– А мне нравится с машинами возиться, – робко признался Бандура.
– Ой, не могу! Ух и неумный же ты парень, в натуре. Ну просто мрак…
Квартира на бульваре Лепсе оказалась раздолбаной сверх всякой возможности. Мрак и запустение царили в ней, как на руинах Карфагена после третьей Пуннической войны.[55]
– Захочешь, с отбойным молотком таких результатов не добьешься, – пробормотал Андрей. – Ну и бардак.
Армеец был прав на все сто – единственной ценной вещью в квартире была новенькая, зашитая дермантином бронедверь с глазком и блестящими турецкими замками.
– Руины Сталинграда, мать твою, – сказал Атасов, перешагивая груду старого тряпья в коридоре, – А это, часом, не труп?
Андрей сглотнул слюну. Половину плитки в санузле (старого, советского кабанчика), кто-то выдрал с «кишками». Возможно время, но не исключено, что у него были помощники. Осклизлую зеленую ванную дополнял унитаз, лишенный бачка и крышки. Унитаз распространял устойчивое зловоние заброшенного резервуара с фекалиями.
– Горшок в стиле ретро, – радостно сообщил Протасов. – Жуть, блин.
Часть паркета в комнате отсутствовала, часть, похоже, что горела. Двери тоже сохраняли следы пожара. Две висели на честном слове, одна просто стояла, прислоненная к стене в коридоре. В другой стене, между комнатой и кухней, зияла здоровенная дыра, проделанная либо снарядом, либо чудовищными крысами, либо каким-то потомком узника замка «Иф». Из мебели в квартире присутствовали только сбитый из досок стол и убогая кровать, на которой, судя по виду и запаху, коротал ночи больной анурезом. – «Здесь он и умер, заеденный насмерть клопами», – решил Бандура. Мутные от грязи окна были заткнуты по щелям почерневшей от старости ватой. Зато выходили в цветущий сад.
Я, типа, смотрю, – скривился Атасов, – что Трумэн[56] в 45-м три атомные бомбы сбросил. Две на Хиросиму и Нагасаки, третью – сюда какого-то хрена.
– Д-да ладно, Саша, – отмахнулся Армеец. – Зато на шару.
– Как это? – поразился Андрей, который полагал, что шара канула в прошлое вместе с квартирами в совминовских домах и закрытыми распределителями для сотрудников райкомов партии и выше.
– Ой, дурак, в натуре! – заржал Протасов.
– Есть тут а-агентство, Андрюша. По продаже не-недвижимости. Под нами работают.
– Голимые посредники, – вмешался Протасов. – А главные «удары» у них – когда лохов с квартирами опрокидывают.
– Как это? – не понял Андрей. – Какие «удары»? Как это – опрокидывают?
– Под «у-ударами» по-подразумеваются бо-большие барыши. Сразу.
– Откуда барыши? – окончательно запутался Андрей.
– Святая простота, – встрял Атасов. – Находят они, типа, одинокого бухаря и поят водкой – хоть залейся. Доводят в три месяца до белой горячки, глядишь и хата освободилась. Нотариус у них на процентах сидит, за деньги заверит, типа, что и Гагарин в космос не летал…
– Смотря сколько денег… – глубокомысленно изрек Протасов.
Или бабулю какую, которой квартира на Кресте[57] отломилась при Косиоре[58] еще в 37-м, к примеру, в землянку на окраине перемещают. Поближе, типа, к природе.
– А внуки?
– Внуки, Андрюша, могут спиться, обколоться, умереть от естественных причин и несчастных случаев. Бабушку Олега Правилова, никто бы и пальцем не тронул. Как ты понимаешь…
– Жалко бабку-то, – искренне ужаснулся Бандура.
– Жизнь, типа, такая, – философски заметил Атасов.
– Всех жалеть – жалелка сломается. Слышишь, Бандура – жалко у пчелки, в натуре.
– П-пускай их всех с-соцстрах жалеет. Ему за-за это деньги платят, – поставил точку Армеец.
Андрею стало не по себе. Холодом повеяло замогильным.
– Ничего, не вешай нос, братела, – подбодрил его Протасов, у которого побелевшее лицо Андрея проассоциировалось с убогим состоянием квартиры. – Пообживешься, блин, поработаешь с нами. Ум появится – подымешься до нашего уровня. Реально. Будет у тебя свой этот, как его, вечно, блин, из башки выскакивает… «плей бой», в натуре.
– «Пентхаус», – поправил Армеец.
– Неважно, е-мое.
– Валера, а что у тебя за дом? – робко спросил Андрей.
Протасовское лицо сделалось необычайно самодовольным.
– Элитное местечко, Бандура. Одна натуральная элита. Все крутые – мрак. Такие как я, а то даже круче!
