Национальность девушки он определить затруднялся. Нос с горбинкой, смоляные волосы и чуть-чуть раскосые глаза говорили о ее восточном происхождении, и все-таки было в ней много славянского, даже, пожалуй, русского.
У нее были предки из самых разных народов, заключил капитан в конце концов, и, похоже, эта юная дама унаследовала их лучшие этнические особенности. Внешние черты, по крайней мере.
– Такие штуки в фотосалоне на Новом Арбате делают. – Фотограф Юра наравне с операми и криминалистами рылся в шкафах и столах в поисках документов Азы Арзаевой, но, заметив, что старший оперуполномоченный крайне заинтересованно разглядывает фотопортрет на стене, решил ему помочь своим профессиональным комментарием.
Однако Дмитрию думалось совсем о другом. Он разменял уже четвертый десяток – ему пошел тридцать второй год, а личная жизнь никак толком не складывалась. Это особенно удручало его немногочисленных родственников. По словам двоюродной сестры, Дмитрий «очень недурен собой, особо вредных привычек не имеет и обладает ровным и по-настоящему мужским характером». А кому, как не ей, доверять в этом вопросе, ведь она работала в модном женском журнале и вела раздел под названием: «Найди в России своего мачо!»
Все та же сестра считала, что проблема с законным и удачным браком возникла у Дмитрия из-за не слишком удавшейся служебной карьеры, а причина последнего – в его «чистоплюйстве».
В чем-то, полагал Дмитрий, она была права. Будучи ментом, абсолютно дисциплинированным и безотказным в работе, он чурался всяких грязных приемчиков, совершенно необходимых, по мнению его высокого начальства, в работе современного опера, – вроде подбрасывания подозреваемым улик или силовых методов воздействия на не слишком разговорчивых задержанных.
И все-таки не в этом крылась главная причина неустроенной личной жизни капитана Бороздина. Дмитрия, излишне начитавшегося еще в средней школе разного рода романтической литературы, совершенно не устраивал сам сложившийся и устоявшийся тип современной женщины. Нынешнее поколение лучшей половины человечества ему казалось морально неразборчивым, психически неустойчивым и слишком жадным до денег. Да и с точки зрения экстерьера селекция у современных женщин – уж такое у него сложилось впечатление – носила преимущественно отрицательный характер.
Короче говоря, чересчур разборчив был капитан Бороздин в женском вопросе.
И вот сейчас, пристально и даже жадно разглядывая фотопортрет неизвестной девушки, полубогини-полуведьмы, в квартире убитого коммерсанта, Дмитрий вдруг стал отчетливо ощущать, что чувствует к ней явное и почти безудержное влечение.
– Товарищ капитан! – раздался сзади голос Сереги Колодкова. – Вот… понятых привел.
С неохотой оторвавшись от созерцания портрета, Дмитрий обернулся и увидел перед собой парня и девушку, обоим лет по семнадцать-восемнадцать. Они явно были под кайфом, но держались довольно бодро.
– Не знаете, кто это? – обратился он к понятым и кивнул на фотопортрет.
– Отчего ж не знать, чувачок? – откликнулся парнишка. – Это хозяйка квартиры, Азой кличут. Клевую герлу Костик подцепил, без базара.
Нельзя сказать, что развязные речь и тон пацана, чуть ли не вдвое моложе его, Дмитрий пропустил мимо ушей, вроде как по профессиональной привычке – мол, случалось слышать кое-что и похлеще. Конечно, сопливый понятой капитана зацепил, и он легко мог, как мысленно выразился Бороздин, ткнуть засранца носом в собственное дерьмо. И в любой другой ситуации так бы и поступил.
Но то, что он от этого юного и, как говорят в молодежной среде, «продвинутого» балбеса услышал, заставило Бороздина внутренне напрячься и погасить все посторонние эмоции. Выходило так, что девушка, в которую Дмитрий успел заочно и почти мгновенно, что называется, втюриться, чего с ним прежде никогда не случалось, вполне возможно является убийцей.
Он, впрочем, не считал всех лиц, совершивших умышленное убийство, выродками рода человеческого. В состоянии аффекта кто угодно может поднять руку на своего ближнего. Но, так или иначе, на душе у капитана помрачнело.
– Когда ты ее видел в последний раз? – спросил он у нагловатого пацана.
– Сегодня утром, когда Аза в свою тачку садилась. Зрелище, я тебе скажу, чувачок! Настоящий сеанс, блин…
Что у нее за машина? – пришлось перебить Дмитрию избыточную болтовню говорливого понятого.
– «Опель-Астра», темно-серая такая. Как в нее Аза залазит, весь двор собирается…
– Где она ее ставит?
