«Как это я сразу не заметила? – удивилась госпожа Бонасюк. – Или кто-то звонил, пока я в душе была?… А я из-за плеска не расслышала?».
Что-то происходило с ее организмом, особенно в последние недели. Что-то властно перенастраивало ее чувственную систему по совершенно иной, непривычной нотной тетради. Она стала плаксива. Она совершенно не могла сосредоточиться. Было это тем более удивительно и непривычно для Кристины, обыкновенно все подмечавшей с лету и никогда не страдавшей рассеянностью. Иди, побудь рассеянным с улицы Бассейной из замечательных детских стихов Маршака во время, к примеру, челночного рейда на Польшу. Мигом и без товара останешься, и без сумочки с документами и деньгами, а то и без головы.
Что-то изменилось в Кристине. Она становилась иной.
Госпожа Бонасюк коснулась указательным пальчиком кнопки с надписью «Play», телефакс щелкнул, оживив мини-кассету, а вслед за ней пробудились динамики. Кристина разобрала невнятное «гм», а затем ударили гудки отбоя. И так несколько раз подряд. Видимо, звонившие люди либо не умели, либо не хотели общаться с автоматом. Таких в нашем мире по прежнему великое множество, и это отлично известно каждому владельцу автоответчика. Прослушивая шипящее молчание вперемешку с короткими гудками, Кристина даже улыбнулась, вспомнив собственную маму, когда та впервые столкнулась с заморской диковиной под названием автоответчик. При Союзе автоматы сообщали разве что время, или расписание сеансов в кинотеатрах. Так и то, не в селе, где жила мать. Да и связь предполагалась односторонняя. Выслушал, и повесил трубочку.
В самом конце 80-х Василий Васильевич притащил домой телефон с автоответчиком. Тогда они еще были превеликой редкостью. Первой жертвой электронного чуда стала мама Кристины, Алла Артемовна. Она позвонила дочери из села, чтобы поздравить с каким-то очередным праздником. Бонасюков дома не было, зато автоответчик не дремал, подкарауливая неискушенных совков. Алла Артемовна предприняла не менее десяти упорных, но безуспешных попыток вступить в разговор с автоматом, раз за разом откликавшимся бодреньким голоском Кристины.
– Здравствуйте. Вы позвонили по телефону 414-99-…
– Здравствуй, доченька.
– …к сожалению, мы не можем…
– Как, не можете, доченька?
– …после короткого звукового…
– Доченька, это ж я, мама!
– …сообщение или передайте…
– Доченька?! Але! Это я, мама! Ф! Ф!.. Але?! Ты что, не слышишь?!
– Спасибо за звонок…
– Доця?! Ф! Ф! Але?! Ты что, с мамой говорить не хочешь?!
– …и всего доброго.
– Я ж тебя родила!
И так долгих десять минут, пока Алла Артемовна вконец не разобиделась и вышла, вне себя, из прохладного полумрака сельской почтовой избушки в солнечное утро, полное шелеста листвы, запахов навоза и гогота домашней птицы.
– Половину пенсии, поистине, на переговоры просадила, – потешался Вась-Вась, когда они на следующий день воротились из гостей и занялись прослушиванием пленки. Для них тогда автоответчик тоже был в диковинку, только они к той диковинке стояли чуть-чуть ближе. Только и всего. Потом мама перезвонила и долго пеняла Кристине.
– Доченька?! Что же ты со мной, и говорить-то не захотела?!
«Эх, мама, мамочка…» — вздохнула Кристина, в то время как из факса летело то ли бормотание, то ли стоны многокилометровых проводов.
После серии любителей поиграть в молчанку, динамики неожиданно разорвались громким и слегка запыхавшимся монологом в исполнении Андрея:
– Кристя извини что не встретил Правилов напряг еду в Житомир по делу, – как человек, помнящий о лимите времени при записи, свойственном большинству автоответчиков, Бандура палил скороговоркой, то лая, то глотая слова. – Отдыхай любимая завтра к обеду буду.
Аппарат выдал двойной щелчок. Лампа на передней панели погасла. Голос Андрея оборвался, как и сопровождающий его дорожный шум. Видимо, Бандура звонил из уличного автомата.
Слезы навернулись на зеленые глаза Кристины, словно ее жестоко и бессовестно обманули. Поводов к тому вроде бы не было. «Что-то у меня с нервами, – подумала она, возвращаясь из прихожей в гостиную. И украдкой смахнула слезинку. – Что-то со мной происходит…»
«Ты же прекрасно знаешь, что. Беременные все такие. Чуть что, сразу в слезы».
«Почему, спрашивается, зарождение новой жизни напрямую связано со слезоотделением?»
«Чушь собачья. И слова такого нет».
