— Сколько же мне лет, как вы думаете? — проворчал я.
— Примерно столько же, как, по вашему мнению, мне, — достаточно много.
Кончик ее розового язычка облизал верхнюю губу, которая, только сейчас я заметил, была короткой и пухлой.
— Вечером послезавтра, около восьми, меня вполне устроит, если это годится для вас. Я предпочитаю, чтобы мы поужинали у вас дома, поэтому возьму такси. Беверли-Хиллз самый подходящий антураж для вас, и я обещаю не украшать платье цветами, если это может вас скомпрометировать.
— Откуда вы узнали, где я живу? — изумился я.
— Я нашла данные о вас в конфиденциальных досье, которые имеются у мистера Хоффмана почти на всех, с массой компромата, надо сказать, о котором мне не полагается знать. Первый весьма существенный пункт — это что вы холостяк, конечно, а работа, которая обеспечивает вам роскошное существование, просто потрясающая. У меня дух захватывает и мурашки пробегают по спине. Так мы договорились, мистер Холман?
— Кто я такой, чтобы спорить? — пробормотал я.
— Я бы хотела старомодный ужин при свечах и под рыдающие звуки невидимых скрипок, — смущенно пояснила она. — А основным блюдом должен быть фазан. У меня безумно дорогостоящие вкусы, когда речь идет не о моих деньгах.
— Вы будете есть то, что вам дадут, — проворчал я, — и все хвалить.
— Выбирайте выражения, мистер Холман, — ее русалочьи глаза взирали на меня с укором, — или вы добьетесь того, что я отдамся вам прямо на тротуаре.
Для Бел-Эйр этот дом казался скромным, в переводе на общепринятый язык это означало, что его владельцу посчастливилось приобрести его за сумму, выражающуюся всего лишь шестизначным числом. Отворившему дверь человеку было лет пятьдесят пять, по фигуре он походил на борца второго полусреднего веса, широченные плечи несколько уменьшали его рост. Шапка густых седых волос венчала его голову, загорелое лицо было изборождено многочисленными морщинами, ярко-голубые глаза смотрели молодо.
— Мистер Харпер? — осведомился я. — Рик Холман. Я вам недавно звонил.
— Как же, как же, милости прошу, мистер Холман. — Рукопожатие любезного хозяина наглядно показало мне, что его излюбленной забавой было душить питонов по понедельникам. — Проходите, пожалуйста. И зовут меня Эд.
Он провел меня сквозь скромно обставленную гостиную к угловому бару и не успокоился, пока я не уселся на высокий табурет с верхом, обтянутым искусственным мехом под леопарда. Я сказал, что меня устроит мартини. Он приготовил целый графин, предусмотрительно оставив его возле меня, себе же налил чуть-чуть виски с содовой.
— Как давно вы ушли в отставку, Эд? — для начала вежливо осведомился я.
— Я не уходил. — Он сухо рассмеялся. — Вот уже тридцать лет я работаю в киноиндустрии, и никто даже не слышал имени Эда Харпера, но мои документальные ленты до сих пор в прокате.
— И вы, должно быть, зарабатывали неплохо? — заметил я, окинув помещение многозначительным взглядом.
— Дом мне достался от жены, Рик. Она умерла четыре года назад.
— Примите мои соболезнования, — вежливо ответил я.
— Человек привыкает жить один. — Он слегка пожал плечами. — Работает побольше, ну и выпивает почаще.
Судя по тому, сколько он налил себе, я решил, что при жизни супруги он в рот не брал спиртного вообще.
— Сказать по правде, Эд, — начал я врать, — я — журналист, работающий сам по себе. Один из торговых журналов принял мое предложение написать для него статью.
— Звучит интересно.
— Речь идет о действительно независимых, не очень заметных режиссерах, — сказал я, подбираясь к интересующей меня теме, — которые нашли для себя нишу в киноиндустрии, не поступаясь своими идеалами и абсолютно без поддержки крупных деятелей.
— Ей-богу, Рик, — он стукнул кулаком по бару, — мне это по душе!
После чего мне достаточно было задавать по одному вопросу каждые пять минут, чтобы последующие полчаса он говорил без остановки. Для пущей убедительности я даже кое-что записывал. Наконец вроде бы воспоминания Харпера иссякли, так что мне было весьма просто задать следующий вопрос.
— Ну а как обстоит дело с прокатом, Эд? — спросил я сочувствующим тоном. — Полагаю, это всегда оставалось проблемой, верно?
