— Алинка решила совратить Сеню и «открыла ему глаза», а потом подсказала, что надо делать и сама написала записку. Тут чувствуется «железная рука», а Сеня, похоже, этим качеством не обладает.
— Последнее заявление верно, — согласилась я. — И что же, теперь ему придется ее убивать?
— Может, не ему, а может — не ее, — не слишком уверенно продолжала Вика. — А если она не изменит, то и не придется.
— Ясное дело, изменит, — прокомментировала Люська. — Уж я-то ее знаю. Должно быть, уже изменила, к тому же Сенька про ее отношения с Пашей знал, про них все знали. Но думаю, что правильная версия другая: Тамарке надоело терпеть измены мужа, и она написала ему записку. Не известно только, на самом ли деле она собирается его убить или только угрожает. Лёня, к сожалению, эту записку не читал.
— Или к счастью, — вставила я.
— Это может объяснить почерк, — заявила Вика, — но не Милкин испуг.
— Это очень просто. Почерк она узнала, ситуацию поняла и спрятала записку в карман. Представьте: произошел несчастный случай, все как будто чисто, а потом окажется, согласно записке, что он был запланирован. Не верю я, и мама не верит, что Тамарка убьет его открыто. Не так она глупа, чтобы сесть в тюрьму.
— И вы считаете, что Милка захочет обвинить в убийстве свою тетку?! — небрежно поинтересовалась Вика, демонстрируя недоверие. — И для этого хотела сохранить записку?
— Она хотела сохранить записку, — веско произнесла Люська, делая ударение на каждом слове, — чтобы потом шантажировать Тамарку!
— А чего же Милка испугалась?
— Она испугалась, что про это убийство узнают посторонние. И вместо шантажа Тамарку будет ждать тюрьма, а быть племянницей убийцы Милке не понравится. Ее бабушка считала, что это дурной тон! Ну как?
— Это победа, — отметила я. — Пока что по очкам.
Вот и моя вторая версия уплыла в чужие руки. Точнее, в чужую, не менее логичную голову.
— Скоро будет нокаут, — самодовольно улыбнулась Люська. — А куда она делась?
— Кто? — удивилась я.
— Дама, за которой я по очереди. Куда же она делась? В кабинет? Я и не заметила.
В комнате рядом с регистратурой уже несколько минут надрывался телефон, к нему никто не подходил, только перед дверью приплясывал охранник, не решаясь заглянуть внутрь. На фоне светлой стены он выделялся темным зеленовато-коричневым пятном.
— Неудачная защитная окраска, — указала на него я. — В лесу бы его не заметили, а тут…
— Наоборот, — возразила Люська. — Это предупреждающая окраска, а не маскировочная, она тоже хорошо защищает. Он же тут один на весь коридор, нужно, чтобы его сразу было видно.
Телефон звонил и звонил, и охранник не выдержал. Оглянувшись по сторонам, он ринулся в кабинет. Секунд через семь-восемь он высунул голову в коридор и громко закричал:
— Эй, доктор, который врач! Подойдите к телефону! Из Боткина звонят!
Никто не отреагировал, но в этот момент открылась дверь восьмого кабинета.
— Следующий, — женским голосом произнес кто-то невидимый.
Люська дернулась, покрутила головой, потом вскочила и быстро исчезла в кабинете.
— А ты? Твоя версия? — повернулась ко мне Вика. — Она опять не получилась?
— Ну, вы же все приличные версии уже разобрали, — с неискренним равнодушием пожала плечами я. — Мне ничего не осталось.
— Для Шерлока Холмса это не повод складывать руки, — усмехнулась подруга.
— Так то для Шерлока Холмса… — промямлила я.
Новых оригинальных идей у меня не было, ни плохих, ни хороших, и мне неловко было в этом признаваться. Обе разумные версии были названы, а все остальное не заслуживало внимания. Например, вот это: Сеня угрожает Паше и для конспирации просит Алину написать для него записку или сам подделывает ее почерк. Но, во-первых, если угрожаешь смертью, лучше никого не впутывать, а во-вторых, он ведь по просьбе Вики написал часть записки и себя ничем не выдал. Я при этом присутствовала. Разве что автором записки был кто-то другой, тот, кому почему-то было выгодно, чтобы Паша думал, что ему угрожает Сеня. Или Милка думала, что ей угрожает Сеня. Особой логики во всем этом не было.
Еще Милка может угрожать Паше убить его в случае измены, но что-то не заметно, чтобы Паша собирался ее бросить. Похоже, что совсем наоборот. А если Милка хочет, чтобы он изменил ее зарплату? Однако в случае его смерти она ничего не выиграет, напротив — имеет шанс сесть в тюрьму. И при чем тут почерк Тамары или Алины? Может быть, Милку с Пашей хочет поссорить кто-то из них?
