— Ты, значит, поговорила с ним, а потом взяла и пристрелила?
— Он начал приставать ко мне. После разговора.
— А у тебя как раз случайно оказался под рукой пистолет.
— Он сначала постучал в дверь, — объяснила Нэнси. — Я поняла, что это не ты, и здорово испугалась. Поэтому и взяла пистолет.
— Полицию вызвала?
— Нет еще.
— А что ты собираешься им сказать?
Нэнси перехватила взгляд Райана.
— Скажу, что застрелила грабителя.
— Тогда твои фотографии завтра же появятся в газетах.
— Я об этом не подумала.
— Если повезет, может, и в журналах напечатают. В «Лайфе», например.
— Ты серьезно? Неужели «Лайф» может этим заинтересоваться?
— А то как же. Придется тебе везде появляться в темных очках, а люди все равно будут узнавать тебя, тыкать пальцем и шептаться: «Смотри, это она».
— Правда?
— Это еще что. Кто-нибудь в Голливуде увидит фотографию симпатичной маленькой девочки с длинными волосами, которая пристрелила вора, забравшегося в дом ее богатого любовника, умилится, прослезится — и вот ты уже там.
— Это круто.
— Рея ты, конечно, здорово подставила. Может, его жена и догадывалась о твоем существовании, но совсем другое дело, когда о любовнице становится известно всем. Ей придется что-то решать. И это решение может стоить ему больших денег и нервов. Впрочем, насколько я понимаю, над проблемами Рея ты можешь теперь поприкалываться в свое удовольствие.
— Тебя послушать — так все пойдет как по маслу, — задумчиво сказала Нэнси.
— И его жалкие пятьдесят тысяч даже воровать не придется. Ты пристрелила сборщика огурцов и благодаря этому нашла свое счастье.
— Сказка про Золушку, — усмехнулась Нэнси. — Мне нравится.
Она, похоже, действительно стала представлять себе такое сказочное развитие событий, когда остановилась возле большого кресла и медленно опустилась в него.
— Сколько раз ты в него стреляла?
— Не знаю. Я не считала.
— Ты начала стрелять, как только он ступил на порог.
— Нет, я была наверху и услышала, как он здесь ходит. Я сначала испугалась и рискнула спуститься, только когда решила, что он уже ушел. Спустилась — а он ждет меня.
— Ты стреляла во Фрэнка, когда он входил в дверь, — отчетливо и медленно повторил Райан. — Выстрелила семь раз. Он не стучался. Он просто открыл дверь и собирался войти.
Нэнси с удивленным видом посмотрела на Райана.
— Да, это так. Потому что я оставила дверь открытой для тебя. Но он постучался.
— Я хочу сказать, — перебил ее Райан, — что ты не хотела убивать Фрэнка.
— Ну да, я же и не спорю! Конечно, убивать его я не хотела.
— Ты ведь думала, что это я пришел.
— Ну да.
— И ты хотела убить меня.
Нэнси неподвижно сидела в кресле.
— Я… но почему?
— Причин у тебя было более чем достаточно, — сказал Райан. — Но главная из них вот в чем: ты решила, что это будет прикольно. — Он подождал немного, потом подошел к диванчику и сел напротив нее. — Ну и как, прикол удался? Весело было?
— Нормально.
— Не совсем так, как ты рассчитывала.
— В этом-то, наверное, и состоит главный прикол.
Она следила за ним глазами, когда Райан поднялся с дивана и направился в курительную.
— Куда ты идешь?
— Звонить в полицию.
— Я сама.
— Ты скажешь что-нибудь не так.
— Если ты меня заложишь, Джеки, я тебя тоже заложу.
Райан на мгновение задержался на пороге. Он чувствовал себя усталым. Медленно покачав головой, он сказал:
— Слушай, хватит уже.
— Я серьезно. Я скажу, что ты пришел вместе с ним. И про кошельки ворованные расскажу.
— Хорошо, — согласился Райан. — Расскажи им про кошельки.
Он пошел в кабинет, снял телефонную трубку, и она слышала, как он сказал оператору:
— Соедините меня с полицией. — Последовало долгое молчание. Потом снова его голос: — Я хочу сообщить о стрельбе из огнестрельного оружия. — Снова пауза, потом отчетливые, как удары молота, слова: — Около Олд Пойнта… Дом Рея Ритчи… Что?.. Нет, вы увидите, когда будете здесь.
Когда он вернулся в гостиную, Нэнси сказала:
— Для тебя все обернулось удачно, Джеки. Посмотрим, как это на тебе отразится.
Райан ногой передвинул оттоманку к большому, отделанному ореховым шпоном телевизору, который можно было бы толкнуть перекупщику за полторы сотни долларов, пощелкал и покрутил ручками настройки. На экране показался Маклейн. Джордж Келл проговорил:
— Два-два, середина девятого иннинга.
Настроившись на нужную программу, Райан спокойно опустился на диванчик.
Нэнси, перегнувшись через подлокотник большого кресла, молчала и не сводила с него глаз.
— Джеки… — сказала она, но не дождалась ответа. — Эй, Джек, великий любовник! Ты меня слышишь? А что, если я скажу полиции, что ты пришел, застал его врасплох и вы подрались? Что ты за меня вступился? Ведь ты даже выглядишь так, как будто только что дрался.
Нэнси замолчала, ожидая ответа.
— Я скажу, что ты спас мне жизнь. Ты оттащил его от меня, и… послушай… пока вы дрались, я достала пистолет. Я хотела только попугать его, но увидела, что он схватил что-то тяжелое, ну, например каминную кочергу, и бросился на тебя. Я вынуждена была стрелять. — Ее глаза внезапно расширились: — Джек, ты представляешь, тогда в газетах напечатают фотографии нас обоих. И в «Лайфе» тоже — откроем журнал, а там наша фотография в таких шикарных черных очках! А потом нас обоих будут снимать в кино! Ведь это так здорово — в кино. Почему ты молчишь? — По ее лицу было видно, что она слегка фальшивит, и однако же на самом деле загорелась новой идеей.
Райан посмотрел на нее. Выждав момент, когда она посмотрела на него, он прервал ее одной фразой:
— Я уже снимался в кино.
Он снова повернулся к телевизору, где Маклейн, развернувшись, сделал бросок от плеча. Хорош, сукин сын, но и у него наверняка есть какие-то проблемы.
— Послушай, я ведь серьезно, — сказала Нэнси. — Это должно сработать. Это будет еще прикольнее с кем-нибудь другим. — Нэнси ждала, продолжая смотреть на него. — Ну почему ты меня не слушаешь? Посмотри на меня. Это будет великолепно. Расскажем полиции, что здесь произошло, а через пару дней сядем в машину и поедем… куда захочешь. Просто поедем. Джек, ну послушай же меня!
Маклейн после небольшой паузы сделал очередную подачу.
— Немного высоковато, — заметил Джордж Келл.
— Мы можем устроить все так, чтобы это выглядело отлично, — продолжала Нэнси. Она помолчала, а потом вскочила с кресла. — Скажем, что он хотел меня изнасиловать. Послушай… — она положила руки на вырез своей короткой пижамы, — перед тем, как я схватила пистолет, он набросился на меня и порвал пижаму. — Она дернула за вырез с такой силой, что с пижамы отлетели почти все пуговицы. Потом она распахнула ее и сказала: — Джеки, ты только посмотри, что он наделал.
Райан оглянулся, посмотрел на ее грудь, одобрительно кивнул и снова уставился в телевизор.
Нэнси на мгновение задумалась, но тут же, не сбавляя темпа, продолжила придумывать детали своей версии:
— А потом, совершенно внезапно, просто взбесился, стал носиться по комнате и крушить все подряд.
Она подбежала к камину и схватила каминную кочергу. Взмахнув ею, она первым делом обрушилась на картину, стоявшую на каминной полке, разодрала полотно и сломала подставку. Потом настала очередь старинного стеклянного буфета и хранившейся в нем посуды. Она разбила все стеклянные, хрустальные и фарфоровые предметы в нем: вазы, пепельницы, фигурки, зеркало; все до последнего бокала было разбито вдребезги и под громкий звон превратилось в груду черепков и обломков. Она разнесла громадное, от пола до потолка, стекло, отделявшее гостиную от веранды, раскидала зазубренные осколки, вывалившиеся из рамы. Лампы она сначала не трогала, но потом дошла очередь и до них: она била их одну за другой, и они гасли, рассыпая напоследок снопы искр. Комната постепенно погрузилась в сумерки, а потом в полную темноту. В гостиной остался лишь один источник света — плоское белое светящееся пятно телевизионного экрана.
Наступила тишина. Нэнси неподвижно стояла возле большого кресла в своей разорванной пижаме, а тишина все длилась, пока Джордж Келл наконец не произнес:
— В конце девятого иннинга счет равный, подает Детройт. Если они…
Райан выключил звук. Он сидел, освещенный голубоватым сиянием экрана. Позади него Эл Кэлайни безмолвно взвешивал в руках две биты.
— Ну как, все разбила? — спросил Райан.
— Кажется, да, — кивнула Нэнси.
— Присела бы тогда, отдохнула.
— Джеки…
— Слушай, вот этого не надо, ладно? Не говори больше ничего. А то придется врезать тебе хорошенько, чтобы ты замолчала, а мне бы этого не хотелось.