У Андрея перехватило дыхание:
– Круче тебя?!
– Элита, типа, на элите сидит и элитой, типа, погоняет, – кисло сообщил Атасов.
– Реально! – самозабвенно распинался Протасов. – У кого камина нет – тот вообще не человек. В подземный паркинг тачки ниже «Лексуса» не пускают.
Атасова передернуло.
– Потом все эти вещи, чтобы на задницу газеты не переводить – все имеется, – увлеченно продолжал Протасов. – Сел, дал фонтан – и ништяк.
– В су-субботу, если хочешь, съездим на обойный рынок, – отвлек развесившего уши Бандуру Армеец. – По-подберем приличные обои, в ванную и кухню – мо-моющиеся, в комнату – винил. У-унитаз п-поменяем, – мне приходилось, ничего с-страшного. На пол ко-ковролин кинем, п-пару соток б-баксов потратишь – и будет си-симпатично.
Застолье устроили прямо на полу. Расселись на изуродованный паркет, как самураи на татами. Армеец выложил на расстеленный целлофановый кулек свежие помидоры, огурцы и зеленый лук, Протасов порубилл на части палку «любительской» колбасы, Бандура расставил стаканы.
– Бо-боксеры лю-любители п-предпочитают «любительскую», – прокомментировал мимоходом Армеец.
– Я сейчас как въеду… – предупредил Протасов.
Андрей разломил на четыре части буханку «Украинского». Атасов, сумрачно ухмыляясь, распечатал первую бутылку водки, и процесс потихоньку пошел.
Едва отгремела потасовка в сауне, как все существо Василия Васильевича Бонасюка оказалось охваченным липкими и холодными щупальцами прямо-таки первобытного ужаса. Его ежеминутно трясло, словно в приступе тропической лихорадки, его буквально корчило, колбасило, а то и выворачивало наизнанку. Обострившийся от чувства непрерывного животного страха инстинкт самосохранения трубил Василию Васильевичу, что четверо беспредельщиков явились в сауну именно по его душу. «Ой, поистине, доигрался я с видеокамерами», – с отчаянием думал Бонасюк, механически работая веником в одном метре от Атасова. Протасов и Армеец только что закинули трупы налетчиков в «Победу» и куда-то увезли. Вась-Вась не тешил себя иллюзиями – случись карте лечь по-другому, не загляни ненароком в сауну Атасов, Протасов, Армеец и этот совсем еще зеленый бандит, имени которого он не знал, не возьми рэретиры верх над страшными ночными гостями…
«Ох и влип я, по-честному, ох и влип… влип, влип, влип…»
Бонасюк прекрасно понимал что тропинка в сауну протоптана. Лиха беда начало. За первым налетом могли последовать и второй, и третий – не последнюю же, в самом деле, беспредельную бригаду в городе прихлопнули Атасов с дружками? Вась-Вась воображал себя то с утюгом на пузе, то с паяльником в заднице и тихо стонал. И чем больше он размышлял, тем сквернее ему становилось.
«Ой, поистине, ой!»
Слава Богу, что хоть Протасов с приятелями о причинах внезапного ночного налета не догадывались, относя случившееся либо на капризы его Величества случая, либо на расплату за какие-то свои грехи. Тоже ведь, не сотрудники Армии Спасения. О реакции собственной «крыши» в случае, если она сообразит что к чему, Вась-Васю даже думать не хотелось. И без того зуб на зуб не попадал.
Как только в сауне был наведен образцовый порядок и протасовские бандиты отправились восвояси, Бонасюк осторожно вышел на улицу. Закрыл за собой дверь на все замки и засеменил куда подальше.
Вокруг стояла глухая ночь, никаким общественным транспортом не пахло, но оставаться в сауне было выше всяких сил Василия Васильевича. Он перемещался пустынными улицами, избегая освещенных фонарями мест, держась поближе к кустам. Чувствовал себя Бонасюк долгое время таскавшим цыплят из курятника шакалом, наконец-то угодившим в двойной капкан. Отдалившись от сауны километра на полтора, он решился поймать такси, в двадцать минут доставившее его домой. Вышло так, что дольше такси ловил, чем на нем ехал. Такое иногда бывает.
Чета Бонасюков проживала на Оболони, занимая просторную трехкомнатную квартиру с окнами на Днепр. Жилье было заслугой Кристины, позволившей начальнику квартуправления некоторые вольности со своим роскошным телом.
Кристина время от времени баловала себя маленькими шалостями, от которых рога на голове Вась-Вася становились все раскидистее да развесистее. Вась-Вась терпел, – попробовал как-то открыть рот, Кристина его быстренько прихлопнула.
