— Разве уголовное дело об убийстве не возбуждается автоматически? спросил Берестов, думая о своем.
— И я так думала. Поэтому не совсем поняла, что он имеет в виду. Я была в состоянии шока. Смысл его слов дошел до меня через несколько дней, когда медицинская экспертиза вынесла заключение: «Умер от сердечной недостаточности».
— Как это может быть, если составлен протокол с понятыми, в котором зафиксировано, что у погибшего резаные раны? — нахмурился журналист.
— Сама поражаюсь! По поводу же резаных ран мне в милиции сказали: «Мало ли кто чем по пьянке режется. Не раны причина его смерти». Ну а смерть от сердечной недостаточности — это полный бред! Я читала заключение. Там нелепица на нелепице.
— Я не понял: вы писали заявление в милицию с требованием возбудить уголовное дело по факту убийства?
— Первые полгода не писала. Наивно думала, что дело возбудят автоматически. Как вы сказали…. Потом написала на имя начальника нашего отделения милиции и хотела вручить ему это письмо лично в руки. Мы с ним созвонились и договорились встретиться. Но каждый раз, когда я собиралась к нему приехать, у него либо находились какие-то срочные дела, либо он улетал в командировку. Словом, встретились мы с ним только через восемь месяцев. Пришла я к нему в кабинет, изложила все факты: и то, что на столе было три рюмки, и что дверь с петель была снята, и что, как врач, я вижу противоречия в заключении экспертизы. Потратила на это часа полтора, а он мне вдруг говорит, что не может принять моего заявления. Убийство не в их компетенции. И тут неожиданно поворачивается кресло, которое стояло ко мне спиной, и в нем я вижу мужчину. Мужчина представляется мне районным прокурором. Он, оказывается, все полтора часа внимательно слушал наш разговор. И он мне говорит: «Ну если вы так настаиваете, Зинаида Петровна, напишите заявление о возбуждении уголовного дела по факту убийства в районную прокуратуру и принесите его мне. И поскольку все уже в прошлом сделайте это через месяц. Мне так удобнее». То ли он уезжал на какое-то совещание в Петербург, то ли ещё куда-то. Словом, в тот момент ему было не до меня.
— Но через месяц вы с ним встретились?
— Нет, — вздохнула Зинаида Петровна. — Говорила же я вам, что на меня сыплются несчастье за несчастьем. Через три дня я попала в аварию и загремела в больницу с трещиной в позвоночнике. Провалялась десять месяцев. Потом, когда выписали, полгода была на больничном. Из дома почти не выходила. Словом, мне было не до заявления. Когда я, наконец, поправилась и написала в районную прокуратуру, мне ответили, что возбудить уголовное дело не представляется возможным, поскольку материалы по этому делу утеряны.
— Как это утеряны? — поднял брови Берестов.
— А вот так: утеряны, и все! Я, конечно, после этого писала в городскую прокуратуру, затем в Генеральную, наконец, депутату Мосгордумы Владимиру Гонееву — всегда получала один и тот же ответ: все утеряно, люди — наказаны, а возбудить уголовное дело не представляется возможным.
— Просто детектив какой-то! Ответы из прокуратуры у вас есть?
Зинаида Петровна достала из шкафчика четыре казенных конверта без марок и подала журналисту.
— С них можно снять ксерокопию?
— Ради бога!
Берестов торопливо спрятал конверты в сумку, виновато улыбнулся и выключил диктофон.
— Заключение экспертизы тоже утрачено? — спросил он деловито, но Зинаида Петровна ответить не успела. У журналиста зазвонил сотовый.
— Леня, ты где? — услышал Берестов голос Топорова, поднеся телефон к уху.
— Раскручиваю криминал. Мы вчера с тобой говорили.
— Срочно в редакцию! Ты нужен.
Берестов сунул телефон в карман и стал вылезать из-за столика.
— Вы уже уходите? — забеспокоилась Зинаида Петровна.
— Мне пора! Я вам ещё позвоню.
— Ну вы же ничего не съели. Выпейте хотя бы рюмку коньяку!
— Ну что ещё стряслось? — недовольно проворчал Берестов, вваливаясь в кабинет к заместителю редактора.
Топоров в это время ошалело смотрел в монитор, и глаза у него были в куче.
— Есть бомба для первой полосы. Дворняга, защищая хозяйку, загрызла бультерьера. Причем насмерть! Бери фотографа и поезжай на Беговую. Точный адрес возьмешь у секретарши.
— Ты считаешь это сенсацией?
Топоров поднял стеклянные глаза на Берестова.
— А по-твоему, нет? Собака, которую специально выводили для собачьих боев, не смогла справиться с простой дворнягой. Причем этот бультерьер, которого загрызла дворняга, неоднократный чемпион. Я точно не знаю, но ты это выясни! У неё одних медалей штук восемь. Медали сфотографируй все, на подушке. Это получит широкий общественный резонанс и среди русских вызовет национальный подъем.
Берестов расхохотался.
— Ну ты, Топоров, юморист! Ради этой ерунды оторвать меня от такого серьезного дела?
Топоров нервно завозился на стуле.
— Если ты не берешься, я поручу другому. Я тебе хотел сделать как лучше! Это бомба. Это точно пойдет! А то, что менты где-то на кого-то не завели уголовного дела, в Москве это сплошь и рядом. Читателю уже надоело! А вот с собаками — это супер!
— Но я журналист по экономике, а не по собаководству…
— То есть ты отказываешься?
— Безусловно.
— Смотри! Тебе публиковаться, не мне. Позови тогда Иванову. А насчет убийства посоветуйся с нашим юристом. Покажи ему ответ из прокуратуры, и он точно скажет, стоит ли копать дальше. На мой взгляд, это дело гиблое. Я на твоем месте раскрутил бы из всей этой истории только про то, как вырубилось электричество. А что? Пусть расскажет, как она жила девять месяцев с одной лампочкой на всю квартиру. Если пользовалась свечами — это сенсация! Представляешь, на первой странице крупными буквами: «В Москве живут при свечах!» А ниже мелкими: «Свет отключили инопланетяне!»
Берестов махнул рукой и вышел вон. Ничтожная желтая газетенка! С этим надо либо мириться, либо искать другую работу. Словом, бежать! Только куда? Да хотя бы в ту же «Комсомолку». Нельзя сказать, что она серьезней «Московских вестей», но там, по крайней мере, редактор не армянин. Здесь же единственный луч света — только Лилечка Иванова.
Ее он нашел на лестнице восседающей на перевернутом сейфе с сигаретой в руках. Она была в коротеньком желтом платьице, в легких босоножках, с двумя кокетливыми косичками, струящимися фонтанчиками. Сегодня глаза её были темно-синими, что говорило о том, что в данный момент она не в духе и к ней без надобности лучше не подходить. И точно, повернув голову и мило тряхнув косичками, Лилечка с доса дой выдохнула дым. И при этом не только не улыбнулась, но даже не поздоровалась.
— У тебя здесь рабочее место? — усмехнулся Берестов.
Она тяжело вздохнула и отвернулась к окну.
— Опять зарубили тему? — догадался Леонид. — Не расстраивайся! Тем много, а нас мало. Нас мало, и нас все меньше.
Лилечка нервно стряхнула пепел на пол и брызнула глазками:
— Не могу же я, как вы, писать про летающие тарелки. Я все-таки закончила юридический. Топоров сам не знает, чего хочет! В Московской думе создается фракция «Единство». Это первая партия в Мосгордуме, да ещё партия власти. Прикиньте! Причем во главе встали самые преданные лужковцы. Догадываетесь, что это значит? Московская дума ложится под Путина! Разве это не тема? А Топоров говорит: «Это никому не интересно. Ищи бомбу!»
— Правильно сказал, — улыбнулся Берестов. — Потому что ты ни черта не рубишь в политике. Правда, и Топоров в ней не рубит, но у него хотя бы интуиция. Тебе же как уфолог юристу могу сказать: эта партия в Мосгордуме создается как уступка Путину взамен того, чтобы за Лужковым осталась третья кнопка. Словом, идет элементарный торг. Даже не торг, а игра. Уже по одному тому, что во главе встали преданные лужковцы, можно сказать, что сценарий к этому фарсу написал сам Лужков.
Лилечка ехидно улыбнулась и погрозила пальчиком.
— Откуда вы все знаете? От инопланетян информация? Только сведения у вас, Леонид Александрович, неточные. С ТВЦ вопрос уже решен. Конкурс выиграет «ВИД».
Берестов снисходительно покачал головой.
— И охота тебе вникать во всю эту ерунду? Там, наверху, начинается новый раздел собственности. Высокопоставленные чины знают, за что борются, но тебе-то это к чему? Нам все равно ничего не достанется. Так что журналисту заниматься политикой бесплатно — по меньшей мере глупо.
— А инопланетянами? — прищурила глазки Лилечка.
— Общаясь с инопланетянами, можно, по крайней мере, наработать что-то для себя. Я имею в виду знания, а не материальные ценности.
— И много вы наработали?
— Не жалуюсь. Я теперь мыслю в масштабе Вселенной, а не в рамках одной авекяновской газетенки.
Глаза Лилечки потеплели. Она стряхнула пепел на подоконник и, взмахнув косичками, поинтересовалась:
