Кирилл Казанцев - Народная диверсия

– Дурак ты, Строгов! Сострадание! Всех невозможно пожалеть. Надо жить для себя, создавать свое собственное счастье, как ты не понимаешь? Жизнь короткая, и если посвятить ее другим, на себя просто не останется времени.

Лида встала, гордо вскинув голову.

– Не всем же быть такими умными, как ты, – спокойно сказал Владимир.

– О чем с тобой вообще говорить после этого? – закричала Лида в сердцах. – Так ты что, опять едешь на свой хутор?

– Еду.

Он тоже встал.

– Строгов, запомни: если ты сейчас уедешь, ты меня больше никогда не увидишь!

– Хорошо, запомню. – Владимир вышел в прихожую.

– Дурак! Скотина! Я тебя ненавижу! Я два года на тебя потратила, а ты сейчас вот так со мной, да?..

Она открыла шкаф и начала собирать свои вещи. В дорожную сумки летели ее платья, юбки, маечки... Через десять минут Лида громко хлопнула дверью.

В следующие выходные Чиндяйкин и компания снова отправились на хутор. Владимир наблюдал за ними из кустов. Он ждал их здесь с раннего утра. Он был в камуфляжной форме, лицо его было раскрашено полосами. Он держал в руках винтовку, которую бросил последний сбежавший со стройки сторож. Ружьишко, конечно, было так себе, Владимир это понимал, но если попасть прямо в сердце...

Он выжидал момент. Он стоял в позе охотничьей собаки, подстерегающей дичь. Гуляющие веселились, пили, делали шашлыки, горланили песни. Кто-то дурачился, кто-то просто тупо жрал, не отходя от стола. К таким относился и Чиндяйкин. Он сидел в плетеном кресле, поедал бутерброды, похоже, с икрой и пил коньяк. Он сидел боком к Владимиру, и тот ждал момента...

Вот чиновник вышел на середину пляжа, начал приплясывать, размахивая руками, его жена присоединилась к нему...

Владимир прицелился. Из-за громкой музыки никто, конечно, не слышал выстрела, но некоторые увидели, как в груди у Никанора Никодимовича вдруг появилась дырка, как раз в области сердца. Он неестественно дернулся, уронил руки и повалился, как колода, прямо на свою разошедшуюся в пляске жену. Она дико завизжала, все бросились к Чиндяйкину...

Владимир выбрался из кустов, закинул винтовку за плечо и зашагал к лесной избушке с чувством облегчения. Проезжая через деревню Песчаную, он выбросил винтовку в пруд...

В этот же день Владимир заехал к Кириллу. У того был выходной, он лежал дома на диване и пил пиво.

– Почему ты не едешь к Даше? – без всяких предисловий спросил Строгов.

Друг отвернулся.

– С Дашей у нас все...

– Как это все, в каком смысле? Ты же собирался жениться?!

– Понимаешь, у нее случилось... Одним словом, она мне рассказала, что ее изнасиловали.

– Сама рассказала?

– Да.

– А ты решил ее бросить?

– А ты-то чего напрягаешься, Строгач? Тебе-то до этого какое дело?

– Не думал я, что ты так... Она же только-только последнего родного человека похоронила! Девчонке семнадцать, и она одна на всем белом свете... Ты был ее женихом...

– У нее соседи вон есть. Она сама сказала, они ей теперь как родные.

– «Она сказала...»! Они-то родные, а ты...

– А что я, Строгач? Я всегда говорил: женюсь только на целочке, чтобы до меня – ни с кем... Я не виноват, что с ней все так получилось... Ну, вот такой я, что поделаешь?! Убить меня теперь за это, да? Я и так переживал, если хочешь знать, даже напился...

– Смотри не спейся с горя.

Владимир встал и ушел.

Он шагал по улице, курил, чтобы хоть как-то успокоиться, когда ему позвонил адвокат Пороховницкий:

– Владимир, я только что узнал... Богоборцев скончался в СИЗО...

Строгов, оглушенный, застыл на месте.

– Как скончался?! От чего?

– От чего у нас обычно умирают в СИЗО? От сердечной недостаточности, естественно...

Три месяца спустя, теплым осенним днем, на хуторе играли свадьбу. Владимир женился на Даше. Едва ей исполнилось восемнадцать, как они подали заявление. Молодые решили остаться жить на хуторе, к великой радости Угорцевых и Макаровых. Кирилл на свадьбу идти отказался, зато Иван Широков приехал с супругой и обоими детьми. А еще со стороны жениха было много родственников...