«Ему, наверно, смешно», – подумал Монтальбано и отрывисто отдал приказ Галлуццо:
– Надень ему наручники.
– Это он? – спросил потихоньку Фацио.
– Он, он, не узнаешь? – сказал Монтальбано.
– Что теперь делать?
– Сажайте его в машину и везите в квестуру в Монтелузу. По дороге позвонишь начальнику полиции, объяснишь ему все, пусть он тебе скажет, что нужно делать. Постарайтесь, чтоб никто его не увидел и не узнал. Арест пока что должен оставаться в полной тайне. Поезжайте.
– А вы?
– Я погляжу в доме, сделаю обыск, чем черт не шутит.
Фацио и полицейские, держа с обеих сторон Тано в наручниках, подались к двери, Джермана нес в руке Калашников задержанного. Только тогда Тано Грек вскинул голову и зыркнул на Монтальбано. Комиссар заметил, что взгляд «как у статуи» исчез, теперь глаза были живые, почти смеющиеся.
Когда все пятеро скрылись из виду, Монтальбано возвратился в домик, чтоб начать обыск. И действительно, он раскрыл буфет, достал бутылку вина, которая была еще наполовину полна, и захватил ее с собой в тень дерева, чтобы прикончить ее в мире и покое. Задержание опасного преступника, скрывавшегося от правосудия, было благополучно завершено.
Едва завидев появившегося в управлении Монтальбано, Мими Ауджелло, в которого словно дьявол вселился, налетел на него, как ураган:
– Где ты был? Куда тебя черти носили? Куда подевались остальные? Это что, по-твоему, нормальное поведение, мать вашу за ногу?
Должно быть, он и в самом деле разозлился, раз уж начал выражаться так энергично, – за три года, что они работали вместе, ни разу комиссар не слышал, чтоб его зам выругался. Нет, однажды: когда один сукин сын выстрелил в живот Торторелле, он реагировал точно так же.
– Мими, да что тебя разбирает?
– Как это, что меня разбирает? От страху чуть не помер тут!
– От страху? Какого страху?
– Сюда звонили по крайней мере шесть человек. Подробности рассказывали каждый раз разные, а суть одна: огневой конфликт с ранеными и убитыми. Один сказал – бойня. Тебя дома нет, Фацио и остальные пропали на служебной машине, никому ничего не сказали… Я подумал, что дважды два – четыре. Я не прав?
– Да нет, прав. Только злиться ты должен не на меня, а на телефон, вина-то его.
– А телефон-то здесь при чем?
– А очень даже при том! Потому как на сегодняшний день телефон, он даже в каком-нибудь задрипанном курятнике в любой деревне есть. И что делает народ, когда телефон у него под рукой? Звонит. Расскажет тебе что есть и чего нету, что может быть и чего даже и быть-то не может, что кому-то во сне приснилось, как в пьесе Эдуардо, как ее там, ах вот, «Голоса изнутри»: раздует, уполовинит, и вечно без указания своего имени и фамилии. Звонят по номерам, где можно нести любую несусветицу – и никакой ответственности! [7] А эксперты по мафии меж тем то-то радуются: на Сицилии исчезает круговая порука, исчезает пособничество, уменьшается боязнь! Ничего не уменьшается, увеличиваются только счета за телефон.
– Монтальба, не дури мне голову своей болтовней! Это правда, что есть убитые и раненые?
– Ничего не правда. Не было никакого конфликта, стреляли мы только в воздух, Галлуццо сам себе нос разбил, и этот сдался.
– Этот – кто?
– Один скрывавшийся от правосудия.
– Ясно, но кто?
Появление запыхавшегося Катареллы избавило его от необходимости что-то отвечать.
– Дохтур, тут у телефона будет до вас синьор начальник полиции.
– Потом скажу, – ответил Монтальбано, мгновенно исчезая в своем кабинете.
– Дорогой друг, я звоню, чтобы принести вам живейшие поздравления!
– Спасибо.
– Это большая удача.
– Нам повезло.
– Кажется, тот, о ком мы говорим, – фигура гораздо более крупная, чем он из себя изображал.
– Где он сейчас?
– По дороге в Палермо. Антимафия так решила, ничего нельзя было поделать. Ваши люди не смогли даже остановиться в Монтелузе, должны были проследовать дальше. Я им добавил машину охраны с четырьмя моими.
– Значит, вы не разговаривали с Фацио?
– Нет, не было ни времени, ни возможности. О происшедшем не знаю почти ничего. Потому я был бы вам благодарен, если сегодня после обеда вы смогли бы зайти ко мне на службу и изложить мне все в деталях.
«Вот в чем загвоздка», – подумал Монтальбано, вспоминая монолог Гамлета в одном переводе девятнадцатого века. Но ограничился лишь вопросом:
– В каком часу?