Оставалась Люська: детские обиды — это очень серьезно. Особенно для человека злопамятного. К тому же, взрослые обычно считают, что дети ни о чем не догадываются, а на самом деле… Хотя и нет веской причины кого-то сейчас убивать, а тем более — так странно угрожать. Впрочем, убивать не обязательно, достаточно просто «подставить». В данном случае ясно, кого — Тамару, конечно. На Люську это не очень похоже, но кто знает?..
Мы немного помолчали. Вика даже прикрыла глаза, размышляя о чем-то.
Минут через пять из кабинета вышла задумчивая Люська, в руке она веером держала выписанные ей рецепты. Вид у нее был удивленно-озадаченный.
— По-моему, он меня не узнал, — сообщила она. — Ни здравствуйте, ни до свидания. И смотрел сквозь меня, как будто я прозрачная. Зато медсестра у него — обалдеть!
— А?.. — раскрыла глаза Вика.
— Фигура идеальная, ноги — даже я позавидовала! А вместо лица — морда!
— Какая жалость! — без тени сочувствия ухмыльнулась я.
— Что ты, разве это жалость? Это радость! — поправила меня Вика.
— Для кого? Для него, что ли, радость?
— Понимаете, — продолжала рассказывать Люська, — он не только на меня не смотрел, что уже само по себе странно, он и на ее коленки не обращал внимания, хотя она их ему в нужный момент подсовывала. Мне показалось, что он слегка не в себе! Может, Тамарка ему новую записку написала? Думаю, что-то там, у них, произошло, а это подтверждает мою версию, ведь так?
Она убрала рецепты в сумочку, в регистратуре заплатила за визит к врачу, и мы неспешно удалились, размышляя каждая о своем.
— Я на работу, — у входа в метро сообщила нам Вика. — Вечером позвоню.
И растворилась в стеклянных дверях, распавшись на несколько изображений.
— А мы куда? — спросила я Люську. После ухода из поликлиники я к ней незаметно приглядывалась, стараясь обнаружить подтверждение принятой мною версии. Хоть моя новая версия и хромала на обе ноги, но все же это лучше, чем совсем никакой.
— Поедем к Милке в магазин, — предложила она. — Отсюда недалеко, на троллейбусе доедем. Вон он идет!
В него, в троллейбус, мы вошли последними, свободных мест уже не было, мы прошли в конец салона и встали у окна.
— Почему ты на меня так смотришь?! — прищурилась Люська с потенциальной угрозой.
Ну что тут скажешь в ответ? Надо бы ее как-то допросить… Или расспросить… То есть как-нибудь раскрыть.
— Люсь, признайся, — осторожно начала я, — ты ведь Тамарку до сих пор ненавидишь?
— Нет, вовсе нет! Я ее равнодушно презираю.
— И тебе не хочется ее убить?
Она в недоумении уставилась на меня и вдруг воскликнула:
— Боже мой! Ты, что же, думаешь, я в этом замешана?!
Я виновато улыбнулась, словно извиняясь за неподобающие мысли.
— Подожди, подожди! Это я, по-твоему, написала записку Тамаркиным почерком?! — Люська громко выкрикивала слова и уже почти дымилась от ярости.
Пассажиры троллейбуса стали на нас оглядываться. Мне захотелось уменьшиться в размерах.
— Значит, ты думаешь, что я убью Тамарку и все свалю на Лёню, которому она якобы угрожала?! — продолжала горячиться Люська. — И все подумают, что Лёня из самозащиты ее убил?! Или наоборот — убью Лёню и все свалю на Тамарку?!
— Да верю, верю я, что ты тут ни при чем, — неловко пробормотала я и ухватилась за поручень при повороте троллейбуса. — Ну успокойся, я же не нарочно. Ну, обстоятельства такие, что же делать?!
— Нет, ты послушай, — с силой дернула меня за руку Люська. Рука не отвалилась просто чудом. — Не будь там Милки, я бы ей, конечно, отомстила. Но вовсе не так, как ты думаешь! Я бы ей анонимные записки писала! Примерно следующего содержания: «Ваш муж и я много лет состоим в интимной связи! Я наконец решилась сообщить Вам об этом, чтобы и Вы порадовались вместе со мной»! Или по-другому: «Прошу повлиять на Вашего мужа, чтобы он перестал петь серенады под моими окнами и дарить дорогие подарки. Жильцы моего подъезда посоветовали мне обратиться к Вам. А недавно Ваш муж подарил мне „мерседес“.» Вот так-то!
— Почему же не пишешь?
— Милка может вычислить, — вздохнула Люська. — Да и стыдно как-то… Я же не в детском саду! Идем, нам сейчас выходить.
Магазин, захудалый универмаг, находился рядом с остановкой. В нем не было ни одного покупателя.
