– Чего-чего?!– вкрикнул Михаил, вытаращив глаза.
– Смотри сам: проходит время, Мокшанский числится пропавшим без вести… Кто распоряжается его имуществом? Молодая жена! Выгодно это Васнецовым? Нет! Это для них настоящая катастрофа: при жизни отца хоть чем-то пользовались, но от мачехи милости ждать бесполезно! Я уже говорил, что смерть Мокшанского им абсолютно ни к чему, а вот Ларисы – другое дело. В этом случае молодые получают все!
– Фу-у, – шумно выдохнул Фомин. – Ты даешь! Послушать – интриги в стиле мадридского двора! Слишком сложно как-то!
– Ничуть!
– Бывает, что обстоятельства оборачиваются против своего создателя! – тихо подсказал Медведев.
Безуспешно выстраиваемые до этого в логический ряд факты и события, встали теперь в голове Широкова на свои места. Сомнений никаких не оставалось.
– Я знаю, кто за всем этим стоит! – твердо заявил он товарищам.
– Кто?! – в один голос воскликнули Фомин с Медведевым.
– Но это… невероятно! И потом, пока что не вижу, как можно заставить этого человека раскрыться… Миша, кому принадлежит коричневый портфель, выяснили?
– А? Мокшанскому… Но причем тут портфель?
Фомин со своими сотрудниками уехал в отдел, прихватив Веронику и Малина для дальнейших разбирательств.
Как ни пытался Медведев выудить у приятеля имя убийцы, тот оставался непреклонным: необходимо кое-что проверить и уточнить во избежание ошибки.
– Сейчас меня очень интересует, где кто был во время концерта. Про отдельных личностей мы знаем, но не про всех…
– Ты хочешь поговорить с теми, кто сидел в зале?
– Достаточно, думаю, обратиться к помощи Черкасовой. Пошли?
Ольга Петровна обрадовалась гостям, хотя выглядела подавленной и уставшей. Чего нельзя было сказать о Егоре Петровиче, беззаботно дремавшем на кровати.
Станислав не стал темнить, а, напротив, раскрыл полностью карты, на что женщина отреагировала на удивление спокойно.
– Станислав Андреевич, миленький, можете не верить старухе, но я что-то в этом роде предполагала!
– Да?
– Вы совсем не похожи на профсоюзного работника – у вас нет свойственной начальству солидности и…– она помедлила, подбирая правильный термин,– наглости, если позволите!
Медведев хихикнул, но тут же принял благопристойный вид под укоризненным взглядом товарища.
– Не сердитесь, я не хотела вас обидеть, – огорчилась Ольга Петровна, доверительно коснувшись руки Станислава. – Вы думаете, что я могу чем-нибудь помочь в поиске истины?
– Надеюсь!
– Тогда спрашивайте скорее!
– Хорошо, Ольга Петровна. Помните, как-то за обедом в столовой вы сетовали на бескультурное поведение некоторых зрителей во время субботнего концерта в клубе, уходивших посреди зрелища из зала?
В глазах женщины вспыхнуло привычное любопытство и она утвердительно кивнула.
– Постарайтесь еще раз мысленно вернуться к тому вечеру… Не было ли среди уходящих наших с вами соседей, и, если – да, то когда примерно по времени они выходили?
Ольга Петровна прониклась серьезностью задачи и не спешила сразу отвечать. Она откинулась на спинку стула, прикрыла глаза и немного театрально потерла виски.
– Первым, по-моему, ушел Гоша. Он сидел справа от нас и чуть впереди. Да-да! С краю от прохода… А было это после первого номера.
– Минут через десять после начала? – подсказал Ваня.
– Совершенно верно, Ванечка… Потом пел этот чудесный дуэт… За ним пара танцевала бальные танцы… Ага! После них вышел Костя! Они с Вероникой сидели на нашем ряду слева…
– Минут через пятнадцать, после Гоши, – продолжал подсчитывать Медведев вполголоса.
– Пожалуй, больше из знакомых… Постойте! Степа Малин еще выходил и тоже… в самом начале! Но он вернулся – я это хорошо видела – через полчаса или минут сорок…
– Гоша с Костей не возвращались – напомнил Широков.
– Гоша… Гоша вернулся, вспомнила. Его кресло с краю долгое время пустовало, но в конце концерта, когда зажгли свет, Гоша с него встал, но… Я не видела, как он прошел в зал!
Ольга Петровна огорченно всплеснула руками.
– Что же Костя?
– Вот Костю я увидела уже после концерта – он ждал жену на ступеньках, когда мы с Егором Петровичем выходили…
– Больше никто не выходил? – поинтересовался Ваня.
