— Как — что? Я сказал так: милиция разрешила мне организовать только одну группу, а если вы, ребята, будете мешать, то я приведу главного из милиции. Как он скажем, так и будет.
— Мечик, а с кем из взрослых ты об этом говорил?
— К директору вызывали.
— Запретили?
— Запретили драться, драться запретили, — подчеркнул Мечик, лукаво прищурив глаз.
— Значит, с «Красными мечами» все кончено? И с другими группами тоже? Значит, никакого ответа парламентерам давать не надо?
— Наоборот. Все в школе узнали про нас — и отбоя нет от желающих. Кто в нашей группе порядка, того никто не смеет обидеть — против обидчика выступит вся группа. Один десятиклассник отобрал у нашего шестиклассника фонарик электрический, ну мы к нему…
— И что?
— Начал дразниться. «Отнимите, говорит, раз вы такие сильные. Тоже мне самооборона молокососов!»
— Ну, а вы?
— Отняли. Он оправдывался: «Лилипуты, говорит, одолели Гулливера, потому что их было много». Теперь он говорит, что такую группу должен возглавить только старший и чтобы мы все слушались его. Он теперь и хочет стать главным. Пошли скорее!
Нужно было приготовить уроки на завтра, почитать. Но если завтра в ЦК вдруг спросят про «отряд» Мечика? Надо все выяснить.
— Пошли! — решительно сказал Анатолий.
Они вышли из квартиры. Мечик побежал по лестнице вперед, то и дело норовя присесть на перила, чтобы скатиться вниз. В подъезде у порога он остановился, подождал Анатолия и негромко сказал, выглядывая во двор:
— Пашка! Возле дерева! Давайте поймаем!
— А зачем ловить?
— Да ведь он взял ключ у Димки от профессорского кабинета и только вчера унес столько книг, что едва в рюкзак влезли.
Выяснилось, что некий профессор, уезжая с женой на курорт, оставил у родителей Димки ключ от своих двух комнат. Димка сознался, что Пашка уговорил его забраться в профессорский кабинет, по секрету от Димкиной мамы, чтобы картинки посмотреть. Они посмотрели картинки, а потом Пашка взял много книг и унес.
Хорошо бы задержать Пашку и заставить отдать книги, А то Димка трясется, матери боится рассказать.
Привалившись плечом к стволу дерева, стоял Пашка Лопухов и фасонисто курил длинную папиросу. Он был так же одет, как тогда на лестнице, когда ждал Боба Троицкого — крошечная кепочка-«лондонка», брюки с напуском были заправлены в сапоги с отворотами, курточка на «молниях». Анатолий спросил у Мечика его адрес, записал и обещал зайти через двадцать минут. Сейчас он потолкует с Пашкой, а Мечик пусть идет домой.
5
— Узнаёшь? — спросил Анатолий, подходя.
Пашка окинул его наглым взглядом презрительно прищуренных глаз и не спеша сказал:
— Иди ты!.. — Он грязно выругался.
Под левым глазом Пашки виднелся большой синяк.
— Пропадешь, Пашка, — негромко и многозначительно сказал Анатолий, — и скоро…
Пашка испуганно огляделся и, не заметив ничего подозрительного, выжидательно уставился на юношу.
— Пропадешь, говорю, — повторил Анатолий, заметив, как сразу притих Пашка.
Оба молчали. Пашка криво усмехнулся и спросил:
— На пушку берешь?
— Тебя еще в вечерней школе заметили, когда ты вызвал Шелгунова.
Почему Анатолий это сказал, он и сам не мог толком объяснить. Осенило!
Подросток, который вызывал Шелгунова, был рыжеват. Пашка тоже рыжеватый. Показать бы его Соне Рындиной… Не давая Пашке опомниться, Анатолий продолжал импровизировать:
— Спасайся, а то заметут тебя с твоими дружками.
Пашка презрительно ухмыльнулся:
— Ты чего меня покупаешь? Думаешь, дурочку нашел? Ничего я не знаю и нигде не был. Иди к черту!
Собака!
— Это почему же собака?
— А потому! Все известно! Меня вот тоже поставили за одной собакой следить, — с откровенной наглостью заявил Пашка и тут же быстро поправился — Я шутю!
— «Шутю»! — передразнил его Анатолий. — Ага, проболтался? Грубо работаешь. Жаль мне тебя, Пашка! Ишачишь на других, а погоришь ты — они тебя еще глубже утопят. К тому идет. Придется отбывать… Плохо там, Пашка!
И тут Пашку прорвало:
— А чем плохо в тюряге? Вот Цыган говорил — одному в морду дашь, другому плюнешь! В карты можно дуться целый день, другие будут за тебя работать! Житуха!
— Брешет Цыган! А когда из тюрьмы попадешь в колонию, там уж заставят и работать и учиться.
— Не буду ни работать, ни учиться!
