— Тимуровцы — это прекрасно… — Мать Мечика вдруг сразу заговорила доброжелательно. — Но я ничего не знала, а из мальчиков слова не вытянешь. Без вас не хотят рассказывать. Мы собрались в школе, звонили вам многократно, а потом решили, что вы скрываетесь от нас, и приняли меры.
— Какие?
— Вы сами виноваты. Вам надо было поскорее прийти и все объяснить… тогда мы бы не звонили заведующему районо и не подали бы заявление в райком комсомола.
— О чем?
— Ну… об исключении… — виновато сказала Колосовская. — Теперь я начинаю понимать — мы погорячились. А почему вы медлили?
— Днем работаю, вечером учусь.
— Сейчас же объясните все директору школы и секретарю райкома комсомола. И очень прошу вас, рассейте недоразумение и восстановите правду — Мечик был лишь слепым орудием в ваших руках.
— Мечик не слепой. Он не «орудие». Мечик славный, смелый, предприимчивый и смекалистый хлопец. Вы не осаживайте его зря. Не убивайте его веру в свои силы и возможности. И не беспокойтесь, ни за чью спину я прятаться не намерен. Если я виноват, то мне и отвечать.
— Вот теперь я вижу, что вы действительно порядочный человек.
3
Порфирьев был не один. Он пожал руку Анатолию, бросил:
— Ну и кашу же ты заварил!
— А ты бы разобрался, прежде чем бросаться словами!
— Садись, подожди.
Выпроводив посетителей, Порфирьев сел на край стола и, закуривая папиросу, сказал:
— Послезавтра в шесть будет расширенное бюро райкома. В повестке дня — работа комсомольцев-бригадмильцев. Речь пойдет о более активном участии комсомола в борьбе за социалистический общественный порядок, о борьбе с хулиганством. На тебя поступило заявление от группы мам о «русаковщине», требуют исключить тебя из комсомола.
— Уже знаю об этом от мамы Мечика Колосовского.
— А о том, что они «сигнализировали» секретарю райкома партии и он предложил мне расследовать это дело, ты знаешь?
— Не знаю! А надо ли разбирать это «дело», да еще на расширенном заседании?
— Замять не удастся. Заинтересовались многие: районо, горком комсомола…
Анатолий посмотрел в сторону и тихо сказал:
— Я и не предлагал «замять». Только зачем спешить? Я думал, что ты иначе к этому отнесешься…
— Давай внесем ясность! Не так надо было поступать с Пашкой Лопуховым. Есть и другие меры. Мог же Макаренко…
Анатолий не дал Порфирьеву окончить фразу. Он вскочил и горячо заговорил:
— Макаренко! И что это все прячутся за Макаренко, даже те, кто при жизни его ставили бы ему палки в колеса? Вроде Колосовской. А какие тогда были времена? Кто такие были беспризорные тех времен? Нам Иван Игнатьевич рассказывал. Были хорошие дети, жертвы послевоенной разрухи. Случайного вора перевоспитать нетрудно. Это сейчас и делают в колониях. А злостных рецидивистов из шайки… Да, преступники-рецидивисты иногда являются с повинной. А как прикажешь поступать с самыми злостными преступниками, вконец разложившимися ворами и бандитами, которые романтику наводят на воровскую жизнь? Советский гуманизм не в том, чтобы попустительствовать злостным преступникам-рецидивистам, а в том, чтобы избавить от них настоящих советских людей. Я даже не считаю злостного рецидивиста советским человеком!
— Ну, ты скажешь!
— Да какие же это советские люди! А мы жалеем таких! Советские, мол, люди! Посуди сам! Мало того, что он мешает людям строить жизнь, но и других принуждает к тому же. Значит, разлагает, учит быть паразитом в Советской стране, презирать труд. Ведь что такое паразит? Существо, живущее за счет труда других людей. Так может ли вор-паразит быть советским человеком?
Анатолий говорил горячо и страстно, вспоминая строчки из докладной записки в ЦК.
— Так ведь Пашка Лопухов не рецидивист! — вставил Порфирьев.
— Конечно, нет. Но он — орудие рецидивистов. Через него они вербуют, используют подростков. Но дело и в другом: Пашка прививает хулиганские нравы, хамство, мордобой, мат. Таких пашек надо тоже обезвредить, чтобы очистить советский мир от тех, кто заражает молодежь. Почему Пашка так развернулся? Да ему никто отпора не дает. Безнаказанность поощряет. Вот я и сказал Мечику Колосовскому — подбери ребят посмелее и дайте сообща отпор хулиганам. Пашки должны бояться не только милиции, но и простых советских людей, обычных школьников.
— Значит, ты не отрицаешь, что советовал это ребятам?
