Все посуровели, а колченогий старик, потеряв свою прежнюю боевитость, в присутствии Паши Крохи выглядел нашкодившим учеником церковно-приходской школы.
Вроде бы Петя Кроха и не сказал ничего особенного, но в нем остро ощущался хозяин. Даже сверчок умолк за печкой, как будто бы и он прислушивался к его неторопливым речам.
Колченогий разместился на лавке, рядом с ним притулились еще двое. У дверей, слегка опустив ствол пулемета, стоял третий. Судя по тому, как он держал пулемет, обращаться с ним он умел неплохо. За все это время даже лента ни разу не перегнулась.
— Ну, чего ты этой хреновиной в нос-то тычешь! — неожиданно осерчал Петя Кроха. — Она ведь и пальнуть может… Кончился маскарад! Никуда он теперь не денется. — Верзила лишь глуповато улыбнулся. — А! — безнадежно махнул Петя рукой и вновь обратился к Кирьяну, как бы пытаясь найти у него сочувствие: — Видал, с какими людьми приходится работать? То-то и оно… Кадры уже не те, — с сожалением щелкнул он языком. — Не то что в мое время! Мельчает нынче народец. Нам бы таких, как ты! Ты себя все «идейным» считаешь, а на самом деле порода-то у тебя самая что ни на есть уркаганская. Хе-хе-хе!
— Я жиган!
— Ты вот все уркачей ругал, а мы-то, стало быть, подальновиднее оказались.
— Что тебе от меня надо? — глухо спросил Кирьян, не отрывая глаз от крепких рук уркача. Рукава рубашки у того были закатаны по самый локоть, на правом предплечье была выколота русалка. Работа была небрежной, хвост русалки выглядел слегка толстоватым, а черты лица больше напоминали мужские. Лишь длинные волосы указывали на то, что это особа женского пола.
Кирьян смотрел прямо на раздвоенный кончик хвоста. Неведомый художник ошибся и здесь: чешуйки были разных размеров и очень непропорциональны к величине тела. Кирьяна в Пете Крохе раздражал не его тон, а именно русалка, исполненная столь безвкусно. Но именно эта татуировка давала право Пете Крохе именоваться «Иваном».
— Немного, — наконец выдавил уркач. — Я слышал, что ты паутину рвешь, за границу намылился. Для этого и денежки насобирал. А потом, ты ведь мадам Трегубову уделал, а она дама была состоятельная. Все на старость себе копила, да не суждено ей было богатством воспользоваться. Так вот, я тебе скажу, поделиться нужно. Ты ведь у нас самый имущий. Хе-хе-хе! А мы люди бедные. — Показав взглядом на колченогого, продолжил с усмешливой интонацией: — Глянь на этого старца. Божий человек! А ведь он тоже хочет жить по-людски.
— Кто же мешает-то? — усмехнулся Кирьян.
От встречи с уркачом ждать хорошего не приходилось. Хоть и тон у него был мирный, почти отеческий. Такое впечатление, что Петя Кроха слегка журил ослушавшегося отрока. Но каждое его слово отдавало кладбищенским холодом.
— Больно дерзок ты, Кирюша! Тебе бы покаяться нужно, поделиться с нами нажитым, а ты все зубки показываешь. — И, сбавив голос на полтона, произнес — А ведь зубы-то можно и вырвать! В дальнюю дорогу уходишь, а с собой только один саквояжик несешь. Наверное, он у тебя золотишком да камушками набит. Ну-ка, Ерофеич, — кивнул он колченогому, — ссыпай сюда сокровища.
Старик неловко поднялся и заковылял к столу. Негромко щелкнули застежки, и осторожно, стараясь не просыпать содержимое, старик опрокинул саквояж на скатерть.
Ахнул Ерофеич, нахмурился Петя Кроха, а по лицу Кирьяна скользнула улыбка. Выкатившийся пятак прочертил по столу полукруг и, ударившись в фарфоровое блюдечко, упал, мелко позвякивая.
На столе неровной горкой возвышались мелкие гвозди, а в них, будто бы драгоценности в пустой породе, торчали медные шурупы.
— Однако ты шутник, — справился с замешательством Петя Кроха. — Что же ты с собой гвоздей-то понабрал?
— А ты не догадываешься? Для веса! Думаешь, ты один такой на золотишко заришься. От таких, как ты, берегусь.
— Где золото?
— Тебе его не достать.
— Посмотрим… Ты как хочешь умереть? Сразу или чтобы мы тебя по частям резали? Молчишь. Ну-ну! А может, нам твоя малютка подскажет? У вас, говорят, любовь очень большая. А что ты скажешь, если мои молодцы ей дурака под кожу загонят? — Петя Кроха плотоядно улыбнулся: — Это кажется, что все бабы одинаковы, на самом деле они все по-разному устроены. А если мои богатыри не совладают, так я им сам подсоблю. Хе-хе-хе! — ядовито захихикал Петя.
Лицо Кирьяна покрыла бледность.