– Скажем, к пяти. Ах да, Палермо рекомендует держать операцию в строжайшем секрете, по крайней мере пока.
– Если б зависело только от меня…
– Я говорил не о вас, вас я знаю прекрасно и могу заверить, что по сравнению с вами и рыбы – болтливая нация. Да, кстати…
Возникла пауза, начальник полиции замолчал, а Монтальбано не спешил услышать продолжение: противный сигнал тревоги принялся звенеть у него в голове при этом хвалебном «я прекрасно вас знаю».
– Послушайте, Монтальбано, – начал опять нерешительно начальник полиции, и от этой нерешительности сигнал тревоги становился только пронзительнее.
– Я слушаю вас.
– Думаю, что на этот раз мне не удастся уберечь вас от повышения в должности до заместителя начальника полиции.
– Владычица Небесная! Ну почему?
– Не будьте смешным, Монтальбано.
– Извините, но за что меня нужно повышать?
– Что за вопрос! За то, что вы совершили сегодня утром.
Монтальбано бросило разом и в жар и в холод, лоб вспотел, а по спине пошел мороз, перспектива его ужасала.
– Синьор начальник полиции, я ничего не сделал такого, чего бы ежедневно не делали мои коллеги.
– Не сомневаюсь. Однако этот арест, в особенности когда о нем станет известно, наделает много шуму.
– И нет никакой надежды?
– Да ну же, не будьте ребенком.
Комиссар почувствовал себя как рыба, вынутая из воды, воздуху ему не хватало, он открыл и закрыл рот, но впустую, потом сделал отчаянную попытку:
– А мы не можем представить дело так, будто все это вина Фацио?
– Как это вина?
– Простите, я оговорился, я хотел сказать заслуга.
– До скорого, Монтальбано.
Ауджелло, который подстерегал его за закрытой дверью, посмотрел на него вопросительно:
– Что тебе сказал начальник полиции?
– Мы говорили о ситуации.
– М-да? У тебя такая физиономия!
– Какая?
– Кислая.
– Да вчерашний ужин до сих пор в желудке стоит.
– И что ж это ты такое съел вчера на ужин?
– Полтора кило печенья.
Ауджелло посмотрел на него ошарашенно, и Монтальбано, чувствуя, что скоро последует вопрос: кто же все-таки арестован, воспользовался случаем перевести разговор в другое русло.
– Ну и что, нашли вы потом ночного сторожа?
– А, того, из универсама? Да, его обнаружил я. Воры дали ему хорошенько по голове, заткнули рот, связали руки-ноги и запихнули в большой морозильник.
– Умер?
– Нет, но думаю, и не жив. Когда мы его вытаскивали, он был вроде мороженой трески в человеческий рост.
– У тебя есть какой-нибудь след?
– Кой-какие наметки у меня есть, лейтенант карабинеров не согласен, но одно точно: чтоб все это увезти, им нужен был большой грузовик. Погрузкой, видно, занималась целая команда, человек шесть минимум, под руководством профессионала.
– Слышь, Мими, я заскочу домой, переоденусь и потом вернусь.
Проезжая Маринеллу, он заметил, что индикатор бензина замигал. Остановился у бензоколонки, где недавно случилась перестрелка и ему пришлось задержать заправщика, чтоб заставить рассказать все, что тот видел. Заправщик, не помнивший зла, чуть завидев его, поздоровался своим пронзительным голосом, от которого у Монтальбано мурашки шли по телу. Залив полный бак, заправщик сосчитал деньги и потом бросил взгляд на комиссара.
– Что такое? Недодал тебе?
– Никак нет, денег сколько полагается. Хотел вам одну вещь сообщить.
– Ну так сообщай, – сказал нетерпеливо Монтальбано, чувствуя, что, если заправщик вскорости не замолчит, у него вот-вот лопнут нервы.
– Во, гляньте на тот грузовик.
И показал на большой грузовой автомобиль с прицепом, стоявший на площадке за бензоколонкой – брезент хорошо натянут, чтоб не видно было груза.
– Сегодня спозаранку, – продолжал тот, – я когда открывался, грузовик уже стоял тут. Четыре часа прошло, а никого еще за ним не приходило.
– Ты смотрел, – может, в кабине кто спит?
– А то как же, нету никого. И потом еще одна странность: в зажигании ключи торчат, подходи первый встречный, заводи и – хить.
– А ну-ка покажи, – сказал Монтальбано, вдруг заинтересовавшись.
Плюгавенький, усы, как мышьи хвостики, противная улыбочка, очки в золотой оправе, коричневые ботинки, коричневые носочки, коричневый костюм, коричневая рубашка, коричневый галстук, – ну прямо кошмар в коричневых тонах, – Кармело Инграссия, владелец универсама, закинув ногу на ногу, разглаживал пальцами складку на правой штанине и повторял в третий раз свою лаконическую интерпретацию случившегося:
