Процесс удушения голода много времени не занял, жевал Юра с невероятной скоростью, перемалывая крепкими зубами жесткие куски мяса и сдабривая их душистой картошечкой.
- Значит, так, подруга, - начал он, переводя дыхание. - У меня к тебе сообщение из трех частей. Часть первая: майор милиции Щербина Павел Петрович трудится в настоящее время в управлении "Р" и имеет неограниченные возможности прослушивать телефонные переговоры, особенно ведущиеся с мобильных телефонов. Иными словами, он может рассматриваться как источник любой, самой неожиданной информации. Часть вторая: вышеозначенный майор проживает в том же доме, в котором живет наш с тобой горячо любимый начальник Афанасьев, только в другом подъезде. Дом, понимаешь ли, наш, министерский, и в нем процентов семьдесят жильцов - наши сотрудники, очередники. Но в моей второй части еще есть параграф, который гласит: гараж-"ракушка", принадлежащий майору Щербине, стоит бок о бок с такой же "ракушкой" полковника Афанасьева.
- То есть двести процентов вероятности, что они знакомы, и знакомы неплохо, - оживилась Настя. - Теперь понятно, откуда у Афони эта информация. А третья часть?
- А третья - вот здесь, - Коротков с гордым видом полез в нагрудный карман рубашки и положил перед Настей сложенный вчетверо листок обычного формата. Мне это сегодня принесли, с опозданием на несколько дней. Занятно, да?
- Занятно, - медленно согласилась Настя, пробежав глазами несколько скупых строк. - Похоже, наш дружок Щербина об этом даже не догадывался. Ну и чего теперь делать будем? Ты к Афоне пойдешь или мне самой с ним разговаривать?
- Как скажешь, - Коротков пожал могучими плечами. - Могу я, если ты боишься.
- Юра, я не боюсь, просто противно очень. И потом выслушивать такие вещи от зама все-таки легче, чем от рядового подчиненного. Конечно, было бы идеальным рассказать все Гмыре, пусть бы он сам объяснил Афоне, почему выпускает Ганелина. Со следователем ему спорить не с руки, следак сам принимает решения и у оперов согласия не спрашивает. Но тогда уж точно Афоня нам с тобой не простит, что мы еще кого-то посвятили в тайну его профессионального позора.
Есть мясо Настя так и не смогла, ограничилась одной картошкой, которую даже она не сумела испортить. Покончив с ужином, они еще долго обсуждали разбухающее от постоянно поступающей информации дело в ожидании звонка Сережи Зарубина.
- Может, он забыл, что обещал нам позвонить? - с беспокойством спрашивала Настя, глядя на часы. - Дело к полуночи, а от него ни слуху ни духу. В Кемерове вообще уже глубокая ночь, скоро светать начнет.
- Если забыл - убью, только сначала уволю, - спокойно пообещал Коротков. Не дергайся. Еще полчаса ждем - и спать.
Зарубин позвонил без четверти час. Голос у него был усталый, он даже не ерничал, что свидетельствовало о полном упадке сил и духа. Руслан и Яна Нильские по его просьбе вместе с ним посетили кладбище, нашли могилу Николая Филипповича Бесчеревных, но ни на какие воспоминания их эта могила не навела. Ни эта, ни другие могилы, находящиеся в непосредственной близости от нее, ни само кладбище в целом.
Личность усопшего Николая Филипповича тоже на интересные мысли не наводила. Жил, учился по мере сил, долго и тяжело болел, с тринадцати лет переведен на вторую группу инвалидности, с девятнадцати - на первую, скончался в больнице в возрасте тридцати четырех лет. Ни о каком криминале и речи быть не могло, он почти не выходил из дома, самостоятельно жить не мог, за ним постоянно ухаживали родители и сестра, так что вся его жизнь протекала у них на глазах, они были в курсе каждого его телефонного звонка и знали в лицо и по имени каждого, кто приходил к нему в гости.
- Пока все, - завершил Зарубин. - Остальное завтра утром доложу. По-моему, между супругами Нильскими что-то происходит. Не то поссорились, не то взаимно недовольны друг другом. Ладно, пока, - он выразительно зевнул и положил трубку.
* * *
С утра Настя занялась необходимыми мероприятиями по установлению личности человека, имевшего документы на имя Гелия Григорьевича Ремиса. Запросы в Астраханскую область по месту рождения и месту жительства, запрос в институт, где он учился (диплом с названием института и факультета был обнаружен у него в квартире). Зарубин обещал найти и быстро переправить фотографии Юрия Симонова, чтобы можно было их сравнить с фотографиями Ремиса. Если эксперты посмотрят эти снимки и скажут, что это может быть один и тот же человек, только до и после пластической операции, то версию о сатанистах можно будет радостно похоронить. А пока следует довести до конца дело с межнациональным убийством, хотя Настя понимала, что чем дальше - тем будет труднее, ведь ей легко и быстро удалось собрать как раз ту информацию, которая была доступна и лежала на поверхности. А с последними тремя убийствами еще предстояло повозиться.
