В половине одиннадцатого ночи мы уже вернулись в клинику. Подойдя к матери, я спросил:
— Новостей никаких?
Она молча покачала головой.
— Джино все еще на операционном столе, — сказала Лена.
Через час в приемное отделение вышел врач. Он подошел к Анджело.
— Тот, другой, которого вы привезли, пришел в себя… С ним все в порядке, но он не закрывает свой рот.
— Хорошо, — сказал Анджело. — Пусть говорит со мной.
Он ушел вместе с врачом и вернулся только через полчаса. Анджело объяснил Беппо, что если тот хочет покинуть клинику живым, ему лучше выложить все, что произошло сегодня. Беппо не заставил упрашивать себя дважды.
Только к полуночи к нам вышел доктор Дженнаро, чтобы сделать сообщение.
— Джино перевезли в палату. Мы надеемся, что операция прошла успешно, однако решающими станут следующие несколько часов.
Вскочив с места, моя мать подошла к нему.
— Когда мне можно будет его увидеть? — спросила она. У нее были красные глаза, но голос оставался ровным. Казалось, заявление доктора Дженнаро вернуло ее к жизни.
— Джино должен будет прийти в себя к утру, — ответил доктор Дженнаро. — Если вы хотите остаться, мы приготовим для вас палату.
Мать кивнула, и Лена сказала:
— Я остаюсь с ней.
Сказав моей матери, что они вернутся утром, Анджело и близнецы попрощались. Я тоже подошел к матери, и она, схватив меня за руку, заглянула мне в глаза и спросила:
— Дженовезе еще жив?
— Что? — опешил я.
— Стреляли Грилло и Риччи, — продолжала мать, — но приказ отдал Дженовезе.
Я едва не поперхнулся. Мама никогда ни одним словом не показывала, что ей известны хотя бы фамилии этих людей, не говоря про их взаимоотношения. Это она всегда упрямо стояла на том, что ее муж — жесткий руководитель профсоюза.
— Мама… — неуверенно начал я.
— Отец сказал… до тех пор, пока жив Дженовезе, мира не будет.
Я был оглушен. Я понятия не имел, что отец обсуждает с матерью свои дела. Раньше такого никогда не было. Это было свидетельством того, насколько серьезно отец отнесся к заговору Дженовезе. Несомненно, он пытался подготовить мать к тому, что с ним может что-то произойти. Не видя смысла и дальше отрицать очевидное, я тем не менее решил попытаться оттянуть разговор.
— Да, мама, мы с отцом говорили об этом… но сейчас мне кажется, что…
— Убей его, — остановила меня мать. Ее голос оставался совершенно бесстрастным. Она продолжала смотреть мне в глаза. — Убеди Анджело.
Я снова попробовал уйти в сторону.
— Мам, я…
— Убей Дженовезе до того, как он убьет твоего отца.
Всего за несколько часов мягкая, добрая женщина, которая, как я был уверен, всю свою жизнь отрицала правду, превратилась в хладнокровную королеву мафии. Я не находил, что сказать, а мать была не в том настроении, чтобы выслушивать возражения. Она продолжала сверлить меня взглядом. Наконец я сказал:
— Хорошо… я переговорю с Анджело. Я вернусь утром.
Обняв, я поцеловал ее в щеку. Мать тоже обняла меня, однако ее глаза оставались холодными.
Все вышли, лишь Порошок, задержавшись, отвел свою мать в сторону.
— Ма, ничего не говори тете Мики до завтра… Сидни умер несколько часов назад.
Отшатнувшись, Лена перекрестилась и пробормотала:
— Madre di dio![44]
— Да, — сказал Порошок.
Стиснув мать в объятиях, он ушел.
На улице легкий ветерок впервые за несколько последних недель принес хоть какую-то прохладу. Тумана не было, и отчетливо виднелось джерсийское побережье. Прислонившись к «Форду», я достал «Лаки страйк». Ребята, рассыпавшись передо мной полукругом, тоже полезли за сигаретами. У Мальчонки в руке появилась спичка, и он чиркнул по ногтю. Спичка зажглась, и Мальчонка протянул ее мне. Я сложил ладонь пригоршней, защищая огонек от ветра, закурил и сделал глубокую затяжку. Ребята последовали моему примеру.
Покачав головой, Бенни задумчиво промолвил:
— Всего семь дней назад мы напали на железнодорожный склад. Прошла неделя. И вот Малой, Джи-джи, Драго, Чаки и Терри — мертвы… Сидни, Барбера и Колуччи — их нет в живых… Недотрога и Карло — отправились к праотцам… Боже, это еще хуже, чем бубонная чума…
Кивнув, Мальчонка добавил:
— Ты забыл моего старика и его никчемного приятеля Кармине. Их со вторника никто не видел — скорее всего, они тоже уже на том свете.
— Ты так думаешь? — спросил Бенни.
