— И эти такие же, — закончила свой рассказ Люська.
Тут меня вдруг слегка осенило. Я почувствовала нечто, отдаленно похожее на прозрение. Еще немного подумать — и я все пойму!
— Что ж вы раньше-то об этом не сказали?! — упрекнула я соседок.
— А что? — удивилась Люська, пожала плечами и прислушалась. Снизу, с первого этажа, доносились различные звуки, свидетельствовавшие о начале утренней жизни. — Встаем?
— Конечно, — согласилась Вика.
Она быстро встала с кушетки, а я, приподнявшись на локте, откинула одеяло к ногам и повернулась, собираясь сесть. Сетка подо мной сладострастно застонала.
— Как с вами легко! — порадовалась Люська. — А Милке, чтобы встать, приходилось говорить: «Ой, как вставать не хочется!» И одеялом укрываться почти с головой. Она тут же вскакивала. И наоборот.
— Что же ты с ней так долго дружишь?! — удивилась я.
— Дружили две Людмилы!.. — с улыбкой заметила Вика.
— Красота — страшная сила! — ответила Люська и начала одеваться.
На завтрак доедали вчерашние салаты и разогретые на сковороде шашлыки. К чаю всем предлагали Лёнины козинаки, но к ним никто не притрагивался.
За столом мы оказались в компании молодого мужа и его родственниц.
Милка сидела у окна и на пяльцах вышивала крестом узор для подушки.
Паша чинил замок в двери на кухню.
Лёня отсутствовал.
Тамара простукивала стены на первом этаже: ударяла небольшим молотком по каждой дощечке. Евгения ходила за ней следом, не спуская глаз с ее рук.
Остальные слонялись по первому этажу между кухней, верандой, на которой стоял стол с едой, и комнатами. Двери в них были открыты. На улицу, на холод с моросящим дождем, никто не рвался.
Стук молотка мешал мне думать. Как бы их остановить?..
— Экземпляр завещания должен быть у нотариуса, — произнесла я, обращаясь к Тамаре. — Что вы так волнуетесь?!
— Да оно им ни к чему, завещание это! — буркнула мать Сени. — Они клад шукают! Наш клад!
— Еще чего?! — гневно бросила в ответ Тамара. — Вы здесь без году неделя, — а уже к нашему богатству примазываетесь!
Мне вдруг показалось, что она запустит в новую родственницу молотком. Однако она сдержалась.
— Ваш папаша во время войны у нас клад в горшочке украл!
— Ну да! — презрительно проронила Евгения. — Горшочек, в горшочке мешочек!
— Горшок был с крышкой. А мешок черный, кожаный, с тиснением. Завязывался шнурком с кисточкой. А внутри — монеты. Золотые. Царской чеканки. Червонцы, значит.
— И много?
— Достаточно. Нечего чужое добро тырить — Бог накажет!
Я методично жевала салат и пыталась обдумывать то, что услышала от Лёни, а также утренние сообщения подруг.
В записке угрожали убить Ираиду Афанасьевну, если она изменит завещание. Угрожали — и убили. То есть поступили так, как обещали.
Если судить по почерку, записку написали или Тамара, или Алина. И потребовали не менять завещание. А она изменила. И объявила об этом на свадьбе. Нет, что-то тут не так! Ведь они же знали, что она всё сделает наоборот!
Казалось бы, всё логично: предположим, что Алина потребовала дачу, а бабушка в ответ тут же завещала ее Милке. То есть сделала не то, что просили. И Алина ее убила. А зачем? Зачем Алине ее убивать? Ведь дачу уже получила ее сестра, а она вместо дачи рискует получить тюрьму. Странно! В итоге всё сложилось в пользу Милки. А вот если… Что же — если?..
Милкины мать и тетка залезли наверх и простукивали стены там. Я доела салат, налила себе чаю и продолжила размышления. Вот, например, если бабушку убили как раз в пользу Милки… То есть чтобы она не передумала и не переписала завещание обратно. Тогда и записку написали в пользу Милки. А что надо было написать для того, чтобы всё так вышло? А написать надо было… Боже! Кажется, я всё поняла!
У бабушки надо было потребовать завещать дачу кому-то другому. Например, Алине! Или Тамаре! Это всё объясняет. То есть объясняет, чей почерк должен быть в записке. Их почерк. Почерк Тамары или Алины!
Оставался открытым вопрос с кладом, а также — с поиском завещания. Что же Лёня передал мне на хранение? Неужели именно его?..
Я вскочила с чашкой в руке, с грохотом отодвинув стул, намереваясь броситься в нашу комнату и всё проверить самой.
— Ты чего?! — удивилась Вика.
Тамара перестала стучать, подошла к лестнице, глянула вниз и прислушалась.
