– Пожалуй. – Филипп поскреб затылок. – Пожалуй, могу. Здесь и объяснять ничего не надо. Вы знаете, что такое дагерротипия?
– Слышала краем уха…
– Так вот, это первый практически пригодный способ фотографии. Светочувствительным веществом служит йодид серебра. Практиковался с 1839 года. Потом, уже в XX веке, разрабатывались другие технологии… Но эта – явный дагерротип. В двадцать девятом году это имело место быть. Да, фотография подлинная. Скорее всего.
– Так “скорее всего” или подлинная?
– Я не могу сказать наверняка. Нужно специальное исследование. Но именно так это выглядит навскидку. Конечно, не исключена возможность подделки. Но это маловероятно. И к тому же чересчур хлопотно.
– Навскидку, на первый взгляд… – Я снова, в который раз за день, почувствовала приступ раздражения. – Все на этом корабле выглядит подделкой. И сам корабль – подделка. Вам не кажется?..
– Где вы нашли эту фотографию?
– В капитанской каюте. Она висела на стене.
– Вы уже успели побывать в капитанской каюте?
– Я много где успела побывать. Уверяю вас, эта фотография не единственный сюрприз, который там нас ждал.
– “Нас”?
– Меня и девочку. Карпика.
– Да-да, я знаю…
– 1929 год – совсем не моя эпоха, и Фрэнсис Скотт Фицджеральд тоже не мой писатель. Но там все так… Как бы это сказать… Все соответствует нашим представлениям об этом времени. Самым приблизительным. Там все вещи того времени. Вы понимаете меня?
– Пытаюсь понять.
Филипп бросил фотографию на стол, поднялся и прошелся по каюте. Потом остановился передо мной. И улыбнулся. Это была жалкая улыбка.
– Сначала пропал экипаж. Капитан оказался всего лишь изображением на фотографии, датированной двадцать девятым годом. Потом отсутствие связи. Всякой связи…
– Даже с тысяча девятьсот двадцать девятым годом, – сказала я. И сама удивилась тому, как зловеще прозвучали мои слова.
– Странные гудки, странный флаг… Знаете, о чем я подумал?
– Догадываюсь.
– Нет. А что, если мы проспали не двенадцать часов… Или сколько там, я не знаю. А больше? Сутки, двое, трое, месяц, год, десять лет… Ведь это можно предположить, правда?
Я молчала. Произнесенная первой цифра “двенадцать” накрыла меня с головой, как накрывают неожиданные для внутренних морей волны. Двенадцать. Когда я проснулась, на часах было двенадцать. Это подтвердила и Карпик. Я видела это сама. Но и хоккеист Витя Мещеряков сказал, что он тоже проснулся в двенадцать! А когда я из рубки разговаривала с Мухой, он сказал, что Мещеряков торчит в спортивном зале два часа…
– У вас есть часы, Филипп? – стараясь оставаться спокойной, спросила я.
– Да, конечно. Они на столе.
…Это был точно такой же будильник, какой стоял и у нас в каюте… Циферблат, вправленный в корпус, который стилизован под рулевое колесо. Очевидно, все каюты снабжены такими вот будильниками. Очень своевременная услуга, необходимое дополнение, просыпаешься и сразу утыкаешься во время. Но стрелки часов, которые стояли на столе Филиппа, намертво сцепились друг с другом на двенадцати.
– Черт! Он же ходил исправно. Ничего не понимаю.
– А все остальное – понимаете? Филипп отогнул рукав:
– Слава богу, хоть мои идут. Шесть вечера…
– Вот это уже ближе к истине Я так понимаю, что стоят только корабельные часы. Что вы думаете по этому поводу?
– Думаю, нам достался корабль-призрак, – раздался у нас за спиной чей-то голос. Это было так неожиданно, что я вздрогнула. У двери каюты стоял Антон.
– Ты? – Фотограф укоризненно посмотрел на друга. – Ты нас здорово напугал.
– Извините. Но пусть лучше пугать буду я, чем этот чертов корабль.
– Ты давно здесь стоишь?
– Достаточно давно, чтобы прийти в священный трепет от всего услышанного…
– Я не верю в мистику, – твердо сказала я.
– По-моему, это корыто решило доказать вам обратное. – Антон был сама поруганная добродетель.
– Все равно я в нее не верю. Должно быть какое-то объяснение. Должно быть. Оно под ногами. Мы ходим мимо – и не замечаем. Может быть, стоит только нагнуться…
– И поднять с полу фотографию 1929 года, – перебил меня Филипп. – Видишь, Антон, как решительна наша гостья.
– А она вообще замечательная девушка. И ничего не боится. Правда, Ева?
