Повернувшись, Луи понял, почему он не отвечает. Глаза Балбоча были открыты, но он ничего не видел.
Нажал кнопку на пульте, дождался, пока в кабинет заглянет медсестра. Кивнул:
— Проверьте. Мне кажется, с патроном нехорошо.
Медсестра потрогала пульс, заглянула в широко открытые глаза. Покачала головой:
— Господи… Он мертв… Надо срочно позвать врача…
— Так позовите.
— Сейчас…
Медсестра почти тут же вернулась с врачом. Это был один из лучших врачей Москвы, известный кардиолог. Сразу же за ним два ассистента ввезли аппараты искусственного дыхания и искусственного кровообращения.
Остановившись рядом с Балбочем, врач пригнулся. Достал крохотный фонарик, приподнял веко покойного, посветил. Выпрямившись, покачал головой:
— Луи… Конечно, мы можем опять подключить его к аппаратам. Но я думаю, уже не стоит. Это все. Его сердце не способно уже ни на что. — Луи ничего не ответил, и врач спросил: — Что вы скажете? Я считаю, мы можем сделать только одно: констатировать естественную смерть.
— Значит, так и поступайте.
Подождав, пока врач и медсестра закончат процедуру осмотра тела и напишут заключение о смерти, он вышел в коридор. Сел в кресло. Подумал: интересно, изменилось ли что-то в нем после смерти Балбоча? Ведь и до смерти патрона он прекрасно знал, что он, Луи Феро, фактически может распоряжаться всем его многомиллиардным состоянием.
На стене перед ним висела любимая картина Анри Балбоча, «Веранда в лесу» Пьера Боннара. Буйное, безумное, немыслимое смешение красного, желтого, оранжевого, синего, зеленого, голубого, вольное извержение красок, которое лишь немного упорядочивали изображенная в углу полотна веранда и освещающий ее луч солнца. Он помнит, когда-то за «Веранду» Балбоч отдал почти миллион долларов. Сейчас, конечно же, картина стоит намного дороже. А сколько таких картин у Балбоча по всему миру…
Патрон любил живопись и скупал ее всюду. Теперь вся эта живопись принадлежит ему. «Веранда в лесу» — его картина. Его, Луи Феро.
Вот и все. Согласно завещанию Балбоча, которое лежит в двух сейфах, здесь и в Париже, он унаследовал все его состояние. Но наследство Балбоча — не только деньги. Это пароходы, самолеты, замки, сети всемирно известных магазинов. Огромная империя, во главе которой теперь уже официально стоит он, Луи Феро.
Все-таки что-то изменилось. Он стал владельцем этого состояния официально, на законных правах. А это — совсем другое ощущение.
Хайдаров оглядел лежащий перед ним на столе радиодатчик, посмотрел на Таллаева:
— Все прошло тихо?
— Да, все прошло тихо. В субботу Рахмонулло снял датчик и передал Пулату. После этого он сразу сел в поезд и уехал.
— Куда?
— Как вы сказали, в Хорог.
— Правильно. Что с датчиком?
— Уже через час датчик начали проверять в малой лаборатории. К вечеру у них уже был ответ, но, поскольку вам нужно было знать все точно, я решил дождаться понедельника, чтобы отдать эту штуку в большую лабораторию.
— И что?
— Они подтвердили то же, что установила малая лаборатория. Датчик вышел из строя, потому что через него прошел высоковольтный разряд.
— Высоковольтный разряд… — Хайдаров посидел, почесывая подбородок. — Интересно, где он мог попасть под высоковольтный разряд. В гараже?
— Не знаю, хозяин.
— В гараже, больше нигде. Выехав, они развернулись и поехали по Кутузовскому проспекту. Но на Кутузовском проспекте, внизу, у асфальта, никакого высоковольтного напряжения нет. Хорошо, на проспекте нет — но откуда оно взялось, это напряжение, в гараже?
Таллаев промолчал.
— Мне кажется, это липа, — сказал Хайдаров.
— Думаете, липа?
— Конечно. Ведь он к тому же изменил маршрут. Почему? — Покрутив датчик, отбросил его. — Ладно, хватит. Игру с датчиками кончаем.
— Кончаем?
— Да. Кто-то в его охране все раскусил и пропустил сквозь датчик разряд, рассчитывая, что мы поставим новый. Но мы его не поставим. Вообще мы забудем о датчике. И о снайперах. Мы сделаем вот что… Вот что… — Посмотрел на часы. — У нас пять вечера, значит, в Нью-Йорке сейчас одиннадцать утра. Мне нужен Лапик. Срочно.
— Связаться, хозяин?
— Сейчас, дай подумать… Да, скажи секретарше, пусть свяжется. Лапик сейчас в Нью-Йорке, и скорей всего в банке. Пусть свяжется с ним и скажет, что у меня к нему срочный разговор.
— Хорошо, хозяин.