— Я… это… голова болит, — вымолвила я и нахмурилась, заметив обращенные ко мне любопытные взгляды. Только непрошеных свидетелей не хватало. — Мне лучше в комнате посидеть. В смысле полежать.
— Я, пожалуй, тебя провожу, — заявила что-то заподозрившая подруга. — Чашку-то оставь!
Я согласно кивнула и попыталась освободиться от чашки, но чашкина ручка, как живая, вцепилась в мои пальцы. Они застряли намертво.
Я так и ушла — вместе с чашкой поднялась по лестнице. Вика шла следом за мной.
Уже в комнате мне удалось снять чашку с пальцев, я поставила ее на подоконник и уселась на кровать. Прикрыв дверь, Вика села рядом. Сетка под нами испуганно всхлипнула.
— Рассказывай! — велела подруга, не сводя с меня внимательного взгляда. — Это ты из-за него?
— Я… мы с ним… он вчера… Он оставил мне пакет, и я думаю, что в нем экземпляр завещания, — пролепетала я. — А еще он сказал…
В дверном проеме появилась Тамара. Я подскочила на кровати. Сетка подскочила вместе со мной, а затем мы синхронно ухнули вниз. Похоже, меня ожидала пара синяков в определенных местах.
— Таблетку дать? — высокомерно произнесла Тамара и спиной прислонилась к косяку с намерением дослушать мое сообщение. Мне показалось, что она дрожала от негодования.
— Нам ничего не надо! — отрезала Вика. — У нас с собой целая аптечка!
— А где мой муж? — язвительным тоном поинтересовалась она, явно не собираясь уходить.
— Вон там, — показала Вика под кровать. — Прячется от некоторых!
Мне стало неудобно: всё же мы здесь в гостях.
— Постучите к нему в комнату, — предложила я. — Может, он откроет.
Тамара повернулась к нам спиной, в раздумье сделала три шага и принялась стучать кулаком. Долго и громко. И безрезультатно.
Вика поднялась с кровати и плотно закрыла нашу дверь.
— Ну, рассказывай, — нетерпеливо попросила она. — Я сгораю от любопытства!
Я быстро объяснила ей связь записки с завещанием, со смертью бабушки, а также с почерком Алины или Тамары.
— Значит, это Милка! — согласилась со мной Вика. — Это выгодно именно ей, и почерк подделала она! А доказательства есть?
— Доказательств нет, одни умозаключения, — посетовала я. — Но, может быть, нам удастся их добыть?
— Не переживай! Я им такое представление устрою! — заверила меня подруга. — Они обязательно попадутся! Доставай завещание.
Я нашла под кроватью пакет и взяла его в руки. Внизу вдруг зашумели, захлопали двери и раздались визгливые крики. Тамара и Евгения быстро спустились на первый этаж. Затем на лестнице послышались легкие, но торопливые шаги: кто-то спешил к нам наверх. Виновато посмотрев на Вику, я наклонилась, положила пакет на пол и ногой задвинула его обратно под кровать. Едва я успела принять прежнее положение, как дверь распахнулась, и в комнату влетела Люська.
— Что там стряслось? — слабо поинтересовалась Вика. Скорее из вежливости поинтересовалась, поскольку все наши мысли находились здесь — в пакете под кроватью.
— Лёня! — выдохнула Люська. — Он сбежал! Его машины нет, окно открыто, а из него… Ой, девочки! Там веревочная лестница висит! Ее Сенька обнаружил, он вокруг дома обошел…
— Пойдем посмотрим? — нерешительно предложила Вика.
Я так же нерешительно согласилась.
Мы спустились вниз, вышли из дома и дважды повернули направо. Вика первая, я — за ней. Под Лёниным окном собралась практически вся семья — и усиленно затаптывала все возможные следы и отпечатки. Из окна свисала лестница, свитая из тонкого каната, с крепкими узлами и дощечками-ступеньками между ними.
— Ну и ну! — поразилась Вика.
— Офонареть можно! — восторженно заявила Люся и повернулась ко мне, чтобы посмотреть на мою реакцию. Но я почему-то была спокойна.
— Не волнуйся так, — мирно начала я. — Ведь не ты же будешь…
— Фонарем! — подсказала Вика и весело фыркнула.
— Он смылся с нашим кладом! — громко выкрикнула мать Сени. — Он похитил наше золото!
— Тише вы! — зло шикнула на нее Тамара. — Соседи услышат!
— Он, должно быть, к своей пассии с соседней улицы пошел, — снисходительным тоном заявила Евгения. — Он за каждой юбкой волочится. К обеду вернется.
— А где его машина?! — продолжала кричать новая родственница. Семейных правил приличия она не знала. — Может, он мое золото уже продал, а деньги в банк положил?! Или вы его еще раньше использовали? Дачу на него построили?!
