— Нет! — произнес он вслух. — Это уже ко мне не относится, поздновато раскаиваться. — И он, чиркнув спичкой, поджег газету. Пронаблюдал, как мелкие языки пламени пожирают строки стихов, и даже получил какое-то удовлетворение. Когда зажгло пальцы, он выронил газету и произнес две понравившиеся строки из последнего четверостишия:
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем.
Ему казалось, что пожар вызван только одним его желанием. Мирошниченко вспомнил давний совет Сидорыча, извлек из внутреннего кармана справку об освобождении и бросил ее в огонь. Далее оставаться в вагоне было опасно, да и не имело смысла.
Тарас Поликарпович влез в пустой вагон товарняка и забился в угол. Там без воды и пищи он просидел несколько суток, даже позы редко менял, пока не услышал голоса рабочих, разъединяющих вагоны.
— Тут какой-то бомж затесался! — крикнул один из них, обнаружив Мирошниченко.
— Гони его, — посоветовал другой.
— Ты что, не слышал? — прикрикнул рабочий на бомжа. — А ну пошел отсюда, пока по шее не получил!
Тарас Поликарпович вылез и зажмурился от яркого дневного света, ноги затекли, и он не мог двинуться с места.
— Уйди с дороги, — оттолкнул его бригадир рабочих, и Мирошниченко упал набок.
За последние несколько месяцев он уже привык к подобному обращению, поэтому его самолюбие задето не было. Он поднялся и, прихрамывая, отошел от рабочих на безопасное расстояние. Только теперь протер глаза и осмотрелся. Множество железнодорожных путей говорило о том, что он попал в крупный город. Найти дорогу к железнодорожному вокзалу особого труда не составляло.
— Саратов, — прочитал Тарас Поликарпович на здании вокзала.
Здесь он пробичевал много лет.
Все местные бомжи знали его, но ни с кем из них близко он не сходился. Ночевать Мирошниченко приноровился в близлежащей газовой котельной. Он устроил себе постель в углу, среди труб, использовав для этого картон от коробок. Приходил в котельную он поздно ночью и работникам своим присутствием не досаждал, а те из жалости не гнали его.
Бомжей в стране становилось все больше и больше, и государство практически махнуло на них рукой. Теперь других забот хватало. Великая страна стояла на грани развала, тут уже не до бомжей. Тарас Поликарпович за эти годы основательно похудел, теперь в нем вряд ли оставалось и шестьдесят килограммов. Он искал только, где выпить, пища же его абсолютно не интересовала. Без еды он мог просуществовать неделю и даже не вспомнить о ней, без водки же мог прожить лишь несколько часов. Пошаливало сердце. Удивительно, что оно вообще до сих пор не отказало, ведь он когда-то перенес инфаркт. Возможно, помогло то, что он вовремя сбросил излишки веса. Но бывший начальник колонии прекрасно осознавал, что если вовремя не похмелиться, то сердце остановится. Он давно забыл родных, знакомых и тех, из-за кого скатился в пропасть. Кроме водки, для него никого и ничего не существовало.
Он не ограничивался обитанием только на железнодорожном вокзале и все чаще делал вылазки в город, крутился у коммерческих палаток. Здесь частенько подворачивалась возможность подработать. Новоявленные буржуи без зазрения совести использовали практически бесплатную рабочую силу бомжей. Те, в свою очередь, брались за самую грязную и тяжелую работу. Как-то, разгружая грузовую машину с болгарскими соленостями, Тарас Поликарпович случайно обратил внимание на джип, который остановился у ближайшей девятиэтажки. Несмотря на то, что расстояние до джипа было приличным, ему показалось знакомым лицо водителя, вышедшего из машины.
— Чего рот разинул? — прикрикнул на него коммерсант, который нанял за пять бутылок водки трех бомжей для разгрузки.
— Красивая техника, — показал Тарас Поликарпович рукой в сторону джипа. Он подавал упаковки из кузова.
— На таких тачках только крутые разъезжают, — произнес предприниматель с завистью.
— Выходит, что обладатель той машины крутой парень? — осклабился бомж.
— Круче не бывает, — заверил коммерсант.
— А ты его знаешь? — допытывался Тарас Поликарпович, не прекращая работать.
— Лично не знаком, — признался наниматель. — Но кто ж в городе Атамана не знает? Под его крышей, как минимум, треть нашего брата сидит. Говорят, что мужик он справедливый.
Мирошниченко будто кто-то по голове ударил, он чуть не выронил упаковку.
— Осторожнее. — Предприниматель помог ему удержать ее.
