Он шагнул вперед, одной рукой прижал Лику к себе, другой рукой воткнул шприц в шею, Плечом захлопнул дверь. Лика пыталась вырваться и закричать. Меховой воротник ее пальто, облепленный растаявшими снежинками, щекотал нос Джона. Сопротивление стало слабеть, Лика обмякла, колени подогнулись, он подхватил ее, поднял на руки, перенес в спальню и положил на кровать. Сел рядом и включил лампу на тумбочке. Глаза Лики были широко раскрыты, полные слез и невыразимого ужаса, они потемнели, зрачки расширились. Он бросил шприц на пол, минут десять неподвижно сидел на краю кровати, смотрел на коврик под ногами, исписанный японским иероглифами.
– Не бойся, – сказал он. – Препарат, который я тебе ввел, применяют, чтобы лишить человека способности двигаться. Только на некоторое время. Это онемение, которые ты сейчас испытываешь, пройдет через четыре часа. Сначала ты почувствуешь, что можешь двигать руками. Затем сможешь встать… Еще час-другой тебе будет трудно говорить, но потом и это пройдет. Потерпи. Мне не хотелось прибегать к крайним мерам, но Борис не оставил мне выбора. Послушай, тебе же будет лучше. Ты еще не выскочила за него замуж. Значит, – я не сделаю тебя вдовой… Может быть, ты еще встретишь своего мужчину.
Лицо Лики оставалось застывшим, будто замороженном, на этом мертвом лице жили глаза, полные слез и немого ужаса. Лика вращала зрачками, хлопала ресницами. Слезинки скатывались на виски, катились вниз. Он поднялся, прошел в прихожую, подобрал сумочку Лики и вытащил мобильный телефон. Затем вошел в кухню, включил свет, вернулся в гостиную. Зажег две настольные лампы и поставил в проигрыватель диск с музыкой русского певца, имя которого он не мог запомнить. Он выключил одну лампу, стоявшую у противоположной стены, снова устроился в кресле, допил холодный кофе. Последние сорок минут тянулись долго.
Певец спел все песни и начал сначала. Телефон звонил трижды, на экране высвечивался номер Бориса. После последнего звонка прошло минут десять, Джон встал, отодвинул чуть дальше зеркало, а кресло повернул так, чтобы сидеть лицом к входной двери. Человек, который войдет в квартиру, увидит не Джона, а его отражение в напольном зеркале, – трюк старый, однако он иногда срабатывает. У Бориса есть ключ, Лика всегда давала ключи мужчинам, с которым крутила романы, и не настаивала, чтобы ключи возвращали, когда увлечение заканчивалось. В ней совмещалось несовместимое, – она была расчетливой и прагматичной женщиной, но в то же время оставалась доверчивым и открытым человеком, – этими добродетелями злоупотребляли мужчины. Теперь ее привычки и склад характера наверняка изменятся.
Он слышал, как щелкнул замок, в квартиру вошел человек с портфелем. За спиной Бориса маячила другая фигура, охранник провожал босса до двери. В прихожей возникло замешательство, Борис пытался включить свет. Охранник первым понял, что происходит неладное, оттеснил босса плечом. Сделал два шага вперед, доставая пистолет. Джон, не вставая с кресла, выстрелил первым. Падая, охранник успел сделать два ответных выстрела. Пули, которые предназначались Джону, полетели в зеркало. Мелкие стекляшки брызнули в стороны. Борис, парализованный страхом, не отступил назад, только приподнял портфель, широко расставил ноги и замер.
Джон встал и от бедра выстрелил три раза, точно зная, что попадет в цель. Первая пуля сбила с головы Бориса кепку, две другие пришили грудь навылет. Джон вошел в темную прихожую, перешагнул два тела, лежавшие на светлом коврике, распахнул дверь шире. Теперь он увидел третьего человека, высокого мужчину в темном плаще и надвинутой на глаза кепке. Мужчина держал пистолет на уровне плеча, и целился в темноту. Охранник, сообразив, что находится в невыгодной позиции, – он хорошо освещен, а противник в темноте. Он отступил назад к лестнице, вскинул руку и выстрелил в лампочку под потолком. Свет погас.
Но было поздно, – из темноты раздались два громких хлопка. Джон выстрелил в ответ, теперь он не видел противника, но точно представлял, где тот стоит. Охранник, выронив пистолет, спиной упал на ступеньки, попытался встать, но не смог. Джон вышел на площадку, открылась и тут же захлопнулась соседская дверь. Он нажал кнопку лифта, вошел в кабину и спустился на первый этаж.
