К машине подскочил ферт в черной курточке и черных брючках, видно, закодированный по методу Довженко, потому что не чувствовал холода. Кныш отдал ему ключи со словами: «Далеко не загоняй. Мы ненадолго».
Уже когда сидели за столиком в уютном ресторанном зале с искусственными пальмами, Таина заметила:
— Ну ты и жучара, Володечка! Кто бы мог подумать?
— А что такое?
— Да все-то ты знаешь. И держишься гоголем, мне нравится. Но при этом других осуждаешь — и меня в первую очередь.
Кныш понял ее укор. Дескать, изображает из себя простачка, а на самом деле барин. Она шутила. Она знала, что это не так.
В теплом помещении, под музыку Вивальди он расслабился, с каким-то слезливым умилением вспомнил: как же давно он не хаживал в рестораны. И вот довелось — да еще с кем! С рыжей принцессой, чей поцелуй уже несколько часов горел у него на губах. В своих прежних странствиях он и помыслить не мог, что встретит такую женщину. Он думал, что таких женщин не бывает. С кем ее можно сравнить отдаленно, так это с Ганночкой Мирошниченко, молоденькой медсестричкой, с которой у него был короткий — с неделю, — но бурный роман. Они познакомились, когда Кныш отлеживался в лазарете, в Моздоке, и расстались после его выписки, другого и не было уговора. Между ними вообще не было никакого уговора. Да что там, за все время Ганночка не обронила и десяти слов, только делала уколы, перевязки и взглядом печальных, бездонных глаз сулила ему вечное наслаждение. Кульминацией романа было прощальное совокупление под танковой броней, где, кажется, не поместился бы и ребенок, но они оба втиснулись и с такой страстью ублажали друг дружку, что, когда все кончилось, могучий танк раскачивался из стороны в сторону, как пьяный. Будто у рыжей принцессы, у безответной медсестры светились в глазах иные таинственные миры…
Похоже, Таина догадалась, что он вспомнил о чем-то заветном.
— Володечка, ты никогда ничего о себе не рассказываешь, скажи хотя бы, сколько тебе лет? Тридцать пять? Сорок?
Он взглянул на нее с удивлением.
— С чего ты взяла? Двадцать шесть.
У девушки округлились глаза.
— Врешь?
— Ничего не вру. А тебе сколько? Сорок? Пятьдесят?
Таина не обратила внимания на колкость.
— У нас всего два года разницы… И кто ты по званию?
— Капитан.
— Это считается, хорошая карьера?
Он попытался понять, в чем подвох, но ничего в ее глазах не обнаружил, кроме наивного любопытства.
— Теперь в армии хороших карьер не бывает.
— Почему?
— Я же не спрашиваю, почему ты крыс ловишь, вместо того, чтобы детей рожать.
— Да, — важно согласилась атаманша. — Ты прав, Володечка. У всех наших бед ноги из одной задницы растут.
Официант принес заказ — мясо в горшочках, салаты, бутылку красного вина и коньяк в хрустальном графинчике. Молодой парень в нарядной курточке, с чистым бесхитростным лицом, неуместным в вертепе.
— Что-нибудь еще, господа?
— Пока ничего, — Кныш уже огляделся и пришел к выводу, что место для трапезы они выбрали не слишком удачное. Большинство столов пустуют, зато за остальными сплошь отборное жулье: мужики парами, тройками, сосут водочку, шушукаются. Женщин — ни одной. Никто не ше-буршится — и пьяных нет. Значит, угодили в один из тех притонов, где собираются деловые, чтобы в затишке обсудить свои проблемы, которые в этих кругах, как известно, сводятся к одной — кого следующего придавить.
Принцесса привычно угадала направление его мыслей.
— Ничего, мы же только покушаем — и айда. Мясо вку-усное, ешь.
Она уже уплетала за обе щеки и бокал вина осушила в одиночку. Потом вдруг предложила тост:
— Давай выпьем, чтобы тебе опять стать молодым, Володечка.
Он поднял рюмку с коньяком.
— Тебе-то зачем это надо?
— Ты что же, совсем слепой?
Знакомое пламя в очах, приоткрытые в загадочной улыбке пухлые губы — и Кныш с ужасом почувствовал, что порозовел. Чокнулся с ней, выпил, уткнулся в тарелку. Мясо действительно таяло во рту — острое, в меру прожаренное. Так и расправился со своей порцией, не поднимая глаз, правда, сдобрил еду рюмкой коньяка. Услышал спокойный вопрос:
— Почему ты боишься меня, капитан?
