— Про Сабира ничего не слышно? — спросил Эргашев.
— Я хотел вас о нем спросить.
— Мне мало что известно…
— Такое дело. Я мог бы узнать другим способом. Но сейчас уже поздно и некогда. Жанзакова вчера видели на Кожевнической. Там несколько мастерских, сберкасса…
— Он пользовался ею?
— Ему должны были перевести потиражные, с прошлой картины.
— Много?
— Очень много. Он не скрывал!
Денисов задумался.
— Какие у вас взаимоотношения?
Эргашев пригладил наголо бритую, словно отполированную, как бильярдный шар, голову.
— В основном со мной и общается. Вечерами в поезде мы одни. Ну проводница еще, закроемся в купе, у себя. Сидим, говорим. А бывает, на вокзал вместе идем, в буфет.
— Пешком?
— Обычно с электричкой не связываемся. Здесь километр… Идем, обсуждаем.
— У нас немало несчастных случаев на путях…
— Нет, Сабир ходит осторожно. Вырос в вагончиках.
— Вам он нравится как актер?
Эргашев покачал головой:
— Как актер, положим, он по-настоящему развернется только через несколько лет. А может, и никогда.
— Вы ему говорили об этом?
А как же! При этом довольно откровенно. Многое ему и сейчас удается, но он сам не знает, что за счет чего получается. Когда поймет, тогда все и начнется…
— Мне говорили, что он сыграл примерно в тридцати фильмах!
— Третьестепенные роли! Предатель, самбист, десантник. Ни одного глубокого образа…
— Жанзаков был удручен этим? Переживал?
— А вы бы не переживали?
— Я считал, что у него нет особых проблем. Кумир, кинозвезда.
— Это на поверхности. Правильно. Известный актер, в то же время рубаха-парень. Мог уйти с незнакомыми людьми. Принять любое приглашение…
— Мог?
— Он был таким. С первой женой. До Терезы. С Терезой сильно изменился.
— Любовь?
— Она его идеал. Больше всего на свете он боится ее потерять…
Бритоголовый замолчал, Денисов был ему благодарен за эту паузу: личность исчезнувшего актера открывалась с совершенно новой стороны.
— А что его первая жена?
— Сабир о ней мало рассказывает. Росли в одном поселке, учились. Родители их работали тоже вместе, на железной дороге.
— В Ухте?
— Да.
— Переписываются?
— Насчет переписки не слыхал. Но что там непросто — это мне точно известно.
Денисов задумался.
Он вспомнил маленькую скуластую гримершу: «Русская. В возрасте Сабира. Может, украинка… Я еще спросила: „Что-нибудь передать? — „Спасибо, я пойду…“ Варежки серые, домашней вязки. С одним пальцем…“
— Она не приезжала в Москву?
— Не знаю.
Эргашев достал сигарету.
— Сабир пересказал мне один фильм. Не очень серьезный, но, мне кажется, он поможет тебе понять…
— Интересно.
— Американский мальчик, сын бедняка-пьяницы, попадает на глаза менеджеру, и тот начинает готовить из него боксера. Через несколько лет вырастает юноша-чемпион, он ничего не знает в жизни, кроме своего ринга, чтения и одиноких прогулок в лесу, окружающем ранчо…
Денисов внимательно слушал.
— …Он чист и даже не подозревает, что босс-менеджер составил на нем состояние, предложив на состязаниях работать под левшу. — Бритоголовый щелкнул зажигалкой. — Однажды на прогулке Мак-Кой, так его звали, встречает такую же молодую чистую девушку. Молодые люди влюбляются друг в друга. По случайному совпадению оказывается, что она — дочь менеджера, которую тоже ограждали от знакомства с темными сторонами жизни.
— И дальше?
— Как водится, вмешалась мафия. Девушку взяли заложницей, объявили, что Мак-Кой, если хочет спасти ее, должен сдаться на восьмом раунде… Там длинная история. Мак-Кой выиграл бой, голубой залив, яхту. Главное — свой идеал: нежное преданное существо, не узнавшее волчьих законов бытия, вдобавок дочь босса… Нынешняя жена Сабира — не из путевого вагончика!
— Ухта — город небольшой. Жену популярного киноактера найти будет нетрудно. В Ухте я все узнаю…
— У нас все равно пока не с чего начать, — рассудил начальник отдела Бахметьев, которому Денисов звонил домой. — Сидеть, ждать у моря погоды мы не можем, да нам и не дадут. Ни министерство, ни Союз кинематографистов. Ты прав. Надо ехать… Прямо сейчас.
— И еще. Если командировка ничего не даст, завтра, к возвращению Терезы Жанзаковой, я тоже успею вернуться и встретить ее в Шереметьеве.
— Предупреди коллег в Ухте, что вылетаешь.
— Обязательно.
— А насчет денег, полученных Жанзаковым, постараемся завтра проверить.
Оставалось решить техническую сторону.
