— Очевидно, я задел ваши отцовские чувства, заговорив о дочери. Примите мои извинения. Я иностранец и не знаю ваших местных обычаев. Но хочу искренне заверить вас, что не имел намерения оскорбить ни ее, ни вас.
Пастухи-телохранители встали по стойке смирно. Ни разу за все время они не слышали, чтобы Майкл говорил таким тоном, как сейчас. Несмотря на извинения и формулы вежливости, голос был властным и уверенным в своем праве властвовать.
Хозяин кафе вздрогнул от неожиданности. Теперь к его недоброжелательности примешивалась уверенность, что перед ним не простой гость.
— Я не знаю, кто вы такой и чего хотите от моей дочери, — сказал он уклончиво.
Майкл ответил прямо:
— Я американец, в Сицилии прячусь от полиции. Зовут меня Майкл. Можете донести на меня властям, они будут признательны, но скорее всего в результате ваша дочь потеряет отца, а могла бы обрести мужа. Во всяком случае, я хотел бы познакомиться с ней поближе. С вашего согласия, в вашем присутствии, с соблюдением всех приличий. Я готов оказать вашей семье максимум уважения. Надеюсь, вы не станете подвергать сомнению мою порядочность и приписывать мне намерение опозорить вашу дочь — у меня и в мыслях этого не было. Наоборот, если вы позволите нам повидаться и узнать друг друга и если мы оба почувствуем, что сможем поладить, я предложу ей руку и сердце. Если же нет, не стану надоедать вам своим присутствием. Ведь я могу и не понравиться вашей дочери, а от этого нет никаких средств во всем мире. Но в случае, если она не оттолкнет моих предложений, я расскажу вам все, что полагается знать отцу жены.
Теперь все трое присутствующих смотрели на Майкла с любопытством. Фабрицио прошептал благоговейно:
— Вот это действительно «удар грома»!
Хозяин кафе заметно помягчел и утратил большую часть родительского негодования. Он спросил осторожно:
— Вы — друг друзей? — что иносказательно подразумевало причастность к мафии. Ведь сицилийцы никогда не произносят слово «мафия» вслух.
— Нет, — ответил Майкл, — я не здешний.
Хозяин кафе еще раз осмотрел его внимательным и оценивающим взглядом, отметив про себя свежий шрам на лице и длинные ноги — нетипичные для сицилийца. Потом перевел глаза на пастухов, разгуливающих с лупарами на плече, нисколько не скрываясь. Он сопоставил свои наблюдения со словами этих парней, которые зашли за ним на кухню, чтобы позвать к своему «падроне». Он ответил им тогда, что не желает разговаривать с этим чужим сукиным сыном, а желает только, чтобы тот убрался с веранды, на что услышал настойчивое:
— Послушайте, синьор, для вас же будет лучше, если вы выйдете и переговорите по-хорошему.
И было нечто в тоне пастуха с лупарой, заставившее его выйти к Майклу. А теперь тот же внутренний голос подсказал, что ссориться с американцем не стоит, что хорошо бы проявить любезность.
Он сказал вежливо, хотя и без особой охоты:
— Приходите в воскресенье днем, попозже. Меня зовут Вителли, а мой дом — на горе, за деревней. Но лучше нам повстречаться здесь, в кафе. Я сам сопровожу вас.
Фабрицио хотел встрять в разговор, но Майкл косо посмотрел на него, и слова застыли у Фабрицио на губах. Вителли не упустил этого тоже, и когда Майкл поднялся из-за стола, чтобы уходить, счел возможным пожать его руку и изобразить на лице некоторое подобие улыбки. В конце концов, до воскресенья у него еще имелся запас времени, чтобы навести справки об этом молодом человеке. Не говоря уж о том, что не составляло особого труда встретить гостя в компании двоих вооруженных сыновей, — если сведения окажутся не в его пользу.
У Вителли имелись кое-какие связи в среде «друзей друзей», но главным аргументом все-таки был внутренний голос, который подсказывал хозяину деревенского кафе, что нельзя отворачиваться от фортуны, если эта капризная дама решила вдруг одарить их дом своей улыбкой. Красота дочери могла обеспечить всю семью благоденствием, а ее — счастливым супружеством. В общем-то все складывалось к лучшему, ведь некоторые из деревенских парней уже засматривались на девушку, а помолвка с этим иностранцем, лицо которого изуродовано явно не в дворовой потасовке, распугает всех.
Быстренько прокрутив «за» и «против» в своем привыкшем считать уме, Вителли даже одарил гостей на прощание бутылкой своего бесподобного вина. Он заметил, что один из пастухов оставил деньги по счету, и это еще более укрепило его в предположении, что Майкл — большой человек, привыкший к обслуживанию со стороны других, а эти двое приставлены к нему как раз для услуг.