В машине, которая привезла Бориса и охрану, мог остаться только один водитель. Большой вопрос – слышал ли он выстрелы. Если слышал, вряд ли рискнет в одиночку войти в подъезд и подняться наверх. Если нет, – тем лучше. Джон вышел из лифта, спустился с площадки первого этажа к входной двери и толкнул ее. Он опустил пистолет в карман плаща, сжал рукоятку. Чтобы прицельно выстрелить, ему нужно две секунды, не больше, но и не меньше.
Но подумал, что в обычные дни Борис наверняка поднимался к Лике один, но сегодня, когда не смог ей дозвониться, взял охрану, – на всякий случай. Двор, погруженный в темноту, уже спал. Черный "Мерседес" стоял метрах в двадцати от парадного. Стекла подняты, не разглядеть, есть ли кто внутри. Джон повернул к арке, он шел не торопясь, боясь оступиться на скользком тротуаре. Под аркой было светло, здесь он прибавил шагу, почти побежал. Оказавшись на улице, повернул к автобусной остановке, прошагал полквартала до того места, где припарковал машину. Он сел за руль, развернулся и поехал к набережной. Здесь он остановился, вышел и бросил в реку разобранный пистолет, а затем вернулся и проехал пару километров в сторону центра.
Джон остановил машину в темном дворе, достал из багажника небольшой чемодан. Внутри несколько рубашек, две пары брюк и какие-то мелочи, которые, как правило, берут в дорогу деловые люди: папка с бесполезными бумажками, набор ручек. Этот чемодан ему без надобности, но в аэропортах подозрительно относятся к людям, улетающим за границу без багажа.
Пару кварталов он прошел пешком, на углу Ленинградского проспекта поймал свободное такси и попросил водителя отвезти его в аэропорт Шереметьево. Там он зарегистрировался на рейс Москва – Нью-Йорк, прошел паспортный контроль, купил в киоске приключенческий роман в мягкой обложке, пару газет и сел в зале ожидания. Из окон видна ярко освещенная часть взлетного поля, дальше, за пеленой дождя, – фюзеляжи двух самолетов. Рейс задерживался по техническим причинам, Джон листал газету, стараясь сосредоточиться на чтении, но мысли были далеко.
Он думал, что милиция давно прибыла на место происшествия. Сейчас оперативники ходят по квартирам в поисках свидетелей, водитель Бориса наверняка уже рассказал о подозрительном незнакомце, который выходил из подъезда. Он видел Джона с боку и со спины, – и всего пару секунд, – что он может знать, кроме самых общих примет: рост, телосложение, цвет волос. Лика Перумова уже пришла в себя – она главный свидетель. Но в каком состоянии Лика, может ли она говорить или писать? – большой вопрос.
Это были отстраненные холодные мысли, не рождавшие волнения и страха, будто думал не о себе, – о каком-то другом постороннем человеке, чья судьба не трогала. Но и отделаться от этих мыслей он не мог, помимо воли возвращался к ним, снова видел Лику, неподвижно лежавшую на кровати, слезы в ее глазах, Бориса с портфелем, стоявшего возле двери, снова чувствовал запах горелого пороха и слышал выстрелы. Джон сложил газету и раскрыл книгу, но так и не смог сосредоточиться.
* * *
Объявили, что рейс откладывается еще на час. Джон стал разглядывать пассажиров, гуляющих по залу. Напротив табло стояла стройная женщина в темном меховом жакете с чемоданчиком. Надо же, Кира Стоцкая, – девушка, вечно ожидающая наследства. Наверное, летит за покупками в Италию или во Францию. Джон поднялся и поздоровался. Кира улетала в Париж, вылет задерживался из-за плохой погоды, объявили, – всего на полчаса, – наверняка врут. Они присели на скамейку и немного поболтали об общих знакомых и последних сплетнях.
– Ты с концами улетаешь или еще вернешься? – спросила Кира.
– Наверное, не вернусь.
– Жаль, что я тебя больше не увижу. Впрочем, в этом городе тебе нечего делать. И мне тоже. А встретиться мы можем, например, на Елисейских полях. Ты прилетишь в Париж, чтобы немного развеяться. И вот в людском круговороте увидишь меня. Я буду сидеть в летнем кафе, пить "Перье" и мечтать о чем-нибудь сугубо поэтическом, прекрасном. Например, о большом наследстве.
Двое полицейских остановились неподалеку. Один посматривал на Джона и что-то говорил своему напарнику. Они потоптались на месте и пошли куда-то по своим делам.
– Ты выглядишь несчастной. Что-то случилось?
– Пожалуй…
– Могу попробовать угадать. Неудачная покупка? Или роковой мужчина?
– Из-за такой ерунды я не расстраиваюсь. Покупки и мужчины мало что для меня значат. Если честно: моя жизнь в Москве потеряла всякий смысл. Мне больше не на что надеяться, нечего ждать. Я так несчастна, что готова писать стихи. Правда ведь, что стихи пишут только несчастные люди? Впрочем, ты этого знать не можешь.