Ольга Петровна уже хотела ответить отрицательно, но какая-то мысль пришла ей в голову. Женщина удивленно вскинула брови, растерянно посмотрела сначала на Медведева, потом – на Широкова, и тихо сказала:
– До меня только сейчас дошло… Перед самым началом я оглядела зал. Просто так – из любопытства. И, знаете, не видела Ларису Мокшанскую! Все знакомые лица были, а она – нет! Потом я не видела ее входившей, но… после концерта она вместе со зрителями выходила из зала!
– Вы хотите сказать, что Лариса могла подойти в середине? – решил уточнить Широков.
– Может быть… Может быть… – задумчиво повторила Черкасова.
– А кого вообще из знакомых вы видели? – спросил Медведев.
– Из наших соседей? Кроме тех, о которых мы уже с вами говорили, еще – Надю, Лину, Диму с Женей… Но, мне кажется, они все время были в зале. Конечно, я не могу полностью поручиться, но…
Ольга Петровна виновато улыбнулась и пожала плечами.
– Я хочу вам еще кое-то сказать, – тихо проговорил Широков. – Только это должно пока оставаться между нами… Мокшанский мертв! Его убили здесь в корпусе как раз во время концерта.
Черкасова побледнела, пальцы ее правой руки стиснули столешницу, а из открывшегося рта едва слышно донеслось:
– Вы думаете…
Но Широков не очень вежливо прервал вопрос.
– У меня большая просьба: если вы еще что-нибудь вспомните в связи с этим, дайте мне знать, договорились? Спасибо!
И не дожидаясь ответа, направился к двери. Ваня ободряюще кивнул Черкасовой на прощание.
Вечерний парк покрылся светящимися морщинками прогулочных дорожек, по которым фланировали небольшие группки отдыхающих. Парочки спешили занять укромные скамейки подальше от нескромных глаз завистников. Компания старичков оккупировала брошенную в этот час детскую площадку, устроив там коллективный шахматный матч, когда на одной доске, споря и толкаясь, играет сразу человек десять.
У входа в корпус сидели Реус с Овечкиной. Присмиревшие за последние дни «братья-пьяницы» что-то им рассказывали. Все четверо с интересом посмотрели на появившихся из дверей Широкова и Медведева. Но те, лишь вежливо кивнув, скрылись сразу за углом здания.
– Меня все время занимает мысль, как убийца разминулся и с Васнецовым, и с Бицей! – тихо заявил Широков, подходя к двери черного хода с обратной стороны корпуса, – И, кажется, я понял…
С этими словами он сунул ключ в замочную скважину и потянул за ручку. Дверь плавно открылась. Хорошо смазанные петли не издали ни единого скрипа.
Медведев воровато огляделся по сторонам, словно они сейчас собирались залезть в чужую квартиру. Но стену надежно загораживали густые заросли кустов, разрываемые только посыпанной гравием подъездной дорожкой, да и та почти сразу делала крутой изгиб вправо. Так что случайный прохожий вряд ли мог заметить находящихся у двери людей.
Широков осторожно преодолел тройку ступенек, ведущих вниз, и включил оставшийся в кармане еще с дневных похождений фонарик. Луч света пробежал по деревянным бочкам, мешкам с непонятным содержимым, скользнул по квадрату чугунного люка и уперся в следующую дверь, ведущую в коридор перед туалетами в холл.
Ваня молча следовал за приятелем, заинтригованный происходящим.
Широков теперь поднялся по ступенькам к самой двери, обернулся, и медленно ведя фонариком, внимательно осмотрел все помещение, если можно так выразиться, с высоты занятого положения. Внимание его, очевидно, привлек пристроенный к стене слева от входа стеллаж из неструганых досок, потому что луч вернулся туда, последовательно обшаривая полки сверху вниз. Неожиданно Станислав протянул левую руку и сунул ее в нишу между банками на уровне пояса.
– На месте убийцы именно сюда я бы положил заготовленное орудие, – тихо сообщил он опешившему несколько Ивану.
– Что положил? – удивился тот.
– Молоток или что-то там еще, чем потом бил по голове Мокшанского!
Широков погасил фонарь, осторожно толкнул дверь в коридор. Теперь уже окончательно изумленный Медведев увидел, как дверь легко открылась.
– Ничего не понимаю!– не сдержавшись, воскликнул он.
Станислав приложил палец к губам и махнул рукой, приглашая Медведева выходить следом. Здесь он прикрыл дверь и показал приятелю на замок. Обычный навесной замок висел на одном ушке, но, если не приглядываться, создавалось полное впечатление, что дверь надежно заперта.
