человека в тени деревьев, но не знал, кто это: местный полицейский, крестьянин или приезжий японец.
Внезапно он услышал голоса и увидел с десяток крестьян, которые быстро приближались. Огава решил, что он замечен, и быстро побежал. Возле бананового оазиса прогуливались двое с винтовками.
Три дня Огава скрывался, пока у него не кончилась еда. Огава замаскировал себя ветками и листвой и стал пробираться поближе к банановым деревьям. Двое полицейских были на месте. Огава решил, что первого он успеет пристрелить, а со вторым справится и без оружия. Он снял винтовку с предохранителя.
Внезапно Огава заметил человека у реки, который разжигал огонь, по-видимому, собираясь готовить ужин. Оружия у него не было. Услышав шаги Огава, он повернулся. Йа нем была майка, голубые брюки и сандалии. Руки у него стали трястись, когда он увидел Огава. Но он приветствовал офицера, как полагалось в императорской армии.
Молодой человек открыл рот и произнес:
— Я японец.
Сначала Огава решил, что это филиппинец, который хорошо говорит по-японски, и что это ловушка. Но вокруг больше никого не было.
Держа в руках винтовку, Огава спросил:
— Вас послало японское правительство?
— Нет.
— Кто же вы?
— Просто турист.
«Турист? — удивился Огава. — Что это значит? Что турист может делать на этом острове в военное время?»
Лейтенант решил, что этот человек послан врагом.
— Вы Огава? — набрался тот смелости.
— Да.
— Лейтенант Огава?
Огава кивнул.
— Вы знаете, что война давно кончилась? Может быть, вы вернетесь в Японию вместе со мной?
По-японски он говорил очень чисто, но слишком торопился выдать свои истинные намерения. Неужели он действительно надеялся, что Огава поверит его словам насчет окончания войны?
— Для меня война не закончилась, — с раздражением сказал Огава.
— Почему?
— Вы этого не поймете. Я могу вернуться в Японию, только получив приказ. Приказ, отданный по всей форме!
— А если вы не получите приказа? Что вы собираетесь здесь делать? Сидеть до самой смерти?
— Да, если не получу иного приказа.
Огава сказал это спокойно и посмотрел этому странному человеку прямо в глаза.
Это была его первая встреча с Норио Судзуки.
Если бы у Судзуки не было этих носков, Огава, возможно, убил бы его. Но он никогда не видел таких толстых шерстяных носков. Таких носков на острове не могло быть ни у одного местного жителя. Следовательно, этот человек вполне мог быть тем, за кого он себя выдавал.
Огава тем не менее не разрешил себя сфотографировать, хотя принял от него сигарету. Это было «Мальборо» — первая иностранная сигарета, которую увидел Огава за тридцать лет.
— Мне нельзя здесь долго оставаться. Пойдемте отсюда, — произнес Огава.
— Минутку, — остановил его Судзуки и вытащил из рюкзака книгу и протянул ее лейтенанту. Огава, не глядя, положил ее в карман брюк.
— Я пойду первым, — распорядился Огава.
В любую минуту здесь мог появиться кто-то из рыбаков. Судзуки захватил свою камеру и вспышку и пошел за ним.
Когда они поднимались на холм, Судзуки сказал:
— Вы все-таки должны мне разрешить сфотографировать вас. Иначе посольство не поверит, что я вас нашел.
Огава согласился:
— Хорошо. У вас есть вспышка — снимайте здесь.
— Вы знаете о вспышках? — удивился Судзуки.
Он несколько раз щелкнул аппаратом и, удовлетворенный, возобновил уговоры.
— Огава-сан, возвращайтесь домой, император и народ Японии беспокоятся о вас, — повторял Судзуки.
Он начал рассказывать о том, что Япония в 1945 году проиграла войну и что мир сохраняется уже много лет. Все, что он говорил, было в точности повторением вражеской пропаганды, вернее, того, что Огава все эти годы считал пропагандой.
Потом Судзуки стал уговаривать Огава встретиться с ним на следующее утро:
— Я не уверен, сработала ли вспышка. Мне надо сфотографировать вас при дневном свете — завтра днем, согласны?
— Нет.
Огава не мог расстаться со своей подозрительностью.
— Вы так и не сказали мне своего имени, — вдруг спохватился он.
— Норио Судзуки.
— Какими иероглифами оно пишется?
Судзуки пояснил.
Пока Огава думал о том, какой вопрос еще задать странному пришельцу, Судзуки сам атаковал его — молодого человека интересовало, при каких обстоятельствах погибли Касима и Симидзу. В какой-то момент Судзуки поразился, что Огава довольно хорошо представлял себе, что происходит в современной Японии.
— Откуда вам это известно?
Огава объяснил, что у него есть транзисторный радиоприемник. Судзуки с открытым ртом слушал рассказ Огава о том, как тот приспособил для своих нужд реквизированный приемник.
Потом Судзуки опять заговорил о возвращении.
— Как я могу убедить вас покинуть остров?
— Принесите приказ от майора Ёсими Моримура. Он мой непосредственный начальник. Я не могу прекратить выполнение предыдущего приказа, пока он не отдаст новый.
Майор Моримура на самом деле не был его непосредственным начальником, но Огава прочитал в газетах, что майор называет себя таковым.
Для Огава это означало, что Моримура просто поручено играть роль начальника Огава. Естественно, Огава не имел права назвать имя своего подлинного начальника — командира 8-й дивизии, генерал-лейтенанта Ёкояма.
— Хорошо, — согласился Судзуки. — Если я приведу сюда майора Моримура, вы встретитесь с ним?
— Да.
Огава неожиданно предложил:
— Я могу пойти с вами и переночевать у вас.
Это был способ проверить Судзуки.
Они вернулись под москитную сетку, которую раскинул Судзуки. Он вытащил новую пачку сигарет, консервную банку со сладкими бобами и бутылку джина. От выпивки Огава отказался.
— Жаль, — искренне огорчился Судзуки. — Думал, посидим тут вдвоем, выпьем.
Он вытащил ложку, и Огава с удовольствием принялся за бобы. Он почувствовал, что впервые за тридцать лет ест то, что должен есть человек.
Судзуки в изумлении качал головой:
— Я и думать не мог, что найду вас всего за четыре дня.
Огава беспрерывно курил и смотрел в небо. Луны не было. Он отвечал на вопросы Судзуки и сам рассказывал ему о службе в армии, о жизни в Китае. Он перескакивал с одной темы на другую. Но Судзуки не возражал. От джина он осоловел, глаза у него периодически закрывались.
Он тоже кое-что рассказал о себе. Он много путешествовал, объездил пятьдесят стран за четыре года, и наконец заявил, что отправляется на поиски Огава, панды и снежного человека. До панды и снежного человека у него руки не дошли, но лейтенанта он обнаружил.
Единственное, о чем Огава наотрез отказывался говорить, было связано с оружием. Он не сказал Судзуки, сколько патронов у него осталось.
Огава подозрительно следил за тем, как Судзуки готовил еду: это было совершенно не по-японски. Когда тот развел большой костер и дым поднялся в небо, Огава забеспокоился.
— Нам надо спрятаться в горы, — сказал он.