— Будь моя воля, я бы давил таких справедливых, — процедил он сквозь зубы.
— Ты что? Ополоумел? — испугался коммерсант, оглядываясь по сторонам. — Считай, что я ничего не слышал, а ты не говорил. Смотри! Не ляпни еще где-нибудь такое, — предупредил он по-дружески.
— Мне, старому, уже бояться нечего, — ответил Мирошниченко. — Моя песенка, можно сказать, спета. Но были времена, когда крутые у меня из ШИЗО не вылезали. — В глазах у него вспыхнул недобрый огонь. И в такую минуту они не казались бесцветными.
— Вот что! Меня твое мнение не интересует, и больше не приходи ко мне подрабатывать, — сказал коммерсант, не желая ввязываться в неприятности. К тому же он догадался о бывшей профессии бомжа, к которой не относился с должным уважением.
— Дело житейское, — отозвался Мирошниченко, несколько умерив пыл. — Только еще неизвестно, кто из-за этого больше проиграет.
Дальше Тарас Поликарпович работал молча и алкоголем в этот день сильно не увлекался. Ночью его одолевали мысли, и он ворочался в углу котельной. Притупившееся чувство мести просыпалось с новой силой, он вспомнил абсолютно всех своих обидчиков. Он старался гнать думы о мести, понимая, что стар и немощен для того, чтобы тягаться с Атаманом.
Все же Тарас Поликарпович нашел выход и решил анонимно заявить на него в милицию, но не спешил сделать задуманное. Необходимо было выяснить как можно больше подробностей. Раз здесь Атаман, то и его подельник Диксон должен быть поблизости. Целыми днями теперь бомж просиживал возле подъезда Крутояровой и много еще повидал знакомых. Через неделю он знал, в какой квартире они собираются.
И, возможно, в скором времени сдал всю компанию с чистой совестью, если бы не тот случай, когда Атаман оставил джип открытым, и Мирошниченко не сдержался перед желанием угнать его. Но из этого ничего не вышло. Подвело и то, что Панина он видел впервые, а он-то как раз и задержал угонщика.
Столкнувшись со своими бывшими осужденными, он в очередной раз испытал унижение и изменил свой первоначальный план. Надумал он лишить их жизней во что бы то ни стало, по крайней мере, Казакова и Сайфутдинова.
Украденными тремястами долларами распорядился расчетливо. Приличный, но недорогой костюм, однотонная бежевая рубашка, полуботинки и шляпа составляли теперь его гардероб. Помывшись в бане и расставшись со щетиной, он преобразился и был похож на высохшего, больного, но аккуратного и добропорядочного гражданина со средним достатком. Остальные деньги он использовал на поездку в родные края, вспомнив о тайнике, в котором оставался пистолет Макарова.
Как только у Тараса Поликарповича появилась определенная цель, он весь как-то преобразился. От недавнего бомжа и следа не осталось, чувствовалась военная выправка. Дождавшись полной темноты и когда во всех окнах погаснет свет, Мирошниченко бесшумно подкрался к воротам своего бывшего дома. Бросив небольшой камешек во двор, в сторону, где должна была находиться собачья будка, он прислушался и с удовлетворением отметил, что собаки нет.
Он подпрыгнул, зацепился за верхний край ворот и, несмотря на слабость в руках, подтянулся и перекинул ногу. Спрыгнув во двор, Мирошниченко затаился и вновь прислушался. Острый слух бывшего подполковника не уловил подозрительных звуков. Тарас Поликарпович осторожно двинулся к сараю. Очередным препятствием послужил висячий замок на двери. Бывший хозяин рыскал глазами в поисках подходящего предмета. С темнотой он уже свыкся и хорошо ориентировался.
Короткий ломик был отличной находкой. Он сбил замок вместе с петлей. Ни керосиновой лампы, ни свечки он не обнаружил и решил действовать впотьмах. Впрочем, тусклый свет только что взошедшей луны пробивался через открытую дверь. Он отодвинул стеллаж в углу сарая и, оторвав ломиком три половые доски, отбросил их в сторону. Затем начал копать землю голыми руками.
Таким образом он копал до тех пор, пока ногти не скользнули по поверхности жестяной коробки, которую он поспешил извлечь из тайника. Тяжесть металла приятно оттягивала руку, придавая уверенности в собственных силах. Бывший подполковник вставил обойму и навернул глушитель, который по случаю приобрел когда-то сам. Пистолет он изъял у одного из осужденных и обязан был сдать, но не сделал этого. Мирошниченко, сунув оружие в боковой карман пиджака, собирался привести все в сарае в первоначальный вид, но его окликнул теперешний хозяин дома.
