— Есть, есть изюминка! — продолжал Стас. — Кое-что можно и сдать — на периферии. Не сверху начинать, а издалека, например с Зейского района. На этом уровне нас никто не знает, и сам Гордон вне подозрений, но коли уж он теперь хозяин, то забот мы ему прибавим — не до Архангельска будет!
— Он сразу поймет, кто это устроил, — не соглашался Уколкин.
— Поймет, конечно, — кивнул Кедров. — Вот здесь его и нужно… устранить.
— Легко сказать! — Уколкин глотнул «Кахети», сморщился. — Как бы он сам нас не устранил.
— Тут ничего не поделаешь. В любом случае он за нас возьмется. Ты, Михаил, — Кедров обратился к Уколкину, — его первая мишень при любом раскладе. Ты тогда ему всю игру с греками нарушил, а он, паразит, мстительный.
— Я-то при чем? Он сам из-под Хозяина вздумал играть — пусть себя и винит. Мне Саманов сказал — я и сделал. Пусть спасибо скажет, что самого не подвесили за одно место! Старик тогда что-то расчувствовался, а надо было удавить гаденыша!
Я с большим интересом выслушал этот страстный диалог. Не ошибся, значит, я той ночью на Богородском шоссе — не кто иной, как Миша Уколкин, был в грязной «девятке». Интересно, узнал он меня или нет? Пожалуй, вряд ли. Только сегодня в первый раз упомянул про греков, и то просто к слову пришлось.
Станислав без энтузиазма выслушал оправдания Уколкина.
— Это ты все Гордону расскажи. Он сейчас спит и видит, как бы тебе поскорей такую возможность предоставить.
Уколкин поежился, опять приналег на «Кахети». Абашидзе сочувственно поцокал языком, наполнил доверху наши стаканы.
— Можно сделать так, — продолжал Кедров. — Сдадим Зею или Витим, а можно и Бирюсу, тем более что там сейчас почти ничего не осталось, а шуму было в свое время много. Гордону Архангельском заниматься будет некогда. Абашидзе со своими ребятами успеет там сделать все, что мы наметили. Когда на приисках запахнет жареным, Гордон постарается нас придавить. Здесь его нужно будет перехватить.
— Он теперь большой человек — сам не полезет в такое дело, — сказал Абашидзе.
Кедров не согласился.
— Как раз наоборот. Этот кровожадный упырь большое наслаждение испытывает, когда лично кого-нибудь кончает. А уж его-то, — Стас кивнул на Уколкина, — непременно сам постарается выпотрошить!
— Это точно! Он кровь пустить любит, — поддержал я.
Уколкина передернуло.
— Что-то зябко мне сегодня. — Он отодвинул пустой стакан. — Водочки бы…
— Сделаем следующим образом, — предложил вариант Кедров. — Я завтра лечу в Иркутск, работать буду через горпрокуратуру. Жора, ты спустя два дня — в Архангельск. Миша, твои ребята пусть глаз не спускают с Гордона. Сергей, ты выбирай: или с Абашидзе в Архангельск, или со мной в Иркутск.
Я подумал минуту.
— Ты полагаешь, Гордон постарается достать нас в Москве? — спросил я Станислава. — И начнет с Уколкина?
— Да. Я думаю, будет так.
— Когда примерно?
— Как только начнут брать его людей в Иркутске, Ленске и Ангарске. Дней через десять.
— Кучера будет с ним?
— А как же! — вступил Уколкин. — Два сапога — пара!
— Я остаюсь здесь, — твердо сказал я. — У меня к этим молодцам личный счет.
— За Тофаларию? — спросил Кедров.
— Точно.
— Месть — нехорошее чувство, — осуждающе покачал головой Станислав. — Отупляет.
Я промолчал.
— Давай, давай! — хлопнул меня по плечу Уколкин. — Жорик и без тебя в Архангельске справится.
— Жора везде справится! — гордо заявил Абашидзе и подмигнул Уколкину. — Даже на Эльбрусе!
Глава 26
СТАРЫЙ ДРУГ ЛУЧШЕ НОВЫХ ДВУХ
Кедров отбыл в Иркутск, Абашидзе во главе своих костоломов готовился к разборкам в Архангельске. Мы же с Уколкиным пребывали в томительном ожидании атаки со стороны Гордона. Пока все было тихо. Гордон и Кучера из Москвы не уезжали, сняли квартиру на Варшавке и окопались там с четырьмя или пятью охранниками. Люди Уколкина пасли их круглосуточно.
Я занимался в основном тем, что целыми днями таскался по городу. Маршруты мои были хаотичны, никакой системы в этих передвижениях не было. Но цель была. И заключалась она в том, чтобы подцепить «хвоста». С этого момента мы могли бы с уверенностью считать, что Аркадий Гордон вышел на охоту. Один из парней Уколкина постоянно сопровождал меня. Наружником он был хорошим — я почти всегда терял его из виду, как только отъезжал от своего дома в Сокольниках.