В середине дня позвонил Зарубин и попросил продиктовать ее электронный адрес.
- Фотки Симонова я достал, тут есть компьютер со сканером, я их сейчас отсканирую и тебе зашлю, - сказал он. - Через полчаса получишь. Черт возьми, приятно жить в век технического прогресса.
Сгорая от нетерпения, Настя быстро завершила очередной разговор, на этот раз с официантом ресторана, где во время совершения одного из убийств якобы проводил время Плешаков. Официант Плешакова вспомнил с трудом - гуляла большая компания - и не мог с точностью сказать, был ли Антон все время в ресторане или отлучался. И снова ей не удалось зачеркнуть очередную строчку в списке.
Вернувшись на Петровку, она помчалась прямо к Короткову с требованием немедленно найти компьютер с выходом в Интернет. Когда такой компьютер был найден, она посмотрела свою электронную почту, обнаружила послание от Зарубина, распечатала фотографии, схватила папку, в которой лежали снимки убитого Ремиса и побежала к экспертам советоваться. У экспертов была запарка, как, впрочем, и всегда, но они сумели уделить ей ровно три минуты, чтобы выслушать и ответить: "Поезжай на "Войковскую", там это умеют делать быстро".
Неподалеку от станции метро "Войковская", на улице Зои и Александра Космодемьянских располагался Экспертно-криминалистический центр МВД. Никакого постановления о проведении экспертизы у Насти не было, она считала преждевременным морочить следователю голову своими призрачными догадками, основанными только на одном-единственном (и то пока не проверенном) факте поездки Ремиса в Камышов. Эксперт, с которым она разговаривала на Петровке, пообещал организовать звоночек в ЭКЦ, чтобы ей там "все сделали по дружбе". Обещание свое он сдержал. Настю, конечно, не ждали как дорогого гостя, но к просьбе ее отнеслись вполне благосклонно, при помощи сканера загнали оба комплекта фотографий в компьютер и велели подождать.
Через какое-то время сидевшая за компьютером женщина лет сорока пяти со сварливым лицом и неожиданно мягким голосом обернулась и кивнула ей: мол, подходи.
- Это разные люди, - уверенно заявила она. - Даже с учетом возможной пластики. Они одного роста и практически одинакового телосложения, но форма черепа у них разная. Нет совпадений ни по одному параметру, который учитывается при идентификации.
Уф! Хорошо, что она не поделилась своими соображениями ни со следователем, ведущим дело об убийстве Гелия Ремиса, ни с Афоней. Но обидно... Так красиво все складывалось!
По дороге на Петровку Настя мучительно пыталась придумать какую-нибудь правдоподобную историю о том, как двое незнакомых друг с другом мужчин примерно одного возраста, роста и телосложения одновременно оказались в мало кому известном городке Камышове и с одной и той же целью: помочь женщине, потерявшей всех близких. Не исключено, что и женщина одна и та же. Во всяком случае, Сережа Зарубин, которого она попросила это проверить, сказал, что подобные трагические обстоятельства сложились толйсо у Клавдии Савельевны Симоновой, о других похожих ситуациях в камышовской милиции не знают.
История, отвечавшая требованиям жизненного правдоподобия, у Насти никак не складывалась, и ей пришлось сделать вывод о том, что Ремис был знаком с Симоновым и ездил туда по его просьбе. Симонов действительно не погиб, но соваться в родной город не посмел и послал приятеля организовать помощь матери. Никаких двух мужчин не было, был всего один - Гелий Ремис. Но его появление не осталось незамеченным братвой Богомольца, и поскольку незнакомца никто не опознал, был сделан вывод о пластической операции. Логический ряд простой и безупречный: кто будет так истово заботиться об одинокой женщине и о памятнике ее недавно погибшей дочери? Конечно, только сын и брат, больше некому. А почему его никто не узнал в Камышове? А потому, что пластику сделал. Все понятно.
При таком раскладе у Симонова вполне может быть неизмененная внешность, а слухи о пластической операции - результат логических построений кемеровских бандитов. Если бы у него было новое лицо, он не побоялся бы ехать в Камышов сам и не стал бы привлекать к этому делу Гелия Ремиса. А люди Богомольца приняли Ремиса за Симонова, выследили и убили. Тогда все сходится.
