– Что скажешь?
– Она чертовски опасна, – ответил Пупон.
Бло собрал гильзы и листки бумаги.
– Даже больше. Эти люди хотят свободы, абсолютной свободы. Сегодня вечером навещу Риччи. Его брат Вентура занимается в Марселе торговлей сигаретами.
Комиссар замолчал. Остальное он понял во время визита Цыганки. «Жак Нотариус умер из-за сигарет, и Джо Риччи об этом знает, – думал он. – Двое убитых в Вокрессонском лесу посещали бар Риччи. А Цыганка выглядела непринужденной и спокойной, как будто воскрес Поль. Стало быть, она получила надежную защиту». Бло вынул из ящика набитый фотографиями конверт и разложил снимки на столе.
– Посмотри на него, – велел он Пупону. Тот склонился над изображениями Старого Гю, снятого со всех ракурсов. – Он был очень богат, теперь – без гроша, и, можешь не сомневаться, не покинет страну без денег, если у него будет хоть малейшая возможность разжиться ими. А возможности существуют всегда. – Бло сделал паузу и договорил: – Сейчас он опаснее, чем когда бы то ни было.
Комиссар посмотрел на молодого человека, склонившегося над фотографиями гангстера, и снова обругал тюремную охрану.
– Все пришли, – сообщила по интерфону Мирей.
– Пусть заходят, – сказал Бло. – Заседание начинается. Найдется место и для тебя.
* * *
Альбан ехал по внешнему бульварному кольцу к Порт д'Орлеан. Его кузен жил в Монруже, на четвертом этаже тихого дома на спокойной улице. Гю заснул в машине, и Альбан потряс его за плечо. Выйдя, Гю несколько секунд постоял, опираясь на машину и разглядывая мусорные контейнеры. Альбан открыл электрический замок, и они вошли в подъезд. Проходя мимо комнаты консьержки, Альбан постарался целиком заслонить Гю своим большим телом.
Ксавье Паоли работал санитаром в психиатрической больнице Сент-Анн. Это был немного туповатый холостяк. Он ждал пенсии, чтобы вернуться на Корсику.
Альбан позвонил в дверь, моля Мадонну, чтобы Ксавье не назначили дежурить в ночь. Гю прислонился к стеке, держа руки в карманах куртки. Альбан позвонил снова.
Наконец послышалось шарканье ног.
– Кто там? – спросил хриплый голос.
– Я, Альбан.
Замок открылся, и на пороге появился высокий, совершенно лысый мужчина с полусонными глазами.
– Salute a te,[5] – сказал Ксавье и поцеловался с Альбаном.
Гю вошел следом за другом и закрыл дверь. Альбан представил его на французском, поскольку Гю, хотя и имел итальянские корни, не говорил ни на итальянском, ни на корсиканском диалекте.
– Я привел друга, – сказал он, положив руку на плечо Гю.
По жесту Ксавье догадался, что для Альбана этот человек дороже собственной жизни.
– Пусть располагается как дома, – ответил Ксавье, обведя рукой свою небольшую квартирку.
Они прошли в столовую.
– Это ненадолго, но ему угрожает опасность, – счел нужным пояснить Альбан.
– Я уже сказал: мой дом – его дом, – ответил Ксавье.
Гю, уже успевший оценить этого бывшего корсиканского пастуха и его резкость одинокого волка, поблагодарил:
– Спасибо.
– Он не станет никуда выходить, – сказал Альбан. – К нему буду приезжать я.
Ксавье открыл ящик старого буфета и достал висящие на кольце два ключа.
– Запасные, – сказал он.
Из того же буфета Ксавье вынул три чашки с обколотыми краями и расставил их на клеенке стола. Гю и Альбан переглянулись. Отказаться было невозможно.
Квартира состояла из двух спален, столовой и кухни. Ксавье поселил Гю в комнате, окно которой выходило на улицу. Всю мебель в ней составляли: низкая кровать, диванчик, однодверный шкаф с зеркалом, два стула и маленький стол.
– Колонка во дворе, – сказал Ксавье.
Гю снял свою куртку, положил «кольт» на стул, придвинул его к кровати, и рухнул на матрас.
* * *
Первые дни он спал по восемнадцать часов в сутки, а в остальное время поглощал приносимую Альбаном еду, заботливо приготовленную женской рукой. Рукой женщины, еще помнящей пиры с беднягой Полем. Она прислала Гю шикарную посуду и приборы, которые Альбан посоветовал прятать от своего кузена, если Гю не хочет, чтобы тот выставил его за дверь. Ксавье предоставил ему весь свой дом и его оскорбило бы использование чужих вещей. Он никогда не принимал участия в пиршествах Гю, но всегда приглашал его к своему столу. Гю не отказывался, но настоял, что будет ставить выпивку. Ксавье мало разговаривал и был туповат. Гю относил это на счет его слишком длительного общения с сумасшедшими.