В Москве я использовал «Вольво-244», десятилетней давности потертый агрегат. Слегка ободранный, в меру грязноватый универсал не бросался в глаза и отличался достойными восхищения надежностью и выносливостью.
Обычно я бросал машину в центре, где-нибудь на Мясницкой или Пушке, и не спеша совершал променад, обходя многочисленные в этих районах магазины.
Москва сильно преобразилась с тех пор, как мы покинули ее, направляясь в Саяны навстречу безжалостной Судьбе. Я хорошо запомнил скверно освещенные витрины пустых магазинов на почти безлюдной Тверской в один из вечеров перед нашим отъездом. За три года все изменилось, Москва стала совершенно другой.
Теперь у меня была возможность сравнивать, и все же я не мог подобрать аналога — этот город не был похож ни на один другой. И он был чужой для меня. Толкаясь в пестрой, оживленной толпе и разглядывая витрины с вполне европейским ассортиментом товаров, я испытывал легкую ностальгию по Москве семидесятых, больше всего мне почему-то было жаль давно исчезнувшего мороженого за девятнадцать копеек в вафельном стаканчике с розочкой желтого или розового крема сверху. Какая была идиллия!
Теперь же город предлагал такие сюжеты, что просто оторопь брала. Проходя под аркой, что рядом со станцией метро «Кузнецкий мост», я обратил внимание на странную пару — рядом с парнем в выцветшей «афганке» и тельняшке стоял какой-то скукоженный дядя в кепке и дрянном костюме, причем пиджак, как мне показалось, был надет прямо на голое тело — вместо рубашки торчали курчавые рыжие волосы. И вообще, этот мужик был так изуродован, что воображение сразу создало картину подожженного моджахедами танка и несчастного десантника, корчащегося в струе липкого напалма. И только подойдя ближе, я разглядел в полумраке, что это — не ветеран Афганистана, не десантник и вообще, строго говоря, не мужик. Передо мной стоял здоровенный и порядком замерзший орангутанг! Тоскливо взглянув на меня из-под козырька клетчатой кепки умными красноватыми глазами, он плотнее запахнулся в драный клифт и, тяжело вздохнув, присел на корточки. Растроганный, я протянул хозяину зверя сотню финских марок с портретом олимпийца Нурми. Тот с легким поклоном принял банкноту и слегка толкнул напарника ногой. Оранг улыбнулся, продемонстрировав внушительные желтые клыки, и громко хлопнул несколько раз в ладоши. Проходившая рядом со мной тетка рыночного обличия, завопив каким-то нехорошим басом, метнулась в сторону.
Нет, в этом городе жить я не хотел. И, к сожалению, этого не хотели и другие.
И вот как-то вечером, когда я разглядывал всякие хитрые рыболовные приспособления в витрине охотничьего магазина на Тверской, кто-то крепко сдавил мой локоть. Взмахнув рукой, я резко обернулся, ожидая увидеть мерзкую рожу Кучеры или кого-нибудь еще из приближенных Гордона. Но оказался я лицом к лицу с… Кравцовым.
Такой встречи я никак не ожидал. Черт его знает почему, но как-то не верил я в возможность подобного столкновения. Столь неприятными были мои приключения под руководством этого представителя славной Конторы, что светлый образ его подсознательно выдавился из памяти, как бы и не было на свете такого майора.
Ан нет! Был и есть, вот он, пожалуйте бриться! Неужели арест?
— Сколько лет, сколько зим! — довольным голосом произнес Павел Борисович, опять ухватив меня за руку.
— Вы обознались, гражданин! — Я попытался отлепить его цепкие пальцы от рукава.
— Да ну? — искренне удивился Кравцов, игнорируя мои попытки. — Такого со мной сроду не случалось.
Обернувшись, я заметил, что мой топтун вылез из помятой «шестерки» и присел около фонарного столба, увлеченно занявшись шнурком. Кравцов перехватил мой взгляд и ухмыльнулся.
— Так, так! Пойдем-ка пройдемся, воздухом подышим, — предложил он.
— Куда?
— А куда хочешь. Да не трясись, Сергунчик! В настоящий момент я — частное лицо.
— А завтра?
— А это — в зависимости от разговора.
— Разговора?
— Ну да. От нашего разговора, который сейчас произойдет.
— А последствия не пугают?
— Нет. Я свое отбоялся, да и тебе пора уже.
— Ну что же, поговорим. — Я решил взять инициативу в свои руки. — Ты все в той же ипостаси?
Я ожидал, что он привычно оборвет меня и будет спрашивать сам. Но нет, он промолчал, отпустил мою руку, как-то ссутулился. Я присмотрелся внимательнее. Сдал, похоже, Павел Борисович, и сдал весьма заметно. И взгляд невеселый, и лицо обрюзгло, мешки под глазами. Седина заметно пробивается. Одет скромно, даже, пожалуй, бедновато.