— Да, — подтвердил Мальчонка. — Как сказал бы Джино — все сходится. — Сделав глубокую затяжку, он выпустил дым. — Но вот что забавно. Лео бил мать смертным боем, а сейчас она рыдает, потому что он пропал. — Мальчонка покачал головой. — Да и мне тоже хотелось бы знать, что случилось с сукиным сыном, хотя я его и на дух не переносил.
— Везет тебе, — сказал Рыжий. — Твой сукин сын исчез. А мой остался.
Затянувшись, я медленно выпустил дым. Бенни прав: то, что произошло, хуже эпидемии. Десять человек мертвы, еще двоих, скорее всего, тоже уже нет в живых, а мой отец находится в критическом состоянии. Но Дженовезе, который и начал все это, жив и невредим. Тряхнув головой, я бросил сигарету и растоптал ее каблуком.
— Когда будет панихида по Сидни, мы пойдем в синагогу.
Ребята закивали, и мы стали прощаться.
Со стороны реки пахло солью, ночное небо светилось заревом. Я поднял взгляд к «миллиардам, миллиардам» звезд, как говорил Сидни. Немыслимо, что всего два дня назад он спрашивал: «Кто же все это сотворил?»
Где-то вдалеке послышался перезвон колоколов.
Полночь.
Пятница, 1 сентябряНа протяжении всей ночи доктор Дженнаро и доктор Альтмен следили за состоянием моего отца. В шесть часов утра они разбудили мать и сообщили ей, что его состояние стабилизировалось и он пришел в себя. Говорить он пока что не может, но матери разрешили увидеться с ним. Ворвавшись в палату, она схватила его руку и упала на колени. Прочитав молитву, мать поднялась и погладила отца по голове. Тот слабо улыбнулся, показывая, что узнал ее, и закрыл глаза. Накачанный сильнодействующими обезболивающими, он тотчас же снова погрузился в глубокий сон.
Заглянув в палату, Лена стиснула руки, и у нее в глазах появились слезы радости. Обнявшись, женщины бесшумно вышли в коридор. Как только они закрыли за собой дверь, Лена рассказала моей матери о смерти Сидни. Меньше чем за минуту мать рухнула с седьмого неба счастья в бездонную пропасть горя.
Лена сообщила, что, насколько ей известно, у евреев похороны проходят очень быстро. Они спросили доктора Альтмена, и тот подтвердил это, описав поминки, которые устраивают сразу после похорон.
Покинув клинику, женщины направились домой к Лене. Лена напекла хлеба. Мики приготовила чечевицу и сварила яйца. В девять часов они захватили еду и отправились в дом на Тридцать шестой улице.
Дверь в квартиру Батчер была открыта, и в коридоре стояла пара ботинок. Незнакомый мужчина расставлял стулья на коротких ножках, а зеркало в гостиной было завешено. К дальней стене был придвинут стол, и на нем горела свеча. Положив хлеб, яйца и чечевицу на стол, моя мать и Лена ушли.
В десять часов утра небо над кладбищем Юнион-Филд было безоблачным. Со стороны Атлантического океана дул легкий восточный ветерок, и влажность опустилась до тридцати процентов. Жара, мучившая город в течение всей прошлой недели, наконец спала, и температура держалась в районе приятных восьмидесяти двух градусов.
Свыше ста человек заполнили маленькую часовню, где отпевали Сидни, и многие еще остались стоять на улице. Айра и Сара Батчер, родственники, прихожане синагоги, куда ходили Батчер, коллеги по работе Айры. Здесь были также моя мать, семейства Мазерелли, Антонио, Камилли и «Налетчики» в полном составе. Мне еще никогда не приходилось видеть Мальчонку, Порошка, Луи, Прыгуна, Рыжего и Бенни при галстуках. Я даже не подозревал о том, что у Мальчонки, Рыжего и Бенни есть черные галстуки. Впрочем, как выяснилось, галстуков у них не было; они их одолжили у Луи.
Айра и Сара Батчер, казалось, были на грани истощения. Они разом как-то поникли, сгорбились, а глаза у них были красными от слез. Родители оставались рядом с телом Сидни всю ночь, с того момента, как его вынесли из больницы «Белльвю», и до начала траурной церемонии.
Оторвав куски черной ленты, раввин вручил их членам семьи, чтобы те прикрепили их к одежде. Затем были прочитаны псалмы, краткий панегирик и поминальная молитва, все на древнееврейском. Похороны показались мне очень простыми, достаточно короткими и красивыми. Дядья Сидни и двое двоюродных братьев подняли на плечи гроб из простых сосновых досок и отнесли его к могиле. Следом за ними шли сначала родственники, затем знакомые. По дороге процессия останавливалась семь раз, и каждый раз читался 91-й псалом. Затем гроб опустили в могилу, и родственники бросили на него по горсти земли.