Таллаев вышел, Хайдаров же, включив компьютер, начал набирать текст на французском языке:
«Владимиру Лапику. Для дальнейшей разработки Феро мы с Вашей помощью должны найти уже не старлетку, но еще не звезду, топ-модель, очень красивую, с очень хорошей фигурой. Уроженку Нью-Йорка, Нью-Джерси, Коннектикута, Пенсильвании, Массачусетса, ради карьеры готовую на все. Не моложе девятнадцати, не старше двадцати трех. Договор на раскрутку и продвижение с помощью нашего банка (под эгидой „Атлантик энтертеймент“) должен быть оформлен с помощью очень хороших адвокатов, так, чтобы мы абсолютно и в любое время владели ситуацией. В договор следует включить пункт о ее материальной поддержке с нашей стороны, в которую должна входить дорогая машина (Вы должны позаботиться, чтобы машина была „с секретом“) и бесплатные апартаменты „люкс“ в одном из наших отелей в Атлантик-Сити, а также определенная, в разумных пределах, сумма денег. Детали — на Ваше усмотрение. После заключения договора и раскрутки необходимо ее появление в Москве для знакомства с Феро. Ваше появление в Москве необходимо также. Эта разработка — рабочая, Вы можете вносить в нее любые дополнения и изменения, но с учетом, что ключ ко всему — машина. С глубоким уважением, Хайдаров».
После того как текст был составлен, включил шифр. Шифровка на его глазах в течение долей секунды преобразовала слова и фразы текста, полностью изменив его смысл.
Услышав сигнал настольного коммутатора, снял трубку:
— Да?
— Виталий Хайдарович, Нью-Йорк на проводе, — сказала секретарша. — Господин Лапик.
— Он в банке?
— Да. Соединить?
— Конечно.
Тут же услышал голос Лапика:
— Виталий?
— Да, Владимир, привет. Как дела?
— Все в порядке, а у вас?
— У меня тоже. Мне нужна ваша помощь. По «первому».
«Первым» они называли между собой в разговорах по телефону Феро. Помолчав, Лапик сказал:
— Нет проблем. Что нужно?
— Я сейчас пошлю вам несколько строчек по «И-мэйлу». Думаю, вы поймете, что к чему. Если то, о чем я прошу, возможно и у вас появится что-то конкретное, пришлите мне какие-то предварительные материалы. Кроме того, обязательно нужно появление в Москве — ваше и объекта.
— Объекта?
— Да. Какого объекта, вы поймете.
— Хорошо. Когда вы пошлете «И-мэйл»?
— Прямо сейчас. Буду очень вам обязан, если вы займетесь этим сразу.
— Постараюсь. Что-то еще?
— Нет, все. Буду ждать вестей. Пока.
— Пока.
Положив трубку, Хайдаров отослал «И-мэйл». Выключил компьютер, посмотрел на стоящего у двери кабинета Таллаева.
— Знаешь, нужно послать кого-то в горы. К Хурго-зода.
Постояв с каменным лицом, Таллаев произнес:
— К Хурго-зода сейчас попасть очень трудно. В горах давно уже зима.
— Знаю. Может быть, Рахмонулло?
— Рахмонулло… — Таллаев застыл. — Разве что Рахмонулло.
— Он сейчас в Хороге, так ведь?
— Да, хозяин. Я свяжусь с ним. Я правильно понял, вам нужны?..
— Да, Равиль, ты все правильно понял. Мне нужны те самые вещи, которые умеет делать только Хурго-зода. И никто больше. Объясни это Рахмонулло. И скажи ему, что для меня особенно важно, чтобы Хурго-зода прислал мне сюда с Рахмонулло немного сарыгача. Знаешь, что такое сарыгач?
— Конечно. Но, хозяин… — Таллаев замолчал.
— Да? В чем дело?
— Хозяин, боюсь, Рахмонулло не удастся уговорить Хурго-зода дать ему сарыгача.
— Пусть скажет, что просил я. Лично я.
— Боюсь, хозяин, это не поможет. Если бы к Хурго-зода пришли вы лично, вам бы он, может, и дал. Но Рахмонулло слишком молод.
— При чем тут «молод»? Рахмонулло будет действовать от моего имени, пусть он так и скажет Хурго-зода. Мне нужен сарыгач. Прежде всего сарыгач. Объясни это Рахмонулло. Без сарыгача он может не приезжать.
— Хорошо, хозяин. Я постараюсь ему это объяснить.
Митч щелкал затвором не переставая и выкрикивал:
— Поднимись… А теперь опустись… Правая нога вверх… Теперь обними ее… Обними свою ногу, будто ты ее любишь… А теперь посмотри на нее с ненавистью… Надуйся… Ты ненавидишь свою ногу, зла на нее… Снова вверх… Повернись… Посмотри наверх… Обернись из-за плеча… Выпрямилась… Села на корточки… Снова выпрямилась… Так, хорошо… Молодец… Умница…
Зал, в котором шла съемка, сплошь состоял из зеркал. Зеркала были всюду: на стенах, на потолке, на полу. И везде Синтия видела себя, одну себя. Практически она была полностью обнажена, ведь нельзя же считать прикрытием две крохотные полоски телесного цвета на бедрах и груди.