— Синдикатам нужна полностью вся твоя жизнь и сверх того пятидесятипроцентная гарантия! — усмехнулся он. — Но я никогда не имел с ними дела на протяжении всей моей карьеры. И не буду. С самого начала вопросами распространения моей продукции занималась фирма «Трентон кинопрокат» из Венис. Кстати, вот прекрасный материал для вашей статьи, Рик. Старина Уолт Трентон на протяжении почти полувека являлся единственным независимым кинопрокатчиком.
— Потрясающе! Благодарю за подсказку, Эд!
— Рад услужить, Рик. — Он снова наполнил мой бокал до предела, и графин наполовину опустел. — Поезжайте к старине Уолту, он вам много чего порасскажет.
— Мне советовали не обойти стороной и Кларка Колверта. — Я сделал паузу на пару секунд. — Только я как-то не уверен… А что вы скажете?
Харпер уклончиво ответил:
— Он делает «холостяцкие» фильмы. А кто этим не промышляет в наши дни? Я не хочу навязывать вам свое мнение, Рик, но, как мне кажется, Кларк действительно независимый режиссер-постановщик, и был таковым долгое время, так что я не представляю, как можно его обойти?
— Ваше мнение важно для меня, Эд, — проговорил я, бессовестно лицемеря. — Я слышал, у него появился новый финансовый спонсор, некий Херб Джейрофф?
— Никогда не слышал про такого. — Он на минуту задумался, затем решительно покачал головой. — Должно быть, один из нынешних новых воротил в сверхмодных рубашках, воображающих, что для успеха кинокартины нужно просто добавить в нее побольше действующих лиц.
Я удалился через десять минут. Харпер проводил меня до машины, наградил питоносокрушающим рукопожатием и радушно пригласил заезжать к нему в любое время, когда мне захочется поболтать о киноиндустрии.
Сочетание прохладного воздуха и выпитого мною мартини заставило меня ехать весьма осмотрительно до ближайшей закусочной. Через час, одолев целую гору клейкого рагу из курицы с овощами, которое тяжелым комом осело в моем желудке, я наконец почувствовал себя трезвым. Поездка до Венис предоставила мне массу времени для раздумий об Эде Харпере, но единственное заключение, которое я сумел сделать, это то, что либо он на самом деле исключительно симпатичный малый, либо один из величайших жуликов, с которым, по несчастью, мне пришлось встретиться. И чем больше я об этом размышлял, тем больше укреплялся в своих сомнениях.
В начале пятого я припарковал машину перед закоптелым трехэтажным кирпичным зданием. Вдоль одной стены тянулась огромная надпись: «Независимый кинопрокат Уолтера Трентона, учр. в 1919 г.». Все буквы сильно потускнели, а некоторые полностью исчезли. Эта фирма была своего рода знамением прошедшей эпохи, подумал я, и в наш век гигантских корпораций и бесконечных слияний, когда неудачников заглатывало без раздумий, подобная надпись вызывала сентиментальные чувства. Тут я напомнил себе, что по роду своей деятельности сентиментальность мне категорически противопоказана, она может привести к полуголодному существованию.
Добраться до офиса можно было по замызганной лестнице. Сам офис представлял собой большую комнату, отгороженную длинной стойкой, за которой виднелись пара доисторических письменных столов и несколько стульев. Невольно возникла мысль, что все решительно старые киноленты были погребены в этом офисе. Вдоль стен тянулись ряды допотопных полок, уставленных круглыми металлическими коробками с замурованными в них пленками. Каждую коробку опоясывала клейкая лента с соответствующей эпитафией, жирно выведенной карандашом. Я воспользовался стоящим на стойке звонком, и его пронзительный глас возвестил о конце света.
В следующее мгновение передо мной возникла девица, облаченная в белый рабочий халат поверх пары бесформенных брюк. Ее туалет украшал серебряный медальон на тоненькой золотой цепочке, болтавшийся где-то ниже пупка. Длинные каштановые волосы свисали прямыми прядями, лицо не ведало никаких косметических ухищрений. Вне всякого сомнения, бюстгальтеры она тоже не признавала, потому что сквозь ткань ее халата четко просвечивали темные кружочки сосков. Будь на ее месте другая девушка и иная обстановка вокруг, это выглядело бы весьма сексуально, но в данном случае мужчина в здравом уме не бросил бы второго взгляда в этом направлении, потому что все выглядело совершенно естественно и невинно. Ей было наверняка уже под тридцать, подумал я, лицо у нее было мило привлекательным, карие глаза смотрели чуть настороженно.
— Чем могу быть полезна?