Дальше они не пошли — прогулка по побережью перестала занимать Майкла. В ближайшем гараже они наняли шофера с машиной, который доставил их в Корлеоне.
Вероятно, телохранители донесли доктору Тазио о событиях дня, потому что в тот же вечер за ужином он сказал, адресуясь к дону Томмазино:
— Мнится мне, что нашего молодого друга сегодня во время прогулки «ударило громом».
На что дон Томмазино проворчал, нисколько не удивившись:
— Лучше бы гром поразил кое-кого из молодцов в Палермо — тогда я мог бы спать спокойно в ближайшие дни, — он подразумевал, конечно, своих молодых противников из «новой мафии», бросивших перчатку вызова хранителям сицилийских традиций, таким, как он, дон Томмазино.
Майкл тоже обратился к дону Томмазино:
— Вы бы велели вашим ребятам не таскаться за мной в это воскресенье. Я собираюсь на обед в дом к девушке, и им там присутствовать будет излишне.
Дон Томмазино решительно замотал головой:
— И не проси — я перед твоим отцом головой за тебя отвечаю. А если, как я успел понять, речь пошла о женитьбе, то с этим придется повременить, пока я не сгоняю кого-нибудь к дону Корлеоне за советом.
Майкл подобрался и сказал, тщательно взвешивая каждое слово, — ведь перед ним сидел человек, достойный уважительного отношения:
— Дон Томмазино, вы знаете моего отца. Он никогда не слышит слова «нет», это слово просто не доходит до его слуха. Он остается глух к любым аргументам, пока не добьется желанного «да». Но от меня ему доводилось слышать «нет», и не один раз в жизни. Так что давайте поладим так. Что касается телохранителей — Бог с ними, пусть отправляются вместе со мной, если вам так спокойнее. Но если я захочу жениться на этой девушке, я женюсь. Поймите меня правильно: если уж я не позволяю отцу вмешиваться в мою личную жизнь, было бы непочтительно по отношению к нему позволить вмешаться вам. Ведь так?
Старый мафиозо глубоко вздохнул:
— Ну, как знаешь. Хочешь жениться — женись, девушка она хорошая, семья порядочная, никто о ней дурного слова не скажет. А осчастливить ее своей любовью без благословения все равно не выйдет, иначе или ее отец тебя прирежет, или тебе самому придется взяться за оружие. Да и я сам, близко зная эту семью, не позволю совершиться бесчестию.
— Да еще как сложится, — сказал Майкл. — Вдруг я отпугну ее своей внешностью, красавцем меня сейчас никак не назовешь. Да и молода она слишком, я ей, наверное, покажусь стариком, — тут оба старика одинаково усмехнулись. Майкл заметил их усмешку и перевел разговор: — Мне понадобятся деньги для подарков, дон Томмазино. И еще, возможно, автомобиль.
— Фабрицио позаботится о машине, — кивнул дон Томмазино. — Он парень деловой, служил во флоте и техники не боится. Деньги для тебя принесут утром. Ну, а там — будь что будет. Я готов заменить тебе отца, если понадобится. Это мой святой долг.
— Как бы прекратить мой проклятый насморк? — спросил Майкл доктора Тазио. — Не найдется ли в вашей аптеке каких-нибудь сильнодействующих средств? Я сгорю от стыда, если вынужден буду ежеминутно сморкаться в ее присутствии.
— Есть у меня одно средство, — сказал доктор Тазио. — Перед самым свиданием я обработаю им твое лицо. Чувствительность будет утрачена, но пусть это тебя не заботит, почувствовать радость от ее поцелуя в воскресенье тебе не предстоит.
В воскресенье в распоряжение Майкла был предоставлен «альфа-ромео» — не новый, но вполне пригодный для употребления. Но в Палермо он съездил на автобусе и там накупил кучу подарков для всей семьи и для Аполлонии — так звали девушку, как выяснилось. Имя показалось ему таким же пленительным, как ее лицо, и каждую ночь он засыпал с ним на устах, представляя себе ее саму, В качестве снотворного он изрядно напивался по вечерам, а прислуге было приказано ставить рядом с его постелью бутыль легкого охлажденного вина, чтобы утолять жажду. Как правило, к утру эта бутыль была пуста.
В воскресенье, когда перезвон колоколов раздавался от церкви по всей Сицилии, Майкл поехал в знакомую уже деревню на своем «альфа-ромео». Кало и Фабрицио со своими лупарами устроились на заднем сиденье. Остановив машину на площади перед фонтаном, где расположилось кафе Вителли, Майкл приказал телохранителям оставаться на месте, а сам двинулся по направлению к пустынной веранде. Дверь кафе оказалась закрыта, но хозяин ожидал их, облокотившись на резные перила.