Кныш не стал делать вид, что не понял.
— Нет мотивов, — сказал он. — У тебя нет мотивов, чтобы свирепствовать. В рынок вписалась, телевидение и прочее. Что надо, у тебя по жизни есть, а ты все равно ищешь приключений. Это ненормально. Если тебя кто-то обидел, то уж никак не Иноземцев.
— Разговорился, — удовлетворенно заметила принцесса, глядя на него сквозь сигаретный дым. — Но ты же хочешь меня, почему бы в этом не признаться?
— Как женщину, да. Как человека, нет.
— Объясни, в чем разница?
— Женщина — это физиология, человек — это навсегда.
— Ого! — За все месяцы их знакомства он всего раз, может, два видел вот такую ее улыбку — детскую, восхищенную, без дури, без обмана — и разомлел окончательно. — Ты прямо философ, капитан. А хочешь, правду скажу?
— Давай, если сумеешь.
— Только не смейся, ладно?
— Когда это я смеялся?
— Однажды, много лет назад я познакомилась с чудесным мальчиком… в метро. Он был ясновидящий или прорицатель. Я в него сразу влюбилась и дала ему телефон. Но он не позвонил. Обещал, но не позвонил. Не знаю почему. А я ждала. Каждый день ждала его звонка, семь, нет, восемь лет подряд. Можешь ты такое представить?
— Почему нет, бывает, — глубокомысленно кивнул Кныш, вызвав у нее этим замечанием нервный смешок.
— Спроси, когда я перестала ждать?
— Когда?
— Когда увидела тебя на рынке, как ты от азеров отбивался. Я бы раньше тебе сказала, но сама только вчера поняла. Проснулась утром, подсчитала: точно. С того самого дня не жду больше ничьего звонка. Свобода, капитан.
— Что же из этого следует? — насупился Кныш.
— Теперь только без дураков… Ты любил кого-нибудь? Честно.
Кныш напряг память, попытался вспомнить — и вдруг загорелся.
— Тина, а ведь было дело… Тоже давно, летом. С молодой ведьмочкой спутался… Чудно, да? У тебя колдун, у меня — ведьма. Выходит, мы стоим друг друга?
— Еще как стоим, Володя!
На минуту они словно выпали из душного, пронизанного музыкой зала, очарованно сплетясь взглядами. Стол покачнулся, и Кныш придержал его рукой.
Договорить им не дали. Подошел высокий, прилично одетый господин с утомленным лицом морфиниста. Вежливо обратился к Кнышу:
— Вы не могли бы уделить мне минутку, молодой человек?
Кныш, погруженный в романтическое раздумье, все же заметил, откуда его принесло — из-за дальнего стола, за которым расположились четверо мужчин средних лет. Среди них выделялся один бритоголовый, с резкими, как у покойника, чертами лица.
Таина капризно протянула:
— Еще чего! Не ходи никуда, Володечка.
Однако Кныш, встретясь глазами с незнакомцем, решил, что приличия требуют откликнуться на приглашение. Поднялся — и они отошли к бару, уселись на высокие кожаные седалища.
— Две порции виски, — распорядился господин, не спрашивая согласия Кныша. Бармен с эфиопской внешностью азартно зазвенел склянками, разбавил виски содовой, бросил в стаканы кубики льда. Все как на Западе.
— Слушаю вас, — сказал Кныш.
— Видите ли, — морфинист как бы немного смущался, — хозяин заинтересовался вашей дамой.
— С бритой черепушкой? — уточнил Кныш.
— Он самый.
— Это его заведение?
— Можно сказать и так… Еще раз извините, она кем вам приходится?
— А в чем, собственно, дело?
— Нет, нет, — заспешил господин, прикуривая. — Не подумайте ничего плохого. Мы не бандиты. Просто ваша дама напомнила Гаграму Осиповичу одну особу, к которой он был долгое время привязан, то есть покровительствовал ей.
— И что дальше? — к виски Кныш не притронулся.
— Его пассия месяц назад погибла в автомобильной катастрофе.
— Передайте мои соболезнования.
— Непременно… Так вот, хозяин послал узнать, не может ли он ангажировать вашу даму на сегодняшний вечер. За хорошее вознаграждение, разумеется.