– Нет, – с сожалением сказала я. – Я боюсь. Я действительно боюсь…
– Перебирайтесь к нам. – Антон вложил в свою улыбку всю любезность, на которую только был способен. – Перебирайтесь, Ева! Будем бояться вместе.
Ничего себе предложеньице!
– Я разберу это в рабочем порядке. Но, к сожалению, это противоречит правилам фильма ужасов, в который мы, судя по всему, попали.
– Вы полагаете?
– А вы нет? – парировала я.
– Вообще-то, похоже.
– А что это за правила диковинные? – заинтересовался Филипп.
– Первое. Герои, вместо того чтобы объединиться перед лицом зла и не выпускать из поля зрения друг друга ни на секунду, благополучно расходятся и продолжают свои изыскания в гордом одиночестве. То есть бегут друг от друга как от чумы.
– Отлично, – засмеялся Антон. – А второе?
– Вместо того, чтобы выскочить на улицу и начать призывать стражей порядка. Или в крайнем случае сесть в авто и уехать. Вместо этого они выбирают самые глухие уголки домов, из которых просто нет выхода. Поднимаются этаж за этажом…
– Понятно. Третье существует?
– Существует. Все безудержно начинают заниматься любовью в самое неподходящее время и подставлять Абсолютному злу свои голые задницы. А голая задница – самое уязвимое место, вы не находите?..
Я с улыбкой посмотрела на покрасневшего Антона.
– Нахожу, – сказал он – Нахожу, что для того, чтобы заниматься любовью, нет неподходящего времени.
Возможно, он вложил в эту фразу чуть больше смысла, чем хотел вложить. Филипп хмыкнул и быстро поднялся на ноги:
– О-о. Ребята, кажется, я пошел!
– Подождите, Филипп, пойдем вместе. Тем более что там нас уже ждут, я так думаю.
– Ева! – Он наконец-то решился, этот милый нейрохирург.
– Да?
– Как насчет того, чтобы обсудить какой-нибудь другой жанр? Например, мелодраму.
– В другой раз. И знаете что? Давайте никому не будем говорить об этой чертовой фотографии. Не нужно никого пугать.
Антон засмеялся:
– Вы заметили, что мы все время с кем-то и о чем-то договариваемся. Что-то все время собираемся скрыть. Этот дурацкий флаг, например. Фотографию. Это что, клуб по интересам, что ли?
– Это клуб по защите интересов. Не стоит никого пугать раньше времени.
– Возможно, вы и правы. – Антон все еще пожирал глазами мое лицо. – Вот только нет никакой гарантии, что и другие не думают точно так же, что они тоже не хотят никого пугать. А возможно, они знают что-то, чего не знаем мы. И что могло бы пролить свет на происходящее. В нашем случае целостная картина предпочтительнее, правда?
– Вот он, ученый-фундаменталист, – громко восхитился Филипп. – Во всей своей красе. Все по полочкам разложил, просто сердце радуется.
– Заткнись, Филя, – попросил Антон. – Это звучит почти как “арабский экстремист”. Не пугай нашу гостью.
– Судя по всему, она ничего не боится.
– Боюсь, – в который раз повторила я. – Поэтому идемте. И обещайте молчать о фотографии…
– Заметано.
* * *
…Наша затея провалилась.
– Что это еще за фотография, Ева? – срывающимся голосом спросил у меня Альберт Бенедиктович, как только мы появились в кают-компании. Он был буквально раздавлен страхом, почти одичал от него. Даже представить себе не могла, какие метаморфозы могут происходить с человеком за столь короткое время. – Что за фотография? Почему вы об этом умолчали?!
Я укоризненно взглянула на Карпика, которая стояла за спиной Макса: что же ты, девочка, мы ведь договорились, что не будем ничего и никому рассказывать об этом. Карпик покаянно опустила голову: прости, Ева, как же я могу молчать, если вокруг все жутко и интересно?..
– Фотография?
– Девочка нам сказала.
– Что еще сказала вам девочка? – Я отвернулась от Карпика.
– Достаточно, чтобы начать предпринимать какие-то серьезные меры.
– Интересно, какие меры мы можем предпринять?
– Мы должны защитить себя! – не совсем уверенно сказал адвокат.
– От чего?
– Я… Я не знаю.
– Вариант с оружием отпал, – мрачно сказал Макс. – Автогена на корабле нет, так что вскрыть арсенал не представляется возможным. Из всего вооружения у нас имеются только кухонные ножи.
– Вот их и начнем метать. По движущимся целям… – неудачно пошутил Филя.
– Замолчите, – снова взвизгнул адвокат. – Вы как хотите, а я возвращаюсь к себе в каюту и закрываюсь на все замки. И буду сидеть там, пока нас не подберет какой-нибудь корабль…
