Девушку задержали вместе с Ляжечкой, и спустя час после этого их вдвоем уже забрали из того опорного пункта милиции, куда привели с пристани.
Ляжечку опознали тут же, а с девушкой возникли проблемы. Она не была Лилей — это менты поняли мгновенно, — а на все вопросы отвечала, плача, что этот вот странный человек, Лажечников, снял ее на пристани и предложил весело прокатиться на пароме.
Девушку Анну проверили и выяснили, что она на самом деле проститутка, так что с нее взятки гладки, тем более что своими рыданиями она достала всех сотрудников. Отпустили ее под подписку о невыезде и перешли к допросу Ляжечки.
А от него добиться ничего нельзя было. Эксперты установили, что его сознание одурманено каким-то сильным наркотиком, по консистенции удивительно похожим на тот, которым обдолбался небезызвестный Санька Матрос.
Матрос до сих пор еще от действия наркотика не отошел — опьянение вследствие стресса из-за ранения перешло в фазу невроза, и Матрос все еще был невменяем. Сопоставив эти факты, менты сильно засомневались, что Ляжечка когда-нибудь очухается.
А чемоданчик?
Там оказались только старые газеты. И ни копейки денег.
Таким образом, следствие зашло в тупик.
Лиля пропала. Наемник Щукин — тоже. Исчез и майор, курировавший операцию, вместе с деньгами, взятыми им под подписку.
Следов никаких не было.
А тем временем события вокруг девушки Лили начали разворачиваться с ошеломляющей быстротой.
* * *Щукин наклонился и, прислонив ухо к замочной скважине, откуда тянуло холодком, внимательно прислушался.
За закрытой дверью было совсем тихо.
«Спят? — подумал Щукин. — Ну да, там же двое раненых да Лиля, которая еще не вполне отошла от наркотического бремени… Но неужели Капитон не оставил им охрану? Маловероятно».
Щукин резко выпрямился и тряхнул головой. Он достал из кармана вилку с изогнутыми зубцами — ту самую, которой открывал дверь в квартиру, где временно жил Ляжечка, — и просунул один из зубцов в замочную скважину.
Легкий скрежет — и сразу после этого едва слышное движение в прихожей.
Николай отпрянул от двери.
Минуту он прислушивался и, не услышав больше никакого шороха, возобновил свои попытки разобраться с дверным замком.
Очень скоро ему это удалось, и дверь, тихонько скрипнув, отошла на сантиметр от дверного косяка.
И снова — странный шорох.
Щукин, кусая губы, замер перед дверью.
Уходить?
Вполне возможно, что кто-то ждет его в прихожей: кто-то услышал, как он открывал дверь вилкой, и теперь стоит с пистолетом на изготовку.
А может быть, и нет.
Может, это просто шуршит на полу из-за сквозняка старая газета.
Как бы то ни было, Николай не стал больше прятаться, а, передернув затвор у пистолета, купленного у барыги, сильно толкнул дверь.
Это резкое движение и спасло ему жизнь.
Едва успев скрипнуть, дверная перегородка исчезла из поля зрения Николая и ударилась о стену слева от него. Перед шагнувшим было в прихожую Щукиным мелькнули перекошенные изумлением и страхом лица. Кто-то из тех, кто ждал Николая, даже вскрикнул, вскидывая наверняка снятый с предохранителя, приведенный заранее в боевую готовность пистолет.
Щукин отступил на шаг назад, но уже мгновение спустя опомнился и прыгнул влево, оказавшись в угловой комнате.
Две пули тут же рассекли полутемную лестничную площадку, они с треском пробили дверь в квартиру напротив, оставив две довольно большие округлые дыры с рваными краями, через которые немедленно вылетел из той квартиры пронзительный женский вопль.
Щукин вскочил на ноги и поднял пистолет. Сдернул рычажок предохранителя и, держа пистолет обеими руками у своего лица, медленно стал приближаться к смертоносному четырехугольному провалу соседней комнаты, откуда, как он определил, и стреляли.
Когда до распахнутого входа в комнату осталось два шага, оттуда вдруг осторожно показалась остроухая голова. Она медленно поворачивалась в сторону Николая и, когда глаза ее оказались на уровне его глаз, он выстрелил в ту точку на переносице, где брови иногда сходятся (брови над побелевшими от мгновенного испуга глазами были белесые и редкие и на переносице не сходились).
Щукин слегка отпрянул от струи крови, брызнувшей ему в лицо, а подергивающееся тело упало на пороге комнаты.
Щукин прислушался. В комнате слышалась взволнованная приглушенная перебранка. Он выстрелил в том направлении. Голоса смолкли, потом перебранка возникла снова.