— Девку не трожь, — приподнялся жиган.
— Но-но-но, не балуй! — предостерегающе произнес уркаган. — Здесь ты не у себя в малине. Я ведь и обидеться могу. А моим парням только потеху и подавай! Глянь, как у них глазенки-то засверкали.
Им потом будет что рассказать Ведь девку самого Кирьяна потягивали!
— Что ты хочешь? — угрюмо буркнул Кирьян, посмотрев на дверь.
Нет, не получится, не допрыгнуть. Матросик, стоявший в дверях, успеет прошить его насквозь.
Уркач хмыкнул:
— Ты же не с одними гвоздями в Европу собрался. Мне нужны деньги. Знаешь, намыкался я по лагерям и каторгам. Хочется достойно кончину встретить. А то хоронить меня станут, так даже новых порток со штиблетами не отыщется. Где деньги?!
— Дай слово, что оставишь в живых, — неожиданно попросил Кирьян.
— Даю слово уркагана, что выйдешь от меня со своей кралей на своих двоих, — почти торжественно произнес уркаган. — Слово старого Пети Крохи многого стоит. Ну как?
— Хорошо, — не без колебаний выдавил жиган. — Выбор у меня невелик. Верю! Поковыряйся в гвоздях. Ключи там должны быть. Они от двери, где я деньги спрятал.
Петя Кроха недоверчиво посмотрел на жигана.
— Ишь ты! — И запустил пальцы в ворох гвоздей. Покопавшись, он отыскал два ключа, сцепленных металлическим колечком. — Эти, что ли?
— Да.
— И где твой клад? Рассказывай!
— Без меня вы не найдете. Я должен показать сам.
— Где он находится?
— В Кускове… Это сразу за усадьбой.
— Что же ты сразу-то туда не поехал? — подозрительно поинтересовался Петя Кроха.
— Все заставы перекрыты.
Уркаган в задумчивости поскреб пальцами заросший щетиной подбородок, а потом изрек:
— Так-то оно, конечно, так.
— Вывезти меня сумеешь? — по-деловому спросил Кирьян.
Теперь их разговор напоминал беседу двух равноправных компаньонов.
— Есть одна дорога на примете, можно пройти. Чекисты там не особенно зверствуют. Но только предупреждаю тебя, — строго посмотрел уркаган на жигана, — надумаешь сделать ноги… Бабу пришьем. Церемониться не станем.
В этот момент их глаза встретились. Кирьян понял, что так оно и будет.
— Решено, — отвел взгляд жиган.
— Ну что, господа разбойники, — приподнялся Петя Кроха, — медлить не будем. Тронулись!
Подле сторожки уже стояли два автомобиля. Кирьян даже не удивился, когда в одном из них разглядел Евстигнея. Жизнь так устроена что предают чаще всего близкие или те, кто стоит рядом. И причина, как правило, в сиюминутной выгоде. В другой машине сидел совершенно незнакомый водила. Очевидно, позарившийся на шальной и легкий заработок. Парень даже не подозревает о том, что, как только дело будет закончено, от него просто избавятся, как от ненужного свидетеля.
Повернувшись, Кирьян увидел на заборе чью-то ломаную тень — за ними наблюдали! Секунда — и вновь никого.
— Деньги-то мои не потерял? — спросил Кирьян Евстигнея, усаживаясь между двумя «матросами».
— Не потерял, — отвечал Евстигней, скривив рот.
Рядом с шофером устроился уркаган Петя Кроха. Перекрестился и произнес, ни к кому не обращаясь:
— Без молитвы к доброму делу приступаем. Ну да ладно, авось проскочим! А господь не выдаст.
* * *
Едва показалась усадебная церковь, Петя Кроха, молчавший всю дорогу, вдруг неожиданно заговорил, припустив в голос зависти:
— Вот жили-то баре! Земли-то сколько имели, и не вспахать! Хозяином-то здесь граф Шереметев был. Он после семнадцатого года куда-то в Европу укатил, а богатство свое здесь оставил. Говорят, что в одних портках уехал. Сынок у него непутевый был, еще до переворота куда-то сгинул. Граф ведь хотел все ему оставить, да, видно, не судьба.
— Большевички-то из его усадьбы музей сделали, — неожиданно поддержал разговор «морячок».
Пулемет укрощенным зверем лежал на заднем сиденье, и теперь в его руках был браунинг. При умелом обращении тоже убойная вещица. Ствол неприятно упирался в бок Кирьяна, но ведь не возразишь. — Говорят, там и охрана есть.
Уркач лишь махнул рукой.
— Есть три деда в тулупах… Был я там, на прошлой неделе. Одного золотишка только на сто пудов наберется. Надо бы поторопиться, пока большевички не изъяли, — серьезно заметил старый вор.
Кирьян нахмурился. Уркаганы между собой говорили свободно, как если бы ехали в одиночестве. Очень скверный знак.
Следовательно, его в расчет уже не брали, для них он не свидетель.
