Войдя в покои оного мессера Джироламо и застав там его самого и дочь его, я весьма любезно их приветствовал и сказал:
Поскольку от вас видел я невозможную ласку и приязнь, позвольте мне поднести вам такую малую безделку, вовсе вас недостойную: но как вещица эта вышла из моих рук, то и должна она передать вам всю мою к вам благодарность". И с этими словами развернул я тот бархатный лоскут и открыл глазам их мой перстень. И на это помянутый мессер Джироламо воскликнул, что не может поверить, чтобы человеческая рука так тонко и прекрасно могла все это сделать, и правда ли, что сам я сотворил сию вещь и не работа ли это великих древних мастеров? На что отвечал я ему, чтобы он, как человек умелый и в искусствах сведущий, взглянул бы вблизи на работу, из чего видно ему будет, что золото недавно вышло из рук мастера. И мессер Джироламо вещь мою оглядел и воскликнул: Да, мой Бенвенуто! Знал я, что ты искусен во многих тонкостях мастерства, но и то поразил ты меня, ибо такой изумительной работы не приходилось мне еще держать в руках".
А дочь его стояла вблизи, премило потупившись, и румянец столь нежно играл на щеках ее, и она только лишь вздыхала, не говоря ни слова. Когда же я обратился к ней и спросил, понравился ли ей подарок, то Франческа воскликнула: Любезный мессер Бенвенуто! Поверить я не могу, чтобы человеческая рука могла сотворить нечто подобное! Должно быть, даже Джакопо Ченчи не смог бы ничего подобного сделать!"
А надо сказать, что тот Джакопо Ченчи был никчемный мастеришко, долго у отца ее, мессера Джироламо, в подмастерьях прозябавший и недавно только свою открывший мастерскую. И услышать от нее такие слова было мне предосадно. Но поскольку оная Франческа была девушка премилая и дорогого друга моего мессера Джироламо дочь, то я ничего на ту обиду не сказал, хотя в сердце своем пребольно огорчился. Даже и сам мессер Джироламо слов дочери своей не заметил и продолжал перстеньком моим радостно любоваться. И Франческа сию работу мою в подарок приняла. Хотя и огорчивши меня своими словами…"
* * *
На следующий день меня вызвали к следователю к двум часам дня. Минут сорок я провела у кабинета и к приходу следователя — сутулого немолодого мужика с тусклыми глазами — совершенно озверела. Разговора у нас с ним не получилось, то есть у него со мной, потому что я ему и двух слов сказать не хотела. Но хамить не стала, просто отвечала односложно: «Не видела, не знаю».
Тем не менее допрос занял часа полтора, потому что он очень долго писал. Единственное, что мне удалось выяснить, — то, что личность убитого рыжего типа они установили. Им оказался криминальный элемент.
В кармане у него не было никаких документов, это я помню по вчерашнему дню, а была только связка отмычек, как сказал следователь. Поэтому он перестал задавать мне дурацкий вопрос, не теряла ли я ключи. В кабинете было душно, накурено и как-то серо.
Когда следователь наконец отпустил меня, я решила немного прогуляться, потому что голова болела невыносимо.
Купив в ларьке у метро шоколадно-вафельный торт, я добрела до дому и позвонила в дверь Тамариной квартиры. Теперь придется пить чай. Не могу же я так просто уйти, не поблагодарив ее за то, что она полдня просидела с Лешкой.
У Тамары были гости, вернее, одна гостья — ее племянница Надежда. До этого я видела ее несколько раз на лестнице, она довольно часто навещала свою одинокую тетку. Тамара Васильевна рассказывала, что работала Надежда в НИИ, дела там сейчас идут неважно, зарплату дают неаккуратно, да и какая это зарплата? Муж Надежды — человек, конечно, очень славный, но есть у него один пунктик: ни за что не разрешает ей подрабатывать. И то верно: никакой профессии, кроме инженерской, у нее нет, а в таком возрасте — под пятьдесят — куда можно пойти, кроме как в ларек? А насчет ларька муж запретил Надежде даже и думать. Дочь ее живет в Северодвинске, замужем там за моряком, поэтому у самой Надежды денег мало, но зато свободного времени много, вот она и навещает тетку, не дает скучать.
Сейчас они сидели на кухне и разговаривали, а Лешка в комнате смотрел мультфильмы. От вида уютной кухни, стола, покрытого клетчатой скатертью и синих с золотом парадных Тамариных чашек мне стало легче.
Они обе встретили меня очень приветливо, усадили пить чай с вишневым вареньем. Так что мой торт пришелся очень кстати. И я рассказала вдруг и про вчерашнего хамского капитана Ваню, и про сегодняшнего следователя. Тамара Васильевна посочувствовала мне и пошла в комнату смотреть свой любимый сериал. А мы с Надеждой налили еще по чашечке ароматного чаю с мелиссой и уселись поудобнее.