Мужские голоса. Три или четыре человека.
«Ага, — подумал Николай, — не ждали меня! А рано было меня со счетов сбрасывать!»
— Лиля! — громко позвал Щукин.
Голоса тут же смолкли.
Щукин прокричал ее имя еще несколько раз, пока не понял, что ее может и не быть в этой комнате.
Тогда Щукин мысленно пересчитал патроны, оставшиеся в обойме его пистолета, и на несколько шагов неслышно отошел назад.
Секунду он стоял на месте, пытаясь сосредоточиться, а потом разбежался и, оттолкнувшись ногами о мягко качнувшийся труп на пороге, взлетел в воздух и приземлился за массивным диваном, который, как Щукин тут же увидел, стоял в комнате рядом со входом.
Трое удивленно вытянутых лиц на мгновение мелькнули перед ним, как три белых оплывающих пятна, с их стороны не донеслось ни звука, когда Щукин открыл по ним огонь.
Два лица тут же опрокинулись, словно мишени в тире, а третье метнулось куда-то и сразу исчезло из поля зрения Николая.
Щукин нырнул за диван, желая как можно сильнее вдавить свое тело в покрытый старым ковром пол, и, закрыв голову руками, насчитал пять выстрелов. После каждого выстрела на Николая сыпалась труха и кусочки ветхой ткани, которые почему-то оказывались горячими.
По звукам выстрелов Щукин легко определил тип оружия, из которого стреляли.
— Обойма у него кончилась… — пробормотал Щукин про себя, поднимаясь на ноги и отряхивая левой рукой куртку. — Дилетант…
Щукин поднял пистолет и два раза выстрелил в крепкого коротко стриженного паренька, который, скорчившись на полу, пытался вытащить из рукоятки своего прыгающего в трясущихся руках пистолета непонятно по каким причинам завязшую там обойму.
Паренек — это был тот самый крепыш — затих, боком завалившись за тумбочку у кровати.
Подняв валявшийся пистолет, Щукин легко перезарядил его, а свой, в котором не оставалось ни одного патрона, сунул за пояс.
— Лиля! — снова позвал он.
Лили нигде не было. Не было также здесь и раненых бойцов Седого. В тишине Николай вдруг услышал голоса во дворе дома. Он выглянул в окно и увидел джип, остановившийся у подъезда. Оттуда выскакивали вооруженные люди.
Николай послал последнее проклятие крепышу, успевшему вызвать подкрепление, как вдруг услышал тонкий девичий голос:
— Помогите!
— Лиля! — узнал Щукин. — Ты где?
— Помогите! — снова раздался вопль.
Щукин метнулся в другую комнату, откуда, как показалось ему, кричала девушка. Но там никого не было.
— Лиля? — удивленно позвал Николай.
— Помогите! — откликнулась Лиля.
На этот раз Щукин понял, откуда идет звук. Он упал на пол и заглянул под диван — там за высокими ножками, словно за решетками тюремного окна, белело бледное Лилино личико.
— Помогите… — повторила она и, увидев Щукина, радостно вскрикнула.
Он протянул ей руку, и она довольно быстро выбралась из-под дивана.
— Эти люди, — морщась, проговорила она, — я ничего не понимаю… Где я? Я ничего не помню… В каком я городе?
— На объяснения нет времени, — сказал ей Щукин.
— А вы кто? — спросила она первый раз с тех пор, как Щукин увидел ее.
— Я от твоего отца, — сообщил Щукин. — Вкратце — тебя похитила банда уродов, теперь я тебя к отцу отвезу… — Он вскочил на ноги, выглянул в окошко и добавил: — Может быть…
— Что это зна…
— Молчи! — скомандовал Щукин. — И иди за мной.
Она послушно замолчала.
Поманив за собой Лилю, Щукин выскочил из квартиры и побежал к лестнице, ведущей вниз. Лифт он благоразумно игнорировал.
Николай все ниже и ниже спускался по лестнице. Когда достиг второго этажа, он выглянул во двор через подъездное окно. Вооруженные люди, воровато озираясь, сыпались обратно в машину. А один из них стоял рядом с подъездом и кричал что-то в телефон.
Щукин сунул было правую руку с зажатым в ней пистолетом в боковой карман, но потом передумал и снова вынул пистолет.
— Да, да… Да, тот самый… Ну, как ты мне и говорил… Да никто же не знал, что он сюда придет! Зря ты не велел его мочить!
Николай вдруг узнал в говорившем по телефону «братка», вместе с покойным крепышом высадившего его из автомобиля. «Браток» озирался, слушал, что ему говорили по телефону, трубка оскальзывала в его мокрых ладонях.