«Чушь не чушь, а вот хочется плакать, и все тут. Как будто ты не будущая мама, а брошенная хозяевами собачка».
«Не хандри, кума… Ты столько лет об этом мечтала. Тебе ли теперь хандрить».
Кристина направилась в кухню, сообразив на ходу, что одна ночевать не будет.
«Не хочу я здесь оставаться, – подумала она с внезапной решимостью. – Не хочу! И не буду».
«Тогда возвращайся в больницу…»
«Делать мне больше нечего. У меня своя квартира имеется. Мало того, что я там прописана, она еще и числится за мной, между прочим».
Кристина осторожно потрогала кастрюли. Те еще были слишком горячими, чтобы убирать в холодильник.
«Ладно. От одного разика ничего ему не сделается, – решила она, распахивая дверцу. – Вообще-то, за такое по рукам давать надо. Горячие продукты – смертельный враг холодильников». «Ну да ладно…»
Покончив с кастрюлями, Кристина обернулась в поисках ручки, оторвала кусок «Экспресс-объявы», и вывела на нем своим каллиграфическим, абсолютно женским почерком, мало изменившимся со времен десятого класса:
Андрюшенька, зайчик. Суп с фрикадельками в кастрюльке, тушеное мясо и гарнир – в гусятнице. Кисель я перелила в банку. Приедешь раньше меня, разогревай и кушай. Я скоро буду.
Твоя Кристина.Прикрепив записку к передней панели холодильника при помощи миниатюрного магнита, она всполоснула кастрюльку из-под киселя, перекрыла краны, и наскоро осмотрелась – все ли выключено, обесточено, обезвожено. Потушив свет в квартире (на улице уже давно стало темно), Кристина притворила за собой дверь. Дернула ручку, проверив замки, и побрела к трамвайной остановке.
Время было позднее, а в такое трамвая ждать, все равно, что снега в июле. К счастью, вскоре она заприметила салатовую «24-ю Волгу» с оранжевым плафоном старого советского образца. Кристина замахала руками так, будто была Робинзоном, а такси проплывающей мимо острова шхуной.
– Героев Сталинграда, пожалуйста.
– На сколько вы рассчитываете? – дипломатично осведомился таксист. Кристина пожала плечами. Вопрос ей не понравился:
– А вы?
Водитель назвал сумму, от которой покоробило бы и Абрамовича с эмиром Бахрейна.
– А не жирно?
– Пока до метро доберетесь, оно уже, пожалуй, закроется, – рассудительно сказал таксист. – Тут глухомань конченая. А я с Оболони черта лысого, кого в центр подберу. Спальный район. Значит, обратно порожняком. Вот и вся арифметика. Кто, спрашивается, в оба конца оплатит? Тот, кому больше надо. – Водитель дружелюбно улыбнулся.
– А вам, значит, не надо? – разозлилась Кристина, которую рассуждения таксиста не впечатлили.
– А я, вообще-то в парк, – меланхолично отозвался таксист.
– Какой парк?! – фыркнула Кристина. – У вас же номера частные!
– Да? – удивился таксист. – Правда? Я и забыл.
Кристина в нерешительности переступила с ноги на ногу. На улице здорово похолодало. Очевидно, надвигался очередной циклон. Или антициклон. Это небо не поймешь.
– Ну, что? Так и будем стоять? – спросил таксист, собираясь отпустить сцепление и включив левый поворотник.
Это был чистой воды шантаж, но не Кристина заказывала музыку. Из салона веяло теплом с легкой примесью табачного дыма. Порыв студеного ветра разметал ей волосы.
– Черт с вами, – сдалась Кристина, опускаясь на переднее сидение.
– Давно бы так, – похвалил водитель.
– Я вот думаю, может самой извозом заняться?! – сказала она с вызовом, демонстрируя, что сломалась телом, но не духом.
– Попробуйте, – усмехнулся таксист. – Как говорится, у нас же свободная страна.
– Вы так думаете?
– Думать мне по табелю о рангах не полагается, – парировал таксист.
– Зато вы, должно быть, деньги лопатой загребаете…
– Да, уж, – согласился водитель, – баксы почти печатаю.
– Пользуетесь тем, что выбора нет.
– Зато никто вас не неволит. Не нравится, идите пешком. К утру, глядишь, доберетесь. Если не околеете.
В салоне воцарилось враждебное молчание. Вроде затишья на индо-пакистанской границе. Бульвар Лепсе остался позади. Такси, следуя вдоль рельсов «15-го» трамвая, по мосту пересекло Брест-Литовский в районе метро «Жовтневая».
– Вы думаете, большая радость вот так вот по ночам баранку крутить? – сказал таксист примирительно. – Что у меня, семьи, по-вашему, нет?
