Нуриманов невозмутимо выслушал доклад Валькова, потом сказал:
— Кажется, вышел правильно. — И, подумав, добавил с ноткой сомнения: — Кажется.
— С утра будем работать, — вздохнул Вальков, устало потирая широкий лоб. — Нас ноги кормят. А людей мне больше не надо, — добавил он, намекая на недавний приезд начальства: — Управимся сами. Ребятки мои тянут хорошо.
— Согласен, — коротко ответил Нуриманов тоном, по которому можно было догадаться, что он с самого начала полагал, что людей Валькову добавлять не следует. — Только учти, тебе придется… как это по-русски?… Гнаться и за вторым… зверем.
— Зайцем, — машинально поправил Вальков и сказал недовольно: — Говорят: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.
— Ничего, — усмехнулся Нуриманов. — Одного ты уже, кажется, поймал. А второй… он, может быть, живет в той же норе.
— Дай кончить с одним, — хмурясь, попросил Вальков.
— Дам, — коротко ответил Нуриманов. — Два дня дам. Не больше.
— Ну, а что за второе дело? — немного успокоившись, поинтересовался Вальков.
— Важное. Москва ведет. Сарыеву по нему звонил Коршунов.
— Да ну? — улыбнулся Вальков. — Коршунов? А по чему говоришь, что оба дела в одной норе?
— Помнишь, что ты нашел в кармане у Гусева?
— Гм… Но два дня на первого зайца даешь? — пытаясь прикрыть шуткой снова вдруг возникшее беспокойство, спросил Вальков.
— Даю.
И Вальков окончательно успокоился, ибо знал, что его начальник не меняет решений и слово у него одно.
Потом Нуриманов вызвал машину и сперва завез домой Валькова.
А утром началась работа, сложная, лихорадочная и тем не менее радостная, потому что она была полна открытий и маленьких побед, с каждым шагом приближавших к окончательному успеху.
Первой ласточкой оказалась справка о судимости Леньки Чуприна за кражу из клуба. Однако по месту заключения он, как ни странно, характеризовался хорошо. «Твердо встал на путь исправления», — писал в характеристике замполит колонии.
— Тоже мне воспитатели, — проворчал Леров, ероша свой чуб. — «Твердо остался на старом пути» — так надо было писать. И небось отпустили раньше срока. — Он снова посмотрел справку. — Ну, ясно. На год раньше выскочил. Посмотрите, Алексей, Макарович.
Он протянул Валькову через стол справку.
— Бывает, — примирительно сказал тот, пробежав ее глазами. — У них работа тоже не сахар. К каждому в душу не залезешь…
Потом прибежал Ибадов и положил перед Вальковым две фотографии Чуприна. Одна была маленькая, для паспорта. Ее Ибадов раздобыл в отделении милиции, где Чуприн получал свой первый паспорт, А другая была групповая, на которой был снят весь десятый класс, где учился Чуприн.
С первой смотрел насупленный, кругоголовый парень, ворот рубахи разошелся на мощной шее. Но если по этой фотографии можно было только предполагать, какой здоровяк был этот Чуприн, то вторая не оставляла на этот счет никаких сомнений. Чуприн был на голову выше всех ребят в классе. На этой фотографии он улыбался самодовольно и чуть нахально.
— Ну и лоб, — покачал головой Леров. — Не всякий с таким справится. — И он мельком взглянул на щуплого Ибадова.
Тот вспыхнул и с напускной небрежностью сказал:
— На прием надо уметь брать или неожиданно, на испуг. Запомни, пожалуйста.
Вальков с усмешкой поглядел на друзей.
— Брать его пока вообще не будем, — сказал он. — Рано. Мне сперва нужны данные, как он провел тот день. Это раз. А два — это его связи. Их надо выявить. Первое поручаю тебе, Мурат. За второе возьмусь сам. Ты поможешь, — кивнул он Лерову.
Ибадов бросил молниеносный, горделивый взгляд на приятеля и мгновенно исчез из кабинета, крикнув на ходу:
— Слушаюсь, Алексей Макарович! Слушаюсь!..
В этот день Мурат Ибадов, кажется, впервые по-настоящему понял вкус и радость оперативной работы.
Он сумел повидаться с десятками людей, начиная от соседей Чуприна и окрестных мальчишек и кончая работниками милиции и дружинниками, дежурившими в самых людных местах города. При этом Ибадов вдохновенно играл то одну, то другую роль, ибо он ни на минуту не забывал, что Чуприн пока на свободе и его нельзя спугнуть. И все люди, с которыми он повидался, кто охотно и многословно, кто недоверчиво и скупо, делились с ним тем, что они заметили и запомнили в тот злосчастный день.
