Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

Андрон Ильич даже зажмурился от весело заплясавших в черепной коробке мыслей и радужных планов.

— Чего жмуришься, как кот на сметану? — услышал он, словно издалека, голос приговорённого им «товарища», — Мечтаешь? Ждёшь, не дождёшься, когда я за кордон свалю? А может, ты меня кинуть надумал? Не советую. И тянуть с переводом не советую, если такая необходимость возникнет.

— Пархом! — с обидой и возмущением в голосе воскликнул Андрон Ильич, стараясь вложить в него как можно больше убедительности. — Я тебя кидал когда-нибудь?

— Не кидал, — согласился Пархом. — Но только потому, что я тебя под контролем держал. А теперь ты совершенно бесконтрольным остаёшься. Без папки, так сказать… Запомни, сынок: не скинешь бабки по моему первому звонку, приеду, уши надеру. Чего ёрзаешь?

— Что-то живот крутит.

— Обосрался? — участливо спросил Пархом, — А ты прекрати жрать постоянно. Ты можешь хоть пять минут ничего не жрать?

— Не могу. У меня детство тяжёлое было. Недоедал.

— Не надо мне лапшу на уши вешать. Детство у тебя сытое было. Не то, что у меня… Ну ладно, сходи, опорожни кишечник, а то нам ещё на дорожку выпить надо и закусить. Не люблю я аэрофлотовские пайки. Пресное всё. Даже перец в пакетиках.

— Да, схожу. А то что-то… — Андрон Ильич покряхтел для виду и помассировал пухлый живот.

— Смотри, печень не высри, — насмешливо сказал ему вдогонку Пархом.

Выходя из спецпомещения и доставая из кармана сотовый телефон, Андрон подумал: «Только бы Шамиль и впрямь в горы свои не укатил». Весь план Андрона Ильича Ускова строился на желании горца отомстить обидчику и заодно получить «честно» заработанные деньги.

Сидоров прибыл к профилакторию раньше назначенного времени, но Мотовило со своими людьми был уже там. Ждать пришлось долго: Пархом с выездом не торопился, наверное, хотел прибыть в аэропорт перед самым вылетом. Гоша каждые десять минут связывался по рации со своими, с теми, кого он поставил у банка, но ответ был один: «Пока тихо. Объект из банка не выходил». В семнадцать сорок рация в Гошиных руках ожила сама:

— Объект вышел из банка и сел в машину. Идут двумя машинами. Спереди бронированный инкассаторский автомобиль, за ним мерс. Объект в «инкассаторе». Минут через десять будут у вас.

— Понял!

Гоша подал знак. Инспектор дорожно-патрульной службы в бронежилете, поверх которого был надет обычный — мышиного цвета с жёлтыми горизонтальными полосами и с буквами ДПС на спине — и с жезлом в руке вышел на обочину. На его голове поблёскивал мотоциклетный шлем, а на плече висел АКМ. Рядом с инспектором возникло ещё две фигуры в брониках и с автоматами. Гаишная «Волга» тронулась с места и выехала на гравийную отсыпку, готовая по первому знаку капитана перегородить полосу, по которой должен был проследовать Пархомовский кортеж.

Гошин «жигулёнок» стоял на обочине встречной полосы. Гоша сел за руль окрашенного местами «боевого коня». Сидоров хотел сесть рядом, но Гоша отрицательно покачал головой.

— Опасно. Ты бы укрылся за деревом, Алексей, а то мало ли что.

Сидоров кивнул и послушно встал за толстый ствол сосны.

Прошло семь минут.

«Через три минуты, может, меньше», — подумал Сидоров и потрогал ТТ у себя за поясом.

И вдруг все услышали громкий характерный звук, в котором любой, даже неискушённый в дорожных происшествиях человек угадал бы звук удара двух столкнувшихся машин, а уж гаишники сразу определили милый их сердцу звук. Они среагировали быстро: кинулись к «Волге». Инцидент произошёл за поворотом дороги. Сразу вслед за ударом раздались автоматные очереди, а может, стрелять начали одновременно со столкновением.

— Что за ерунда? — Гоша высунул голову из шестёрки, и через крышу удивлённо посмотрел на Сидорова. Тот, ни слова не говоря, бросился к «Жигулям» и бухнулся рядом с майором, — По машинам! — крикнул Гоша своим. — Оружие к бою! — И, дождавшись, когда опера запрыгнут на заднее сиденье, тронулся.

— Петровский! — сказал Мотовило кому-то сзади.

— Да, товарищ майор! — откликнулся молодой парнишка, рыжеватый и веснушчатый. В серых глазах паренька вовсю прыгали огоньки возбуждения от предстоящей заварушки.

— Не вздумай геройствовать, стажёр. Если тебя зацепит, с меня голову снимут. Понял?

— Так точно! — бодро ответил стажёр Петровский, но всем стало совершенно ясно, что он принял к сведению распоряжение командира, но выполнять его не будет.

Автоматные очереди смолкли резко и одновременно, словно при просмотре кинофильма вдруг отключили звук.

