— И все же этот человек опознан, — словно отвечая на мои невысказанные мысли, проговорила следователь, — как Чесноков Алексей Васильевич, 1970 года рождения. Его нашли убитым в мастерской, ранее принадлежавшей художнику Шаврину. Сейчас нами возбуждено уголовное дело по признакам статьи 105-й УК. Что вы можете заявить по существу этого дела?
— Прежде всего, я хотел бы попросить вас выделить в отдельное производство дело о доведении до самоубийства Виктора Воробьева, — заявил я. — У меня имеется информация, которая неоспоримо доказывает это.
— Это мы сделаем, Александр Григорьевич, — произнесла Коломийцева. — А сейчас мне необходимо задать вам несколько вопросов под протокол по существу дела. Вы готовы отвечать?
— Да, я готов к ответу, — твердо сказал я.
Когда я вышел из здания прокуратуры дождь сменился снегом, задул пронизывающий северный ветер.
Подняв воротник своего плаща, я, знобко поеживаясь, заспешил к станции метро «Тульская». Мне оставалось перейти Варшавское шоссе и юркнуть в подземный тоннель, чтобы хоть на время спрятаться от непогоды, но я успел проскочить только половину шоссе, как с обоих сторон двинулись «автостада» разнокалиберных машин. Все они, недовольно гудя, объезжали поливальную машину, которая зачем-то разбрызгивала воду вокруг пешеходного перехода, в центре которого оказались я, еще один мужчина, нервно куривший сигарету, и молодая мама с пятилетней дочкой.
Не знаю, что подсказало мне всмотреться получше в надпись на борту поливальной машины, но только то, что я прочитал, основательно меня шокировало. На борту достаточно крупными буквами было написано: «Бензин». А поливальная машина уже почти завершала свой круг возле небольшого квадрата, на котором мы жались, когда мужчина решил выбросить окурок сигареты. Я видел, как он еще раз затянулся, а затем щелчком пальцев отбросил его в сторону «поливалки».
— Нет!!! — заорал я, что было мочи.
Окурок, яркой огненной каплей клюнул асфальт, щедро политый бензином, и тут же полыхнуло пламя. Огонь быстро побежал по кругу, отсекая нас от тротуара огненным мешком. В какое-то мгновение я сумел овладеть собой и, схватив за руку ребенка, бросился вон из жаркого полукруга туда, куда огонь еще не успел добраться. Выскочили мы в самый последний миг, перед тем как круг бешено ревущего огня полностью замкнулся.
— Там осталась моя мама, — почему-то очень спокойно произнесла девочка, которую я все еще держал за руку. — Мы пойдем с тобой за ней…
— Туда нельзя! — хрипло выкрикнул я, но какая-то неведомая сила, вселившаяся в ребенка, потащила-поволокла меня обратно в ревущее пламя.
Я пробовал освободить свою руку из здоровенной цепкой лапищи, в которую превратилась слабая детская ручонка, но ничего не получалось. Пламя приближалось. Оно уже опалило своим знойным дыханием мое лицо, и тут я вспомнил Иисусову молитву, помогающую всем и всегда. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» — трижды повторил я, перекрестившись свободной рукой. И волосатая лапа, тащившая меня в преисподнюю, разжалась. Девочка-оборотень исчезла в дыму и пламени, а я очнулся на середине перехода, в непосредственной близости от самого края белой полосы, отделявшей меня от проносившихся мимо автомобилей.
На светофоре зажегся зеленый свет. Я быстро огляделся. Странной поливальной машины нигде не было видно. Мужчина и женщина с ребенком переходили дорогу, и только я все еще стоял на середине улицы, не в силах сдвинуться с места. Мне пришлось сделать огромное усилие над собой, чтобы успеть перебежать шоссе в самый последний момент перед тем, как на светофоре загорелся красный свет…