— Поздравляю. Полетишь с аэродрома Быково, — констатировал Сабодаш, обсудив вопрос с дежурными в Быкове и Шереметьеве.
— А в чем разница?
— Ан-24. Вместо двух часов будешь пилить пять.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Плюс со знаком минус
В Ухте стояло морозное утро.
Денисов приехал в куртке, продрог. У трапа, пока пассажиры покидали самолет, чтобы всем вместе следовать через летное поле, озяб окончательно.
— Товарищ Денисов из Москвы, — объявило радио, — вас просят подойти к справочной…
Встречающих было двое, оба в гражданском. Главной приметой их была неприметность. Денисов сразу узнал своих, хотя они и держались до последней минуты поодаль. Денисов и сам играл в эти игры.
Коллеги также быстро «просчитали» Денисова.
— Барчук, начальник отделения розыска.
— Шахов, старший опер.
— Денисов.
— Мы тут кое-что прихватили… — Вблизи начальник розыска выглядел моложе своего подчиненного, державшего в руке короткий, с искусственным воротником полушубок. — Примерить лучше прямо сейчас… — Барчук избежал официального «вы» и принятого между оперативными работниками «ты».
Денисов сбросил куртку, с ходу сунул руку в меховушку.
— Как?
— Совсем другое дело, можно ехать.
— Я рад.
В машине Барчук объяснил:
— Жена Сабира… — Начальник розыска называл актера как человек, хорошо с ним знакомый, — Овчинникова. После развода вернула свою фамилию, живет в Сосногорске…
— Вы не из Ухты?
— Сосногорский уголовный розыск. Раньше это тоже была Ухта, потом отсоединились.
— Далеко отсюда?
— Пустяки. Сорок километров. Дорога хорошая…
Водитель-милиционер резко, с места, взял старт.
— …Насколько все это серьезно с Сабиром? — Барчук сел рядом с Денисовым на второе сиденье; впереди, с шофером, устроился Шахов.
— Пока полная загадка для всех, кроме, как мне кажется, режиссера… Впечатление такое: вышел позвонить и не вернулся. Так, с книгой, которую читал по дороге, и исчез.
— А что режиссер?
— Забил тревогу в первые же часы.
— Странно.
Денисов вспомнил тетрадь с выдранными листами, обнаруженную в купе Жанзакова, конверт без адреса, заклеенный, потом вновь распечатанный; ничего не сказал. «Это мои трудности…»
— Деньги с ним были?
— Сейчас проверяют.
— Если были — все может обернуться другим. На месте виднее… — Барчук дал понять, что гость может приступить к вопросам, из-за которых прибыл.
— Жанзаков бывал здесь? — Денисов придвинулся, чтобы лучше видеть лицо собеседника.
— Сабир? В год по нескольку раз! Это было неожиданностью.
— Даже так?!
— Иа-за дочери.
— Любит?
— Не то слово. Обожает! Девчонка делает с ним что хочет. Скажет — «Останься!», он, мне кажется, останется.
— Сколько ей?
— Во втором классе. Еще в музыкальную ходит. В Сосногорске гостиниц нет, а музыкальных целых две.
— Сабир и из-за жены приезжает… — Старший оперуполномоченный обернулся. Он оказался немолодым, рыжеватым, крупный лоб блестел, как в жару. — Хотя она и бывшая. Смекаешь?
Денисов кивнул.
— Она работает?
— В леспромхозе «Сосногорский» экономистом.
— Училась в Москве?
— В Ленинграде, в Лесотехнической академии.
— Мне придется ее допросить.
— Она, наверное, уже ждет, я предупредил.
Шахов говорил чисто, но в разговоре словно пользовался другими лицевыми мышцами, как бывает, когда говорят на чужом языке.
«Местный… — Денисов с интересом взглянул на него. — Из народа коми…»
Города он не увидел. Дома как-то сразу расступились, теперь вокруг было только белесое небо и белый, застрявший наполовину в снегу лес. На больших скоростях по дороге навстречу проносились машины.
Тайга…
— Настоящая тайга километров за пятнадцать отсюда… — Словно уловив короткую внезапную мысль гостя, сказал Шахов. Добавил жестко:
— Мы называем ее «парма»! Хорошие места. Если бы мне, к примеру, предложили в Москве квартиру на Арбате или в Крылатском, я бы все равно не уехал.
— Овчинникова была этой зимой в Москве?
— Шахов кивнул:
Была. Очень недолго. Один или два дня. С отчетом.
— Встречалась с Жанзаковым?
— Этого не знаю.
— А позавчера? Ее видели в Сосногорске?
— Понимаю, — старший опер отер вспотевший лоб платком. — Может, для кого-то это и сгодится как версия… Но мы-то знаем, — он показал на Барчука. — Сабиру от жены ничего не грозило. Она — другой человек. Поговоришь — убедишься… — Шахов первый раз перешел на «ты».