– Они меня любят, – рассказывал Ксавье, когда на него находил приступ разговорчивости. – Я ведь не делаю им ничего плохого. Если прикажут – другое дело…
Гю представлял себе этого добродушного крестьянина, успокаивающим больного, потому что ему приказали. Он не расспрашивал о психах, поскольку сам недавно вырвался из клетки, в которой порой боялся сойти с ума.
По мере того, как шло время, звуки перестали вызывать У него какую-либо реакцию. Поначалу Гю хватался за «кольт» при малейшем шорохе. Иногда его охватывал ужас затравленного зверя. Если легавые окружат дом, он не сможет удрать ни через подвал, ни по крышам, потому что живет не на первом и не на последнем этаже. А попробуй выпрыгнуть из окна – тебя сразу изрешетят полицейские, оставшиеся на улице.
Альбан принял к сведению это обстоятельство и принес Гю дальнобойный «маузер» калибра девять миллиметров с четырьмя магазинами. Его патроны подходили к автомату. Еще он принес итальянскую «беретту» такого же калибра, патроны к которой напоминали небольшие снаряды. Ее надо было носить в кобуре на поясе, а «маузер» – в наплечной. Альбан был буквально влюблен в оружие. Дома, в родной деревне Виццанова, он собрал целую коллекцию охотничьих ружей. Гю бывал у него еще до войны.
– Бросил бы ты все и возвращался туда, – сказал ему как-то Гю.
Альбан посмотрел на чемодан, лежащий на кровати, потом осмотрел Гю с головы до ног.
– Куда? – спросил он.
Гю играл флажком предохранителя «беретты», то ставя пистолет на боевой взвод, то снимая его со взвода. Он переводил его на синий кружочек, открывался красный. Щелк – щелк, синий – красный, красный – синий.
– К себе в деревню, – ответил Гю. – Твой дом с ружьями цел?
– Цел. Когда макаронники захватили остров, я достал большой железный ящик, смазал ружья, уложил туда, а ночью отнес ящик в склеп и положил рядом с дядей. Помнишь, я рассказывал: он в двадцать четыре года ходил на кабана?
– Тебе всегда везло, – заметил Гю. – Но сейчас тяжелые времена. Тебе пора завязывать.
– Я всегда чего-то ждал, – ответил Альбан. – С тех пор, как ты вернулся, мне кажется, это что-то скоро должно произойти.
За участие в последнем деле Гю Альбан мог бы отправиться на гильотину, но Гю его не выдал.
– Ты по-прежнему живешь один? – спросил Гю.
– Хотел было жениться. Морисетт всегда мне говорила, что вдвоем жизнь лучше. У нее была подруга, славная и хорошенькая…
Ему показалось, что Гю помрачнел. Морисетт была женой Гю. Тот оставил предохранитель в покое и стал поглаживать ладонью выпуклую рукоятку «беретты».
– Ты знаешь, как она умерла? – спросил он безразличным голосом.
Альбан утвердительно кивнул.
Морисетт ехала на свиданье с Гю в Клервосский централ. Машина врезалась в дерево, и она погибла на месте вместе со своим братом, сидевшим за рулем.
– Уже пять лет прошло, – сказал Гю. – Не знаю, как я прожил первые два года после ее смерти. У меня даже не хватило смелости покончить с собой.
В глазах Альбана Гю был олицетворением смелости.
– Не говори так… – попросил он.
– Не говори так, не говори так! Тебе легко сказать. Я каждый день думал об этом там и продолжаю думать здесь. Кроме тебя и Цыганки, у меня никого не осталось. Я не хочу вас втягивать в грязное дело. Слышишь: не хочу!
– Мы достаточно взрослые, – сказал Альбан.
– Все так думают, – отозвался Гю. – Но оказавшись на нарах в арестантской робе веришь в это уже меньше. А те, кому рано утром предстоит чихнуть в корзину,[6] верят еще меньше. Садись, старина Аль. Ты мне по-прежнему доверяешь?
– Кроме Цыганки и тебя у меня никого нет, – ответил Альбан.
– О Цыганке я не говорю. Она всегда выкрутится, почище, чем ты, можешь не сомневаться. А как у тебя с подружкой Морисетт?
Альбан покачал головой.
– Значит ты один и ищешь кому себя посвятить. Всю свою жизнь ты только это и делал. Ты никогда не был собой. Ты был с Полем, с Гю, с Цыганкой. Ты хороший стрелок, который всегда был с кем-то… Не обижаешься на меня? Потом мы никогда к этому не вернемся.
– Валяй, – ответил Альбан.
– У тебя всего одна короткая ходка в молодости. Тебе повезло. В тот вечер, когда ты получил по голове, я по счастью оказался рядом. А я не из кино пришел, а из тюряги бежал. Тоже удача, а? (Альбан улыбался во весь рот.) Я шлепнул тех двоих, хотя это была не моя работа.
– Мне это не понравилось, – вставил Альбан.