Тем не менее узнал Ибадов, на первый взгляд, довольно мало. Сведения, добытые им, заключались в следующем.
Рано утром, часов около шести, Чуприн вышел из дома, прошел двором на Цветочную, оттуда на площадь, где находилась стоянка такси, потоптался там в ожидании машины, потом со всех ног кинулся к подъехавшему автобусу. Он очень спешил и, кажется, очень нервничал. Затем след его терялся часа на два. Около восьми утра Чуприн появился в закусочной возле вокзала с каким-то человеком, длинным и хмурым. Они торопливо поели, при этом выпили самую малость и быстро вышли. В этот момент недалеко от закусочной на миг остановилась машина. Кажется, парни сели в нее. Затем Чуприн исчезает снова, и только около десяти утра его заметили в толпе у аэропорта все с тем же человеком. После этого след Чуприна пропадал надолго. Где и с кем он был весь день и вечер вплоть до момента, когда он сел в машину Гусева и велел везти себя на Цветочную, Ибадову выяснить не удалось.
Было уже часов девять вечера, когда он, еле передвигая ноги от усталости, появился в управлении, изрядно раздосадованный очевидной, как ему казалось, неудачей своего поиска.
В коридоре недалеко от кабинета Валькова ему, как назло, попался Леров, которого Ибадов меньше всего хотел бы сейчас видеть. Но тот был немногословен, сосредоточен и явно забыл утреннюю пикировку с другом. Леров так был занят своими мыслями, что даже не спросил, что удалось выяснить Ибадову. В светлых глазах его светилось напряженное ожидание, явно не относившееся, однако, к Ибадову, и тот; сразу забыв своих неудачах, торопливо спросил:
— Ну что? Нашли чего-нибудь, да?
Леров в ответ только погрозил толстым пальцем и, почему-то понизив голос, предупредил:
— К старику не заходи. Понял?
— А почему? Скажи, пожалуйста.
— Подходящего человека удалось зацепить, — туманно пояснил Леров.
И Ибадов, несмотря на все свое нетерпение и любопытство, не посмел спрашивать больше. Этому он уже научился за короткий срок работы в уголовном розыске.
«Подходящим человеком» был хулиган и уголовник Федька Замков по кличке Кат. «Подходящим» он был по причине того, что хорошо знал Чуприна, «проходил» с ним по одному делу и часто встречался в последнее время. Утром в этот день Кат был задержан за очередное «художество» и пока находился в КПЗ одного из отделений милиции, где и разыскал его Леров. Ему грозили немалые неприятности, и потому он был готов чем угодно расположить к себе высокое милицейское начальство, каковым ему казался Вальков.
То, что Кат находился под арестом, с одной стороны, вполне устраивало Валькова, ибо он мог быть уверен, что тот не сможет предупредить Чуприна. Но в то же время положение, а главное, характер Ката, о котором Вальков был немало осведомлен, требовали весьма осторожно относиться к сообщаемым им сведениям. Ибо Кат мог наговорить что угодно на любого человека, каким-то особым чутьем угадывая, что именно нужно допрашивавшим его работникам милиции. Это был человек без совести, достоинства, без верного слова, на которого никто и никогда не мог положиться, трусливый и гаденький, всегда готовый ради любой, самой малой для себя выгоды совершить самый подлый и бесчестный поступок, — словом, это был законченный подонок, презираемый всеми, даже знавшими его уголовниками, и не раз битый ими до полусмерти.
И все-таки именно он знал Чуприна, именно он попался сейчас, в эту горячую минуту, под руку Валькову, и тот, превозмогая брезгливость и недоверие, вынужден был беседовать с ним.
Они сидели в кабинете Валькова уже часа два, и Кат, грузный, с шишковатой, покрытой редким пухом головой, посаженной прямо на сутулые плечи, с глазами навыкат и свернутым набок большим носом, жадно курил сигарету за сигаретой. При этом держал он их двумя грязными пальцами, отставив в сторону мизинец, и, отчаянно жестикулируя другой рукой, визгливо говорил:
— Чума за нее на что хочешь пойдет, гражданин начальник. Он и на мокрое дело пойдет. Он сам говорил. С места мне не сойти! Вам лепить не буду. Частую правду говорю, гражданин начальник. Кого хочешь спроси: Кат от фонаря не лепит. Кат правду любит. Кого хочешь спроси. Что мне Чума? Плюнул и растер! Вот он мне что.
«Все люди тебе так-то, — подумал Вальков. — Всех продашь до единого в случае чего». И насмешливо спросил:
— Одна, значит, правда тебе дорога?
— Точно! — воскликнул Кат, не замечая насмешки. — С места не сойти! Кат от фонаря не лепит! Кат…
