— Не узнаешь меня?
Он изменился, но Дана все равно узнает его. Она узнала бы его всегда. Когда они виделись в последний раз, он выглядел подростком, а теперь у него широкие мускулистые плечи и сильные руки, но это ничего не меняет. Она узнала бы его и через сто лет.
— Как ты нашел меня?
— Стучите — и отворится вам, ищите — и обретете. Я рад тебя видеть.
— Да?
— Прости, я совсем не то хотел сказать. Я знаю о твоем горе. Твоя мама позвонила мне.
«Все такой же неловкий. Ну, хоть что-то осталось от тебя прежнего».
— Мы очень давно не виделись, я… я очень скучал. Дана, мне жаль. Эй, ты что? Что с тобой такое, малышка?
— Я в порядке, — нужно учиться жить мертвой, — я тоже рада тебя видеть. Что ты сейчас делаешь?
— У меня есть ночной клуб и ресторан. Мы на пару с Цыбой делаем свой бизнес, и дела идут неплохо.
«Ах, да. Ты же сидел в тюрьме, я помню. Что ж, значит, все вышло так, как задумывалось».
— Ты, наверное, помнишь. Я вытащил козырную карту. Теперь плачу налоги, отстегиваю «крыше» и живу спокойно. Три года, детка, три паршивых года. Но я не жалею. Другого пути у меня не было.
— Я знаю.
— Данка, ты пугаешь меня. Идем, повезу тебя обедать.
— Ты быстро нашел меня.
— Твоя мама беспокоится, и я вижу, что не зря. У тебя хорошая мать, Данка. Помнишь блины с вареньем?
— Помню.
«Мама всегда жалела и любила их всех, а его — особенно».
— Поедем, Дана. Я обещал ей, что не оставлю тебя одну.
— Я не хочу усложнять твою жизнь. Ты очень занят, а я… Я сама о себе позабочусь.
— Ты говоришь глупости, а выглядишь просто ужасно. Поехали.
Они вдвоем поднимаются по тропе. Дана идет впереди, Виталий — следом. Он давно научился владеть своим лицом, но когда он спустился к берегу и увидел одинокую фигурку на камне, в его груди словно атомная бомба разорвалась. Острая жалость пронзила его сердце — столько было безысходной тоски в опущенной светловолосой головке, в поникших хрупких плечах. Он не видел ее много лет, думал, что забыл ее, но стоило ему увидеть эти большие дымчатые глаза, нежное лицо, стоило поймать ее взгляд — и Виталий понял, что любовь всегда была с ним. Как забрасывают мокрым песком пламя, так он забрасывал ее будничными делами, глушил многочисленными связями, но все зря. В ту минуту он понял, что любит Дану так же, а может, еще сильнее.
И теперь она совсем рядом, только протяни руку — и можно ощутить в ладони ее прозрачные пальчики… Но она идет вперед, далекая и безучастная. Виталий чувствует: с ней творится что-то страшное, он может потерять ее — уже навсегда, но она идет вперед и молчит. В глазах ее отражается небо, но жизни в них нет. Это не та девушка, которую он любил. Но он любит ее и такую, новую — еще сильнее.
Их ждет большая темно-синяя машина, возле которой стоят два огромных парня.
— Это Эдик и Егор. Данка, осторожно, головой не ударься.
Виталька, старый друг и соратник. Длинный коридор, пропахший борщом и мокрыми простынями, запах горелых листьев и полыни на «точке», кровавые драки и клятва вендетты. И плюгавое тело слюнявого садиста на рельсах. Убив его, они избавили мир от будущего убийцы.
«Я вполне могу терпеть его рядом. При нем мне не надо притворяться живой».
— Помнишь, тебе никогда не нравились черные машины? Ты говорила, что они напоминают катафалк. Вот я и купил темно-синюю. Нравится?
— Когда ты узнал?
— О твоей… о твоем горе? В тот же день. Твоя мама, мы общались. Господи, мне так жаль! Малыш, ты не в себе. Нельзя так. У тебя есть Лека. Кстати, чудесный парень. Я подарил ему пони, ты видела?
— Нет. Я прилетела вчера вечером.
«Как будто, если теряешь один палец, а остальные остаются, рана меньше болит. Моя малышка, принцесса в атласном платьице, пахнущая птенчиком…»
Яркая вывеска. Ресторан «Дана».
— Виталик?!
— Да, малыш. Ты помнишь?..
Она помнит. Горячие губы Витальки, его умелые и нежные ласки. Их ночь. Но это в прошлом. Где-то далеко.
— Я ничего такого не имею в виду. — Он с болью вглядывается в лицо Даны. — Просто я всегда помню. Потому что ты — самое лучшее, что было в моей жизни. Я понимаю, глупо говорить сейчас об этом, но я помню. И я очень дорожу этой памятью…
— Не надо, Виталик.
«Все в прошлом. Я сама в прошлом. Я умерла».
Таня почти не изменилась. С годами ее красота стала более яркой, зрелой. Дана рядом с ней выглядит смертельно больной. Таня обнимает подругу, чувствуя, как слезы текут по щекам.
— Данка! Я так соскучилась!
«Я, может быть, тоже».
— Идем в кабинет, нам туда подадут еду. Томатный сок, ты его еще любишь? Ты его литрами когда-то уничтожала.