– Да в «ракушке», за домом…
– Сергей! – Капитан повернулся к Колодкову. – Сходи с парнем на улицу, пусть он тебе «ракушку» эту покажет. Да возьми с собой кого-нибудь из технического отдела. Если гараж будет закрыт, вскрывайте. Мне нужно точно знать – на месте ли машина.
– А мне чего делать? – спросила девица-понятая со скучающим видом.
– Вы звуки выстрелов слышали?
– Когда?
– Часа полтора назад.
– Не-а. У нас музон играл. Да и вообще… – Девчонка сделала неопределенный жест рукой.
– Антон! – позвал Бороздин одного из оперов. – Объясни понятой ее права и обязанности.
Сам же он, как и все остальные, принялся искать документы Азы Арзаевой и наличку, да и вообще приглядывался ко всему, что могло вызвать оперативный интерес.
Удалось отыскать двенадцать тысяч долларов, о которых подозреваемая, как Арзаеву уже стали называть в опербригаде, по-видимому, ничего не знала – деньги находились в небольшом тайничке в личной комнате Карнаухова, а вот документы ее не нашли.
Вернувшийся с улицы Колодков сообщил, что «Опель-Астра» на месте – чтобы это установить, «ракушку» пришлось вскрывать.
– Ставлю два бутыля пива против одного коньяка, что Арзаева не успела воспользоваться машиной, потому как наряд милиции слишком быстро подъехал. – Готовность заключать всевозможные пари являлась еще одной отличительной особенностью в характере старшего лейтенанта.
Капитан обычно не уклонялся от спора и соглашался заключать пари на условиях напарника, но сейчас только мрачно кивнул:
– Похоже на то.
– Надо бы ее фотографию размножить да раздать всем, кому следует, – предложил Колодков. – Как обычно, кассирам аэропортов, вокзалов, гаишникам, осведомителям…
Да-да, договорись с фотографом Юрой. Но все это раньше утра не получится. Без начальства мы тут ничего не сделаем, а ему еще надо будет доказать целесообразность такой акции. Ведь дело это муторное и недешевое. Кроме того, если Арзаева решила свалить из Москвы сразу после убийства, то она уже за пределами столицы. Времени у нее было достаточно. Да и способов – тоже. В поезде могла, к примеру, проводнице на лапу кинуть. Сейчас надо срочно узнать, откуда она родом, и установить ее ближайших родственников и друзей. Действуй.
Тут заверещал мобильник капитана. Снова звонил дежурный по управлению.
– Бороздин, ты еще на месте преступления?
– Так точно, Михалыч.
– Дело вот в чем… Недалеко от вас, в Филевском парке, один пенсионер, прогуливаясь с собакой, наткнулся на труп мужчины. Опербригада сейчас выедет. Сгонял бы и ты туда, Димыч, – по соседству ведь находишься. Посмотришь там, что и как…
– Да ты что, Михалыч! – Капитан от возмущения не сразу нашел нужные слова. – Ведь это… там же совсем другое дознание, другое дело! Для чего же тогда нам министерство инструкции пишет?!
– Может, другое дело, а может, и нет… Короче, товарищ капитан, так начальник управления распорядился. Все равно, говорит, Бороздин в двух шагах от Филевского парка, чего ради еще кого-то с постели ни свет ни заря поднимать…
Вот она, его безотказность в работе, – всегда боком ему выходит!
Бороздин хотел было сказать дежурному по управлению несколько подходящих к случаю благодарственных слов, но, сделав глубокий вздох и не менее глубокий выдох, промолчал и направился туда, куда приказано.
Осмотрев место и субъект преступления (какой-то мужик в камуфляже с простреленными, а точнее – с отстреленными гениталиями, умерший от потери крови) в Филевском парке, Дмитрий доложил свои соображения по обоим криминальным эпизодам нынешней ночи по телефону Леве Зайцеву.
Тот уже успел продрать глаза, поскольку наступило полноценное летнее утро, и неожиданно пришел в невероятное возбуждение, особенно по поводу камуфляжника. Он задал несколько уточняющих вопросов по этому делу, на которые капитан ответил не без труда. Против обыкновения он оказался не слишком внимателен при осмотре места преступления. Бороздин, не выспавшись, чувствовал себя неважно, да и был уверен, что данное расследование все равно будет вести другой опер. Но дело заключалось не только в этих обстоятельствах: он все еще находился под гипнотическим действием фотопортрета Азы Арзаевой, и душа его пребывала в великом смущении.
Понятно, фотопортрет – он и есть фотопортрет: что-то там подретушировано, что-то подрисовано. Но какая-то особая, необыденная, душевная суть и некая магическая притягательность Азы и после всех этих художественно-технических ухищрений никуда не скрылась.
