– И что? – холодея, спросила я.
– Она пришла сюда… Мы с Антоном не видели, были в трюме… Она пришла сюда и увидела эту лужу крови…
– И что?
– Они вместе с хоккеистом ее замыли… Вымыли пол, понимаете? Девочка вымакивала эту кровь…
Я представила, как Карпик моет пол, как собирает ее тряпкой, – и мне стало тошно.
– Как она? – Я задала совсем уж бесполезный вопрос.
– А как вы думаете? Во всяком случае, с утра она еще не сказала ни слова…
– Я пойду к ней…
– Может быть, с вами она отойдет. – Макс пристально посмотрел на меня. – Вы как-то по-особенному действуете на людей…
На диване заворочался пьяный Вадик. Он приподнял голову и обвел кают-компанию пьяными глазами. Выглядел он отвратительно: заросший жидкой неопрятной щетиной подбородок, ввалившиеся глаза, перепачканная одежда.
– Пойло есть? – загробным голосом спросил он. Никто ему не ответил.
– Дайте коньяку, сволочи! Дайте коньяку заслуженному работнику культуры ЭреФэСэЭр… Дайте выпить, галошники…
– Пошел ты в задницу, скот! – с наслаждением сказал Макс.
– Сам пошел, – всхлипнул Вадик. – Скоро мы все там будем… Все, разве вы не понимаете? Мы будем дальше, чем в заднице. Мы все здесь подохнем… А если каждый день будет подыхать по одному человеку, то все как раз и закончится через две недели. И круиз наш закончится. Все-таки здорово придумано, убрать всех всего лишь за четырнадцать дней… Этот кораблик знает толк в убийствах… Кого сегодня пришпилит, интересно? Ставлю на докторишку, на Гиппократа хренова, на Авиценну Ибн Сину, мать его распротак, чтобы лишний раз первую помощь мертвякам не оказывал…
Это был уже перебор.
Макс вскочил, бросился к дивану и ухватил Вадика за шиворот. Безвольная голова Вадика сразу же свесилась, как у деревянного петрушки, и он принялся хватать ртом воздух.
– Если ты, падла, еще раз откроешь свою поганую пасть, я собственноручно вздерну тебя на рее… Нет, я тебя через мясорубку два раза проверну, упакую в брикегы и в морозилку засуну, чтобы тебя потом песцы сожрали. Ты понял меня, мразь?
Вадик продолжал мотать головой.
– А сейчас ты отправишься в душ и будешь стоять там, пока не протрезвеешь, скотина, подонок. И если я еще раз увижу твою пьяную харю, – то мясорубку запустить дело двух минут, я тебе клянусь, я это сделаю, и никто меня не остановит… Ты понял?
Вадик кивнул.
– А теперь пошел вон мыться.
Макс наконец-то отпустил оператора, и сникший Вадик на полусогнутых заплетающихся ногах отправился к выходу. Когда за ним закрылась дверь, Макс сказал:
– Придется объявить мораторий на выпивку. Сухой закон. Все согласны?
– Без спиртного мы все здесь загнемся. С ума сойдем. – Филя поежился, глядя вслед Вадику.
– Мы и так здесь загнемся. – Подбородок хоккеиста Вити Мещерякова дрогнул. – Нет никакого выхода…
– Надо держать себя в руках. – Макс смягчился и сбавил обороты. – Ничего другого нам не остается.
– Ага, – поддержал его Мещеряков. – Держать себя в руках и ждать, пока нас здесь перережут, как кур…
Слушать это становилось все тяжелее. Я поднялась и направилась к выходу.
– Ты куда? – Антон догнал меня, когда я уже вышла в коридор.
– Не волнуйся… Я пойду проведать Карпика. Представляю, как ей сейчас тяжело.
– Я с тобой…
– Не говори глупостей. – Я понимала, почему он не хочет отпускать меня. – Сейчас день, не самое лучшее время для преступлений… Не думаю, чтобы Карпик была бы счастлива тебя видеть. Все в порядке, милый.
– Я провожу тебя…
– Оставайся…
– Обещай, что будешь осторожна.
– Не сходи с ума.
– Уже сошел, разве я тебе не говорил? Я схожу с ума по тебе…
– Предупреждаю, мне не нужен сумасшедший…
– А кто тебе нужен?
– Ты. Ну, все, я пошла.
* * *
…Я постучала в каюту Сокольниковых, и Карпик открыла сразу, как будто стояла под дверью и ждала кого-то.
– Можно войти? – спросила я.
– Конечно. – Карпик распахнула дверь и приложила палец к губам. – Только тихонько, папа спит.
– Хорошо.
Я вошла в чисто прибранную каюту Сокольниковых – какой контраст с моей собственной, загаженной Вадиком до невозможности! Сокольников спал, заботливо прикрытый одеялом. Несколько секунд я смотрела на него: какое спокойное лицо, как хорошо, что он спит и горе пасется только у границы его сна, не решаясь переступить ее…
– Он красивый, правда, Ева?
– Конечно, Карпик!
