который непонятно куда скрылся. То ли сел в один из поездов, но сошел до границы, то ли уехал на машине, то ли не уехал вообще. Его ищут, но пока безрезультатно.
Завтра она пойдет вместе с участковым Дорошиным на квартиру Канунникова, посмотрит все подробно и внимательно и постарается составить хоть какое-то собственное представление об этом человеке. А потом…
Ей даже думать тошно было о том, что придется делать потом. Потому что придется ей плотно общаться с Павлом Седовым. Как себя вести? Как с ним разговаривать? Дать понять, что знает о происхождении денег и его лжи следователю? Или сказать это открытым текстом? И что дальше? Негодовать, стыдить, упрекать? Идиотизм. Можно подумать, Седов убежден, что поступает хорошо и правильно, а тетенька с Петровки вдруг откроет ему глаза на всю омерзительность того, что он делает. Делать вид, что все в порядке, все нормально, все путем? То есть тем самым признать, что она его одобряет? Или прикинуться клинической тупицей, которая ничего не понимает, не знает, что сколько стоит, и вопрос о соразмерности его официальных доходов и трат ей даже в голову не приходит?
Нет, это какой-то другой мир, другая жизнь, к которой она не приспособлена. В этом мире другие нравственные нормы, другие мерки, а она, Настя Каменская, - пережиток прошлого, который в этих нормах и мерках просто не может существовать. Ей надо уходить из розыска. Ей там не место.
Из комнаты послышалось шарканье шлепанцев. Чистяков даже в глубоком сне умудрялся обнаружить, что жены нет рядом. Он появился на кухне заспанный и взлохмаченный.
- Ну что опять? Бессонница или мировая скорбь?
Алексей уселся за стол напротив нее, схватил Настану чашку, отхлебнул остывший чай и сморщился.