Метров за триста до поворота дороги Гоша сбросил скорость и просигналил задними габаритами шедшей за ним «Волге». За поворотом взглядам Сидорова и Мотовило открылась картина, которую каждый из них примерно так и представлял. На обочине дороги косо стоял джип, а сзади, уткнувшись носом ему в бочину, кремового цвета бронированный инкассаторский УАЗик. Чуть поодаль, по центру шоссе, намертво прирос спущенными шинами к асфальту чёрный «Мерседес» с выбитыми стёклами. Если в его салоне и находился кто-нибудь, то только мертвецы.

На противоположной стороне шоссе стояли ещё два джипа, но рядом с ними не было ни души. Вообще на месте недавнего вооружённого столкновения не наблюдалось никакого движения. И, тем не менее, Гоша подъезжал очень медленно, предполагая, что напасть могут в любой момент и с любой стороны, скорей всего, из кустов.

Их обстреляли от «уазика», спереди не было видно, что за ним кто-то скрывается. Пули ударили по капоту «жигулёнка», одна попала в лобовое стекло, но, слава богу, никого не задела, и это было чудом, так как салон был полон народу. Лобовик покрылся паутиной трещин и утратил прозрачность. Гоша вильнул влево и въехал в пространство между придорожными кустами, покрытыми хлопьями сырого снега. Гошины опера вывалились из машины, и, укрывшись за кустами, стали отстреливаться. Однако их выстрелы не могли достичь цели, так как те, что стояли за «инкассатором», были надёжно им защищены.

— Обходить надо! — крикнул Гоша и посмотрел на открытое пространство между кустами и густым подлеском, оценивая расстояние. — Петровский, прикрой. А вы двое за мной. Лёша, ты тоже останься с Петровским и стреляй, не переставая.

Гоша с двумя операми приготовились к броску, но бежать не пришлось. Чеченцы (это были чеченцы — чёрные и бородатые, в кожаных куртках) выскочили из укрытия, и, веерно поливая автоматными очередями кусты и дорогу, посреди которой остановилась «Волга», бросились к ожидающим их джипам. Всего Алексей насчитал пятерых. Пархома среди них не было, во всяком случае, Сидоров его среди убегающих не заметил. Опера залегли. Чеченские пули били по кустам, сбивая снег парням на головы и на спины.

Захлопали дверцы джипов и машины, взревев моторами, рванули с места перестрелки. Петровский первым поднял голову, но Гоша легонько шлёпнул его по макушке.

— Куда, вперёд батьки! — и сам осторожно приподнялся, осмотрел поле боя, — Вроде всё спокойно.

— Что, ушёл Пархом? — спросил Сидоров.

— Если и ушёл, то не в сторону аэропорта, джипы в город поехали. Но я его не видел, там одни чеченцы были.

Гоша достал рацию, с кем-то соединился, и, продиктовав номера машин, сказал, что совершенно неплохо было бы их задержать. Предупредил, что в джипах вооружённые преступники, которые только что совершили ограбление инкассаторской машины.

Из «Волги» выбрались гаишники и вразвалочку подошли к сыщикам, преследовать джипы с чеченцами они и не думали. Капитан чесал задницу и вертел головой в шлеме.

Лобовое стекло «инкассатора» было густо забрызгано кровью, и через него невозможно было разглядеть тех, кто находился в кабине. Правая дверца взломана и слегка приоткрыта, из кабины несло смертью. Даже заглядывать туда не нужно было, чтобы убедиться, что живых там нет. А у подножки автомобиля на мокром гравии лежал на боку труп чеченца.

— Надо же, подстрелили одного! — удивился Гоша. Перевернул труп, — Ого! Сам Шамиль. Интересно, чья пуля его нашла? Не иначе, стажёр Шамиля завалил.

Петровский заглянул через Гошино плечо.

— А почему крови нет? — присел на корточки и протянул руку к чёрной голове, — А это что?

— Руки! — Гоша уже и сам заметил красное пятнышко на лбу Шамиля и что-то блеснувшее посредине, — И чему вас только в институте учат?

Сидоров подошёл к «уазику», потянул за искорежённую ручку бронированной дверцы и столкнулся с взглядом чёрных мёртвых глаз.

— Это Пархом, — сказал Гоша. — Мёртвый.

Орудие смерти искать не пришлось, оно было на виду: из груди Пархома там, где сердце, торчала костяная рукоятка кинжала.

Сидоров внимательно, словно желая на всю оставшуюся жизнь запомнить черты лица своего врага, посмотрел на Пархома. Бледный. И непонятно — вызвана ли эта бледность смертью, или лицо Пархома было бледным всегда? На фоне белого лица, глаза с расширенными зрачками были похожи на две чёрные дыры, такие же чёрные, холодные и пустые, как его недобрая бандитская душа. Мёртвый Пархом криво улыбался. Сидоров вспомнил описание Пархома, данное Альфредом в день их случайной встречи: «У него глаза, как у мёртвого — взгляд холодный и неподвижный. И вообще лицо такое… такое… И улыбочка…». Соответствует на все сто процентов. Смерть мало изменила этого человека.