– Он тебе нравится?
– Да. – Я сказала это немного неуверенно. – Очень. Он славный… Ты должна помочь ему пережить это горе…
– Горе? – Карпик надула нижнюю губу.
– Смерть Клио, – уточнила я, проклиная себя за напоминание о ней.
– Он это быстро переживет.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю… Он всегда так: бешеные романы, неделями из кровати не вылезает. – Карпик рассуждала, как взрослая женщина, но чего еще ожидать от девочки, которая десять лет живет только с отцом. Не очень-то он ее щадил, судя по всему…
– Это его жизнь, Карпик. Не нужно его осуждать. Мужчины вообще не похожи на женщин…
– Да, я знаю, мы проходили по биологии, – улыбнулась Карпик.
– Я не это имела в виду. – Я смутилась.
– Я тоже.
Я села в кресло, и Карпик забралась ко мне на колени. Несколько минут мы молчали.
– Мне жалко Мушку, – сказала Карпик, глядя перед собой. На глазах у нее показались слезы. Конечно же, она все знала. Я только молила бога, чтобы все подробности были от нее скрыты.
– Мне тоже.
– Он был такой хороший, такой добрый, хоть и гомик.
– Какое это имеет значение, девочка?
– Да… Когда человек мертвый, уже ничего не имеет значения. Но мы ведь живы, правда?
– Правда, – сказала я, хотя вовсе не была в этом уверена.
– С нами ничего не случится, правда?
– Правда.
– Я знаю, что все будет хорошо. И мы отсюда уедем. Улетим на нашем самолете… Мы возьмем тебя с собой, Ева… Ты полетишь с нами?
– Конечно.
– И Макс… Тебе нравится Макс?
– Думаю, что на него можно положиться, – осторожно сказала я.
– Еще как! – Карпик засмеялась и чмокнула меня в щеку. – Еще как можно положиться.
– Но ты должна пообещать мне…
– Да.
– Ты должна пообещать мне не ходить одной по кораблю. Где мы нашли тебя вчера, а? На палубе, куда и взрослый боится сунуться…
– Я ждала папочку…
– Я понимаю… – Я прижала Карпика к себе. – И все-таки. Это очень странный корабль, и нужно быть очень осторожной.
– Это самый обыкновенный корабль. – Карпик посмотрела мне прямо в глаза, и я увидела в них знание, еще недоступное мне. Или уже недоступное. – Вот увидишь… Мы можем поспорить с тобой, что я буду гулять где вздумается и делать что хочется, – и ничего со мной не случится…
– Я тебе верю, но лучше не будем экспериментировать.
– Нет, правда! – Эта идея так увлекла Карпика, что я даже испугалась. – Самое плохое случается потому, что люди боятся. А я ничего не боюсь.
– Так не бывает. Каждый человек чего-то, да боится.
– Ладно, ты меня поймала. Я боюсь, что ты можешь уехать, и мы с папой останемся одни…
– Ну, насчет этого не беспокойся.
– Я не хотела, чтобы он умирал…
– Кто?
– Муха… Я хотела, чтобы все остались живы.
– Если мы будем осторожными, то с нами ничего не случится…
– Мне жаль. У него такая густая кровь… Мы с Витей полночи убирали.
Я сжала плечи девочки и уткнулась ей в затылок. Бедняжка, что ей пришлось пережить! Тут даже взрослые не справляются, ломают себе хребты (я с легкой брезгливостью вспомнила Вадика и Альберта Бенедиктовича), не то что тринадцатилетняя девочка…
– Я никогда не видела такой густой крови…
Ну откуда же ты могла видеть кровь, девочка… Разве что когда у тебя брали ее из пальца на анализ… Ведь даже коленок ты никогда не сбивала, потому что твоя хромота не давала тебя возможности ни бегать, ни даже гонять на велосипеде… Густая кровь, конечно, густая, ведь Муха азиат, а там другое солнце, и другое небо, и другой ритм жизни, в котором кровь становится похожей на мякоть дыни или персика… Муха, самый безобидный человек.
В дверь кто-то постучал, и я вздрогнула: уж слишком настойчивым был стук, он не предвещал ничего хорошего.
– Я открою, – сказала Карпик спокойно, в отличие от меня она не ждала дурных вестей от каждого стука.
– Давай-ка я сама, девочка…
Я открыла дверь и увидела Антона: на лице его застыло выражение ужаса, и он даже не считал возможным скрывать его.
– Кто?! – выдохнула я.
– Андрей. – только и смог сказать он.
– Андрей?..
– Муж Аники…
Андрей, муж Аники, мы с Карпиком идущие к каюте, приоткрытая дверь душа, смех, бесстыжий Муха, смущенный шоколадный король, его жалкие попытки все объяснить – тогда и сегодня ночью. Сегодня ночью, когда он цеплялся за меня, он что-то хотел доказать мне. Он хотел доказать и доказал. Конечно же, золотое ренессансное правило, не терпящее никаких исключений: чтобы доказать свою невиновность, нужно быть убитым…