— Заставят! Жрать не дадут. Один против всех не выстоишь.
— Не поддамся. В собачью колонию не пойду!
— И я так говорил! Но ведь колонии по твоему вкусу нет. Во всех работают, учатся, людьми становятся.
— Чего ты от меня хочешь? — почти закричал Пашка.
— Спасти тебя, дурака, понимаешь? Хочешь, устрою жить в другом городе? Никто из шайки Чумы не узнает, куда ты уехал. — И совсем тихо он добавил: — Украденные у профессора книги верни.
— Поди ты, черт! Вот сволочь, пристал! — неожиданно заорал Пашка и повернулся, чтобы уйти.
Теперь уж надо было действовать иначе. Анатолий схватил Пашку за руку. Тот испуганно рванулся, Анатолий сжал крепче. Пашка угрожающе прошипел: «Порежу», — и выхватил из-за голенища финку. Он тут же поспешно сунул ее лезвием в свой правый рукав.
Они уже вышли на улицу. Анатолий, заломив левую руку Пашки за спину и удерживая ее, схватил его правую руку за запястье, сжал вместе с финкой и предупредил:
— Сильно рванешь левую руку — сломается в ключице! Учти.
Пашка стоял с наклоненным вперед туловищем, не в силах распрямиться. Уроки Юры Кубышкина снова пригодились. Анатолий огляделся. Надо постараться, чтобы финка так и осталась в рукаве Пашки. Финка — это улика. Вести парня в отделение будет нелегко — эх, помог бы кто! Напротив через улицу, возле консульства, стоит милиционер — этот не сойдет с поста. На прохожих надежды мало. Лишь бы не мешали. Пожалуй, чем скорее вести, тем лучше.
— Вперед! — Анатолий слегка подтолкнул Пашку.
— Спасите от хулигана! — завопил Пашка, рванулся и заорал от боли.
— Не смей издеваться над малышом! — крикнула какая-то сердобольная женщина.
Анатолия окружила толпа возмущенных мужчин и женщин. Он попытался было объяснить, да куда там!
— Ой, кости ломает, ой, мамочка, ой, заступитесь, пожалуйста! — орал Пашка.
— Отпусти, негодяй! — сказал мужчина и схватил Анатолия за руку.
А женщины кричали:
— Как не стыдно!
— Такой большой — и такого маленького!
Анатолию все же удалось объяснить, в чем дело.
— Я помогу довести его до отделения, — сказал один из прохожих, — но боли мальчику не причиняйте. Ты ведь даешь честное слово, что не убежишь?
— Сто честных слов даю! Клянусь, чем хотите.
Когда они переходили Садовую у площади Восстания и остановились посредине, чтобы пропустить густую вереницу автомашин, Пашка вырвал руку и ринулся в этот автопоток. Конечно, благоразумнее было бы не рисковать, но Анатолий не мог его упустить и ринулся следом. Визжали тормоза, ругались шоферы. Анатолия дважды чуть не сшибли машины, и все же он достиг тротуара и побежал за Пашкой с криком «держите вора».
Пашка лежал на тротуаре возле Планетария… Оказывается, Женя Хлебников подставил ему ногу и затем вместе с Гариком Моровым навалился на него. Так, всей компанией, они и ввалились в детскую комнату отделения милиции. Финку у Пашки отобрали. Лейтенант Хлопунов позвонил Пашкиной матери и спросил, по-прежнему ли она настаивает, чтобы ее сына послали в воспитательную колонию. Мать Пашки затараторила, что не просит этого, а требует. Она сейчас же приедет.
Анатолий шепнул Хлопунову, что надо постараться, чтобы Пашку обязательно послали в воспитательную колонию, где работает Иван Игнатьевич. Он, со своей стороны, напишет ему подробное письмо.
Пашка держался то как обозленный волчонок, то ругался, то хныкал, то прикидывался дурачком. Между прочим, выяснилось, что профессорские книги Пашка приволок домой, и мамаша его тотчас их конфисковала, уставила на полку. «Переплеты красивые, теперь это модно…» Она, конечно, не поинтересовалась, где раздобыл ее сын эти красивые переплеты. «Я за этим паршивцем не нянька… Пусть хоть что-нибудь в дом приносит. А то все жрать да жрать… Я за его дела не ответчица, мне своих хватает», — заявила она.
…Вернувшись домой, Анатолий позвонил Мечику, но его уже не было дома. Мать Мечика, узнав, с кем говорит, сразу же разволновалась. Теперь ее беспокоило, чем закончился разговор Анатолия с директором школы и секретарем райкома комсомола.
Анатолий подробно рассказал о своей беседе с Порфирьевым, о предстоящем заседании райкома, где будет директор школы и где, в частности, будут обсуждать заявление товарища Колосовской и других мамаш.
— Мы свое заявление возьмем обратно!