— Маша, а что вы сами-то об этом думаете? — спросила она, внимательно глядя мне в глаза.
— Все это очень странно. Есть у меня в доме одна вещь, которую можно украсть.
Вещь старинная… Но ее-то как раз и не взяли, хотя могли. Если муж послал того рыжего, чтобы он ее забрал…
— Но ведь это очень рискованно, — перебила меня Надежда, — не полный же дурак ваш бывший муж.
— Раз оказался подлецом, почему не может быть дураком! — резко сказала я. — Про него теперь я во что хочешь поверю.
— Допустим, — осторожно сказала Надежда, — допустим, что тот рыжий как-то связан с вашим мужем и перстнем. Вы уж меня, Маша, извините, — пояснила она, — но ваш сын нам про перстень рассказывал, бормотал, что такое интересное кольцо…
— Час от часу не легче! — простонала я. — Одни неприятности с этим перстнем!
— Не беспокойтесь. Он ребенок, не понимает еще. Здесь в доме он ни с кем не общается, а тетка моя не из болтливых, вы же знаете. Так вот, я продолжаю. Если рыжий влез к вам за перстнем, то кто же был тот второй человек, который был у вас до него? Что он искал и почему не взял перстень?
— Он вообще ничего не взял, — пробормотала я, — у меня абсолютно ничего не пропало. Его спугнули, что ли?
— Его спугнул этот рыжий, с наколкой.
Но до этого он успел обшарить вашу квартиру, причем искал, как вы говорите, что-то бумажное, если рылся в книгах, старых газетах и открытках. И это что-то для него очень важно, раз он решился ради этого человека убить. Не было никакой драки, а было хладнокровное убийство.
— Почему вы так решили? — недоверчиво спросила я.
— Как вы говорите, убитый лежал?
Я встала и показала ей, ведь наши с Тамарой квартиры были одинаковыми.
— Вот видите, убийца услышал, что кто-то открывает дверь. Спрятался вот тут, за углом, а потом сразу нанес удар вошедшему человеку. Вы же сами говорили, что в прихожей никакого беспорядка, все как было.
А если бы в таком маленьком помещении дрались двое здоровых мужчин, как бы выглядела ваша прихожая?
— Пожалуй, вы правы, — неохотно признала я, — но тогда, значит, мне повезло.
Потому что если бы не рыжий, то я бы вошла в квартиру и получила бы удар ножом.
— Думаю, вас бы он увидел в окно, — успокоила меня Надежда, — а рыжего он не знал, вот и пропустил.
Я перевела дух и рассказала ей про ключи.
— Понимаете, четыре ключа, а у меня на связке всего три, четвертый я выбросила за ненадобностью. И у бывшего мужа тоже было три.
— Очень интересно! — оживилась Надежда. — А вы раньше не давали ключи соседям или родственникам?
— В том-то и дело! У мамы ключей от моей квартиры нет, а у свекрови они были.
Висели на гвоздике в прихожей возле счетчика. Но я на них думать не могу. Свекровь пожилая, муж у нее сейчас вообще на улицу не выходит. Живут они в старой квартире на улице Марата очень уединенно, к ним редко кто заходит.
— Раз ключи на гвоздике висели, кто угодно мог зайти и копию сделать! — упрямо сказала Надежда.
— Но зачем? Зачем кому-то мои ключи?
— Вы уверены, что ничего не пропало?
— Абсолютно, — твердо ответила я. — Ну ладно, нам уже пора.
— Машенька, — в кухню вошла Тамара Васильевна, — все собираюсь тебе отдать.
Спасибо большое, узор я сняла. — Она протянула мне альбом с красивой вышивкой на обложке, увидев которую, Надежда сделала стойку.
— Какая работа! Кто же это вышивал?
— Родственница моего бывшего мужа, старушка славная. Умерла несколько лет назад. Я взяла этот альбом на память.
— А можно мне посмотреть? — Надежда протянула руку к альбому. — Обожаю старые фотографии, на них все такое красивое…
Я подсела к ней и раскрыла альбом.
— Вот она сама, баба Варя, в молодости — просто красавица!
— Да, очень хорошенькая… А это что за костюм — маскарадный, что ли?
— Она ведь была цирковой актрисой — знаете, велосипеды есть такие одноколесные, и еще по канату, кажется, ходила… Так странно было видеть ее глубокой старухой…
— Очень интересно. А это кто?
— Это — известный укротитель тигров Кульчинский. В то время известный. Сейчас его уже никто не помнит. Она говорила, что у них был роман.
— Ну надо же… — Надежда перевернула страницу. — А это кто?