— Не отрицаю. Пусть сами наводят порядок в своей школе, в своем доме, а не ждут, пока придет добрый дядя и заступится за них. Ребячья жизнь — это, знаешь, жизнь с тайнами. Добрый дядя, если и захочет помочь им, не всегда сможет это сделать. Мечик организовал небольшую пионерскую группу, группу борьбы с обижающими их хулиганами. А из этого раздули чуть ли не контрреволюцию!
— Мамаши действительно раздули. Но твой Мечик тоже фрукт…
— Так ведь этот Пашка порезал руку Мечику за то, что тот сказал о нем правду в детской комнате милиции. Нет, Пашке не зря надавали ребята. Видно, Пашка опять сунулся к ним. Его давно бы надо отправить в воспитательную колонию.
— Вот этим ты бы и занялся. Хоть меня бы поставил в известность. А то заварилось дело… Надо хорошенько обдумать, как тебе говорить, — Советуешь держаться дипломатично? Кутать думки в приятную одежду? Ну нет, скажу всю правду!
— А разве я требую от тебя, чтобы ты говорил неправду?
— Не требуешь. Но углы-то тебе хочется сгладить. Так спокойнее и для тебя и для Колосовской.
Анатолий оборвал фразу. Он почувствовал, что обидел Порфирьева. Но тот спокойно ответил:
— Знаешь что, у меня, может быть, не всегда хватает смелости, но уж карьеристом я никогда не был и не буду.
— При чем тут карьеризм?
— А при том, что кое-кто на твоем деле сыграть хочет, вывернуться, оправдать недостатки своей работы. Поэтому все надо тщательно обдумать и заявление матерей надо разобрать. Расскажи все подробно…
— Вот теперь мне все ясно, — сказал Порфирьев, выслушав Анатолия, — ясно, что Мечик и его компания — это нечто вроде гайдаровского Тимура и его команды. И это хорошо! Замечательно! А ты все же виноват. Во-первых, вдохновил ребят, а помочь не помог. Так?
— Согласен.
— Во-вторых, о Мечике ты не сказал мне ни слова. А уж кто-кто, а ты не только можешь, но обязан поделиться со мной и другими комсомольцами своим опытом.
Анатолий вынул из кармана открытку из ЦК КПСС, в которой он вызывался для разговора, и положил на стол. Порфирьев взглянул на нее, перевел удивленный взгляд на Анатолия.
— Там разговор будет на эту же тему. Кленов написал докладную записку о необходимости усиления борьбы с преступностью. И я тоже подписал эту докладную. Вот нас и вызывают для разговора.
— Значит, за это дело взялся депутат Кленов! Желаю успеха! После обязательно зайди ко мне или позвони. Ты же понимаешь, как мне это интересно для предстоящего заседания. Ну извини, спешу.
Анатолий позвонил Мечику домой и попросил его сейчас же зайти.
4
Мечик ждал у подъезда дома. Он схватил обеими руками протянутую руку Анатолия.
— Что вы там натворили? — спросил Анатолий, пропуская мальчика в квартиру.
— Теперь все про нас знают! — И Мечик не без гордости начал рассказывать: — После уроков Боб Троицкий пошел впереди нас, а к нему подходит Пашка и что-то шепчет. Боб — от него, а Пашка не отпускает, даже бить начал. Мы требуем: отпусти! А Пашка нам всем угрожает, ругается, как последний, драться полез. Привык, что его боятся. Ну, тут я скомандовал. Ух, и дали мы ему сдачи! «Миленькие, кричит, отпустите!..» Мой перламутровый ножик отдал. — Мечик сильно встряхнул руку Анатолию и торжествующе засмеялся. — А тут появилась моя мама. Пашка ей наябедничал. А я говорю: мы пионерская группа самозащиты и организовались по совету бригадмильца Анатолия Русакова. Ну и пошло… Нас вызывали, запретили «пускать в ход кулаки»… Я уже звонил к вам и вчера и позавчера — все не заставал. Есть к вам вопрос: ну скажите, какая же это группа самозащиты от хулиганов, если половина нашей школы требует, чтобы мы их приняли к себе? А я говорю — нельзя. Они побежали к пионервожатой. Та кричит: «Никаких групп, об этом ни в одной инструкции нет. Я приму меры!» — Мечик даже задохнулся от возбуждения. — Я считаю — должна быть только небольшая группа порядка из самых боевых комсомольцев и пионеров. Мы даже название придумали — «Красные мечи».
«Та-а-ак, дело осложняется», — подумал Анатолий.
— Знаете, — продолжал Мечик, — ко мне приходило семь парламентеров, и надо им ответ дать, а то они еще две группы думают организовать.
— А ты что им сказал?
— Как — что? Я сказал так: милиция разрешила мне организовать только одну группу, а если вы, ребята, будете мешать, то я приведу главного из милиции. Как он скажем, так и будет.