— Да.
— Ну, вот, сейчас придет Виталька, нам накроют стол. Вадик в отъезде, завтра явится.
— Да.
— Данка, это все ужасно! Как же так? Вадим вернулся с похорон прямо больной. Дана, я поверить не могу!
— Да.
— Прости, я не должна… Вот, садись сюда, здесь удобно.
Красивый кабинет в голубых тонах. Круглый стол, дорогая мебель, цветы, мягкий ковер. Шелковая обивка кресел и бархатные шторы. Виталий разливает напитки. Томатный сок.
— Данка, ты совсем ничего не ешь. — В его голосе тревога. — Девочка моя, ну хоть что-нибудь! Смотри, все вкусное, специально для тебя готовили, сами.
— И правда, съешь паштет. Тебе такой всегда нравился. Помнишь, мы учили тебя готовить?
«Таня еще не поняла. Никто из них не понял. Я умерла. Зачем мертвой еда?»
Томатный сок. Дана делает глоток. Миллион долларов. Подпись в документах. Куча денег. Но он подавится ими. Он кровью своей захлебнется, как томатным соком!
— Виталик, посмотри: она не видит и не слышит нас. — Таня тихо плачет. — Виталька, сделай что-нибудь. Я боюсь за нее, я ее такой никогда не видела!
«Я умерла, умерла. Почему же так больно?»
— Я сам боюсь. Я тоже не знал ее такой.
«Ты меня совсем не знал, дорогой».
— Надо что-то делать! Не зря тетя Катя беспокоилась. Данка, очнись!
«Я умерла, умерла… Томатный сок… Аннушка…»
— Она совсем скисла.
— Что ты понимаешь! Вот так ребенка потерять! Бедная моя Данка, о боже, милая, опомнись, слышишь? — Таня заглядывает в бледное лицо подруги.
«Меня нет, но боль еще этого не знает… Нет».
— Я слышу.
«Лаковые туфельки, розовое атласное платьице…»
— Даночка, так нельзя. Давай, мы отвезем тебя к доктору.
«Этого еще не хватало. Отвечать на вопросы… Не больно только молчать. Аннушка…»
— Я в порядке.
— Мы отвезем тебя домой.
— Нет. Мне там тяжело. Виталик, отвези меня обратно на Остров.
— Ага, это ты отлично придумала! Нет, дорогая, и не мечтай. Поедем ко мне домой, а матери я позвоню, предупрежу. Таня тоже поедет. Идет?
Дана молча кивает. Пусть. Только не домой, чтобы не видеть страдающих, обеспокоенных родителей. Ей нечем их утешить.
Машина едет долго. Дом Виталия находится в поселке Солнечном, где когда-то селилась партийная номенклатура, а с начала девяностых обосновались «новые». Это элитный район, вполне спокойный и ухоженный. И у Виталия красивый особняк в виде замка.
— Не плачь, Танька.
— Это я вместо тебя. Тебе самой надо поплакать. Нельзя так, ты сходишь с ума.
«Я умерла. Зачем мертвой плакать?»
Машина останавливается напротив белого замка, увитого плющом. Он стоит посреди небольшого парка, кругом — розы. Белые, желтые, красные. Дверь открывает слуга. Виталий приглашает Дану внутрь, ведет ее вверх по лестнице.
Уютная комната. Розовая шелковая обивка. Цветы. Туалетный столик. На нем — нераспечатанный флакон духов «Соня Рикель». Последние семь лет Дана пользовалась именно этими духами, Виталий купил их еще утром. Как и белье, аккуратно уложенное в ящики комода. Как и остальные мелочи, которые отправил домой, приказав приготовить спальню.
— Эта комната ждала тебя со дня постройки дома. — Виталий не знает, слышит ли его Дана. — Я надеялся, что она тебя дождется, но не думал, что это будет… при таких обстоятельствах. Располагайся, пожалуйста.
— Спасибо.
Дана опускается в кресло и замирает. Звонит телефон, Виталий берет трубку.
— Да, не беспокойтесь. — Он протягивает трубку Дане. — Это тебя.
— Дана, ты в порядке? — спрашивает мать.
— Да.
— Ты гуляй с друзьями, сколько хочешь, ни о чем не думай.
— Где Лека?
— Дедушка катает его на пони.
Дана кладет трубку. Лека. Маленький ангелочек, веселый голубоглазый человечек. Дана понимает, что не может быть с ним — такая. Поэтому им обоим придется подождать.
«Когда все закончится, мы опять будем вместе — ты и я. Подожди, малыш, у мамы есть дела».
Дана идет в душ, потом надевает шелковый халат, висящий в ванной. Она садится в кресло и смотрит в окно. Где-то там живут люди. Пусть.
Вечер гасит свет. Дана не хочет вставать. Мерцает экран телевизора, включенного Таней. Идет какая-то передача об Азии. Вот охотники выгоняют из логова тигра. Что-то говорит диктор. Вдруг перед охотниками появляется тигренок. Маленький, потешный тигренок выскочил прямо под выстрелы. Нет. Только не это. Дана судорожно всхлипывает. Тигренок падает. Значит, вот как. Ворвались в дом тигрицы, убили ее малыша — и это им сойдет с рук?
